Посетите наш новый сайт AXMAJS.RU

Запустить

Сюрприз для «дембеля»

30 мая, 2005г

В поезде

Пахло сиренью и машинным маслом. Поезд пробирался вдоль бесконечного шлейфа дачных домиков, где покосившихся от неумолимого дыхания времени, а где все еще сопротивляющихся тяжести годов. В небе не было ни облачка, и знойная весна этого года уже покрыла почву паутиной трещин, а еще недавно зеленый ковер растений - в скудную пожелтевшую поросль.

Глядя на эту картину, пассажиры поезда, в большинстве своем мужчины, толпились в тамбуре, выкуривая сигарету за сигаретой и то и дело жадно прикладываясь к выпивке. Тучный мужчина лет сорока пил пиво, щуплый подросток, тайком от родителей посасывал вино, а небритый сержант, с залихватски заломленным беретом пил водку прямо из горлышка. Собственно говоря, у него была причина, чтобы так безудержно напиваться. Он ехал на дембель, домой, отслужив положенных два года и теперь надеявшийся вернуться к прежнему разгульному образу жизни. Звали его Олег Кошкин. После всех тягот армейской службы, которую Устав предписывал мужественно переносить, Олег решил, что наверстает все упущенное сполна в кратчайшие же сроки. «Только бы до города добраться», - думал он. В городе его ждали отвязные, такие же, как и он, друзья, наивная девка, которую он периодически и безнаказанно насиловал, казино и рестораны. Олег был с детства сорвиголова, и только по недоразумению он попал в воздушно-десантные войска, а не за решетку. В 14 он связался со шпаной, рано познал выпивку, и систематически баловался «травкой».

К сожалению, вредные привычки затормозили его психическое развитие, но отнюдь не развитие телосложения. Почему к сожалению? Потому что широкая кость и добрых два метра роста давали ему явное преимущество среди плюгавых подростков, «ботаников» и тщедушных очкариков. Эти типы были его добычей. Запуганные, они щедро одаривали его деньгами, давали списать на уроках, и даже носили его портфель, лебезили перед ним. Ну а на парней, которые были способны постоять за себя, нападать смелости так и не хватало. Надо признать, Олег был подонком. Подонком редкостным.

23 октября 19.30 2002г

кураж

- Олег, ну куда же ты на ночь глядя?- мать выглядела обеспокоенной. Ее виски уже посеребрила седина, и лицо бороздили морщины. Пока еще неглубокие, но время брало свое. Олег в плохо скрываемом отвращении отвернулся от нее.

- Я в библиотеку. – Олег почти откровенно ненавидел мать. Будучи одиночкой, она сполна изливала свой гнев за неудавшуюся судьбу, пока сын был мал. Делала она это с помощью палки и ремня. Порой доходило до того, что мальчик терял сознание. В школе учителя как могли реагировали на это, задавали вопросы и устраивали допросы с пристрастием на тему откуда у него синяки и кровоподтеки, но у Олега на это было множество отговорок: он то «падал с лестницы», то «поскользнулся». Мальчик вырос замкнутым и озлобленным на жизнь. Когда он стал подростком, мать сама стала его побаиваться. Иногда парень становился просто неуправляемым, перечил матери, а в глазах плясали такие искрящиеся ненавистью огоньки, что мать испуганно отступала в свою комнату.

- Какая может быть библиотека ночью?

- Не твое дело, ясно?! – рявкнул он.

- Не смей так разговаривать с ма… - но Олег уже хлопнул входной дверью.

Мать втайне надеялась, что грядущая служба в армии исправит несносный характер сына, ничуть не подозревая, что сама внесла немалую лепту в его воспитании. Как оказалось впоследствии, ее надежды оказались напрасны.

В условленном месте, у входа в диско клуб, он встретил своих приятелей – Жору и Лешу. От Лешки как всегда несло перегаром. Впрочем, от Жоры амбре было ничуть не лучше.

- Хай, чуваки! Че на порожках сидим? Пошли, подергаемся? – выдал Олег, растянув одну из циничных улыбок у себя на лице.

- Не-а, Олег, есть другая маза. – Леша небрежно закурил – мы тут с Жорой вчерась с одним лошком поговорили. Этот… как его… из восьмого «Б». Ну, у которого старшая сестра – потрясная телка, – язык Леши изрядно заплетался, – мы с ним серьезно так поговорили. Нос расквасили, юшку пустили, все дела. Он слезно просил, чтобы мы отстали от него. А в качестве откупа предложил нам свою сестренку. Сегодня их предки на даче, а дочка Лена одна дома остается. Этот лох дал нам ключики от квартиры. Есть маза пойти к ней, напоить да покувыркаться. Ты с нами? – Лешка довольно икнул.

Что ж, предложение было чертовски заманчивым, и Олег, недолго думая, согласился. Поскольку указанный адрес находился на окраине города, парни не стали ждать автобуса, а решили прогуляться пешком. В первом же встречном ларьке они купили две бутылки водки, а на закуску тратиться не стали. «Не имеет смысла!», так сказал им долговязый Жора. Решив не ходить по центральным улицам, парни свернули к речке, где тянулись серые домишки с приусадебным хозяйством. Видимо, блеяние овец и лай собак потворствовали желанию жить. Первым это обнаружил рыжий Алексей, когда попросил почать бутылку.

- Я считаю, что нам просто необходимо скоротать время! – провозгласил он. – Идти к бабе на трезвую голову!? Да это просто кощунственно!

Жора поддержал его радостным кивком. Парни открыли бутылку и сделали по глотку из горлышка. Олег отказался. Он знал, что алкоголь неблагоприятным образом сказывается на потенции, а ребята к Лене звали его наверняка не для того, чтобы играть в бирюльки.

Через пять минут парни опять приложились к бутылке. Затем еще и еще. Олег не видел этого, так как шел по тропинке первым, а его друзья семенили за ним на уже спотыкающихся ногах. Вскоре их языки стали совсем уж заплетаться, но Олег не замечал этого. Ну, или просто не хотел замечать.

- Эй, алкоголики! Вы хоть девчонке бухла оставьте! – прикрикнул он, но не услышал ответа. Обернувшись, он увидел только пустую тропинку и тени от голых деревьев на ней. «Куда они подевались?», - думал он, возвращаясь по тропинке в поисках своих загулявших друзей. Лишь пройдя в обратном направлении сотню метров, Олег увидел, что на мерзлой земле, навалившись друг на друга, мирно посапывали Жора и Леша. Одна пустая бутылка валялась прямо под носом у Жоры, а Леша любовно обнимал вторую бутылку, и оставшееся прозрачное содержимое медленно проливалось на футболку Жоры. «Действительно, блин, алкоголики! - зло подумал Олег. – И что теперь мне делать с вами? В самом деле, перспектива тащить на себе двух парней, вес каждого из которых был не менее семидесяти килограммов, Олега не очень-то прельщала. «Что же делать?» - мучительно размышлял Олег. После трех минут тяжких раздумий, он двинулся к неподвижно лежащим и храпящим телам и тщательно их обыскал. В кармане Жоры он обнаружил 200 рублей и связку ключей, а в бумажнике Леши еще одну связку ключей сверху шапку мелочи. Долго не размышляя, вся добыча перекочевала в его карман. Далее Олег наметил себе такой план действий: во что бы то ни стало самостоятельно добраться до квартиры девушки и повеселиться там самому. Не упускать же такую уникальную возможность!

23 октября, 21.08 2002г

Олег

Олег немного заблудился, поэтому путь от усадеб к городу ему пришлось проделать через какие-то немыслимые заросли и кустарники. Особенно нелегко пришлось, когда он наступил в муравейник, и легион озлобленных тварей впились в его ноги, бедра, а самые смелые добрались до ягодиц и нещадно жалили его; и ни рвущийся с губ крик, ни похлопывания по упругому заду не могли их остановить. Ему пришлось отбежать на добрую сотню метров, и только там, сняв штаны, передавить маленьких тварей поодиночке. Наконец, он вышел на городскую дорогу. Достаточно небольшую, двухполосную; но по ней ходил транспорт и на столбах висели пластиковые таблички с указанием улиц. Спросив у прохожего, одетого, не смотря на теплую погоду в длинный плащ и носившего на голове широкополую шляпу, как пройти до нужной ему улицы, Олег получил ответ и прошагал дальше. Вскоре он увидел искомый четырех этажный дом под номером 13. Это число, общепринято считающееся сатанинским, его нисколько не пугало, а напротив необыкновенно возбуждало. Как будто огонь разлился по его венам и жилам. Что уж скрывать, Олег любил в себе яркие взрывы адреналина. Наверное, именно поэтому он и решился испытать любовные приключения в одиночку. Олег подошел к дому, когда луна, будто бы не желая видеть Олега в обществе с невинной девочкой, скрылась за тучами.

На двери был установлен домофон, но это не было препятствием для парня, прохулиганившего всю свою сознательную жизнь. Умело взломав систему защиты дома, Олег взобрался на четвертый этаж, вставил первый попавшийся ключ в замочную скважину и повернул его. Интуиция не подвела парня в выборе нужного ключа – раздался звук отпираемого замка. Парень приоткрыл дверь и увидел, что стройная миловидная девушка стоит в прихожей у зеркала с забавным орнаментом, аккуратно расчесывая свои блестящие каштановые кудри. Несмотря на юные 16, ее точеная фигурка была почти сформирована, и все округлости и изгибы были там, где они и должны были быть. Прежде чем Лена от удивления смогла произнести хоть слово, Олег оттолкнул ее в глубь квартиры и захлопнул за собой дверь. Какой-то уголок его сознания уловил щелчок сработавшего замка. Олег держал девушку за шею, вытянув руку – так, чтобы девчонка не могла до него дотянуться, - толкая ее в комнату. Почувствовав под рукой нежную девичью плоть, Олег задрожал от возбуждения. Он уже имел сексуальный опыт с одной из своих одноклассниц, но это было так обыденно и рутинно, как чистка картофеля, а оргазм был тускл, как луна днем. Сегодня же он чувствовал, как дрожь возбуждения пробегает по каждой клеточке его тела; с первого же взгляда, с первого же прикосновения он безумно ХОТЕЛ ее.

- Если ты хоть раз пикнешь, я убью тебя! – глухо сказал Олег, одной рукой достав из кармана курточки выкидной нож, а другой продолжая медленно вести Лену вглубь квартиры. Девушка не проронила ни звука, настолько она была шокирована и испугана. Старательно расчесанные волосы растрепались, румянец, придающий личику очарование, сменился застывшей маской бледности и ужаса. Девочка не понимала, кто этот молодой человек и чего он, собственно говоря, хочет от нее. Но Олег знал, чего он хочет. Точнее говоря, кого он хочет. ОН ХОТЕЛ ЕЕ.

23 октября, 12.30-15.00 2002 г

Лена

Лена собиралась в гости к подруге, и если бы Олег зашел на полчаса позже, все бы обошлось и этих – для кого-то пугающих, а для кого-то волнующих событий не произошло бы. Однако судьба распорядилась иначе. Сегодня все валилось из рук вон плохо. Мама с отцом попросили ее приготовить для них мясо на дачу. За Леной особых кулинарных способностей не наблюдалось, но готовила она вполне терпимо. Но мысли о том, что вчера она схватила «трояк» по математике и о том, как он повлияет на оценку в четверти, надолго отвлекла ее от процесса жарки окороков. Как и следовало ожидать, мясо подгорело, и вместо румяной корочки образовался черный, как смола, налет. Почувствовав запах горелого, из комнаты выбежала мать, тем самым, вернув Лену в суровую реальность, пахнувшую пригоревшим мясом:

- Дочь… Что же ты нам приготовила? Чем это так отвратительно пахнет?

- мам, извини, я…

Но тут на кухне появился отчим. И отчим, и Лена, друг друга изрядно недолюбливали.

- Спасибо тебе, «доченька»! – как обычно, слово «доченька» он произносил с особым цинизмом. В обычное время отчим называл ее не иначе как «Алена», и только в минуты гнева, праведного иль нет, она вдруг превращалась в «доченьку». – Что мы теперь с матерью будем есть на даче? Ботву картофельную? Может быть, ты мне скажешь это, «доченька»?

- Да не кипятись ты так, дорогой! Со всяким может случиться! У нее первое полугодие заканчивается, на носу вагон и маленькая тележка всевозможных контрольных и зачетов. А ты…

- Если она так переживает, пусть хоть неделю сидит на голодной диете! Но я к этой добровольной голодовке подключаться никоим образом не хочу! – и прежде чем кто-то из женского пола сумел что-либо возразить, отец семейства повернулся на каблуках (правильнее сказать, на тапочках) и ушел досматривать футбольный матч. Это было его любимейшее занятие, благо, телевизор больше походил на кинотеатр и занимал добрую половину стены. Мать тоже ретировалась:

-Пойду в кафе и закажу обед с собой.

Подгоревшее мясо и брань «предков» заметно подпортили ее настроение, но все бы ничего, если бы не младший братец, вернувшийся со школьных занятий.

- Вова, извини, время обеда растягивается до ужина. Или забудь про свои карманные расходы и иди в ресторан, - уведомила его Лена. Вова, прыщавый мальчуган четырнадцати лет скривился, учуяв запах гари.

- Кому ты такая нужна, ты даже нормально готовить не умеешь!

- Помалкивай, Вов. Это не твое дело. Кстати, кто тебе так ювелирно нос разбил? - Лена усмехнулась. – За твой дерзкий язычок тебя наказали? В общем, все как обычно. А если сам напросился, то так тебе, братец, и надо.

- У, шлюха, посмотрим, как ты запоешь сегодня вечером! – от возмущения Лена побледнела и с поварешкой в руках кинулась догонять брата. Однако тот выбежал из квартиры, довольно ухмыляясь, что ему удалось вывести сестру из душевного равновесия.

«Что сказал этот противный малолетка? Как он посмел такое про меня сказать? – думала Лена, и в ее мыслях было больше обиды, чем злобы. – И почему он назвал меня шлюхой? Я никогда и ни с кем еще не делала этого!» Да, Лену сложно было назвать уж совсем невинной, нецелованной, но девушкой легкого поведения ее нельзя было назвать даже в страшном сновидении. Она в этом году первый раз встретилась с мальчиком. Парнишка был опрятен, красив и на голову выше ее. Лена именно с ним постигла таинство «взрослого» поцелуя, но дальше этого опьяняющего чувством любви ощущения дело не зашло. Воздыхатель пытался опустить руки к ее развивающимся грудкам, но его порыв был встречен весомой оплеухой и бегством ухажера с «места боя». Лена поклялась себе всеми страшными клятвами, которые только знала, что будет хранить себя для единственного, милого и преданного мужа. Время всех любовных истязаний Лена давно уже определила как «после свадебный период». Тем и гордилась, и жила. И как только хватило смелости у этого прыщавого недоумка говорить такие пошлые вещи про нее!

Снова и снова прокручивала Лена фразу брата у себя в голове, словно многократно прослушивая запись магнитной ленты. И вдруг возник вопрос, словно призрак, воскресший в ветхом доме: «Почему он сказал «сегодня»? О, Господи, ну почему он сказал «сегодня»?»» - решив, что братец сказал не подумав – как часто бывает в приступах подростковой ярости (Лена всегда считала всех, кто младше нее, малолетками, а себя саму, бесспорно, вполне зрелой и сформировавшейся личностью), она не стала более думать об этом. Лучше помочь собрать сумку маме и отчиму. Это должно хоть как-то уменьшить растущее напряжение конфликта и охладить родительский пыл. Что она и сделала.

23 октября, 21.10-22.50 2002г

Олег и Лена

Олег уверенно толкал Лену в комнату, из проема которой отчетливо была видна родительская двуспальная кровать, старая, видимо прошлого века, но от этого не менее шикарная. Кровать была застелена покрывалом, изображающим кобыл с жеребятами, пасущимися на лугу. «Ну, кобылка, держись! Сейчас я тебя седлать буду!» - Довольно прошипел Олег и бросил Лену на ложе. Она лежала на покрывале, бледная, с вытаращенными глазами и приоткрытым ртом. Только сейчас она осознала и осознала со всей трагичностью, до мозга костей, что собирается сделать с ней этот сумасбродный юнец, одетый в какое-то пестрое безумное рубище. Она поняла это по его алчному взгляду, заострившемуся на ее белых бедрах и задравшейся высоко выше колен юбке. Он хотел ее изнасиловать! Изнасиловать, забрать ее честь! В те доли секунды она представила своего будущего мужа (красавца-принца из богатой знатной семьи; с благородными намерениями), который после первой брачной ночи укоризненно качает головой и говорит, вздыхая: «Прав был твой братишка, что ты – кому ты нужна, шлюха! – имела опыт с мужчинами до нашего знакомства. Я подаю на развод».

Олег щелкнул кнопкой на рукоятке. Лена увидела, как из кулака насильника выпрыгнул тонкий серый лучик стали. «Повеселимся, крошка?» - зло ухмыльнулся Олег и лег на Лену…

Он насиловал девушку долго и жестоко, невзирая на ее жалостливые стоны, всхлипывания и пятна крови на покрывале. Где-то под ее ребрами больно кололся нож, приставленный к трепещущей и нежной коже. Через полтора часа Олег ушел, довольно застегивая по пути к двери ширинку. Хлопнула дверь, а Лена еще долго лежала и беззвучно рыдала в подушку, проклиная свою судьбу и не найдя ответа, как жить дальше с таким пятном позора с таким растаптывающим душу унижением. Затем она поднялась, сдернула измазанное покрывало с кровати и положила его в стиральную машинку. Ее пальцы больше не дрожали от волнения. Лена поняла, как вернуть смысл своей жизни. Пятно позора нужно смыть. Так же безжалостно, как стиральная машинка смывает кровь с покрывала.

Весна 2003 г

Олег

Вопреки всем опасениям Олега, которые диктовал зародыш его рассудка, Лена не подала заявление в милицию, и, судя по всему, об его любовных похождениях никому не рассказывала. Во всяком случае, никто не явился к нему с подобными расспросами, будь то брат или сват. Жора и Леша на деле оказались лопухами и ничегошеньки не помнили. С непроницаемым лицом Олег им рассказал сказочку о том, что на момент путешествия к Лене они выпили все спиртное и вернулись в город, чтобы купить еще.

- Но мы же замерзшие очнулись в лесу! – удивился Жора. В этот раз пришлось «удивляться» Олегу:

- Правда, что ли? Наверное, вы кинулись нагонять меня, забыв, что я плюнул на затею и вернулся домой. Или же собирались «поупражняться» с девчонкой самостоятельно. – В этот раз Олег выкрутился. Но если бы ребята вспомнили о пропаже ключей, то наверняка бы заподозрили Олега в предательстве. Они не вспомнили.

Весной этого же года Олега призвали на службу в Вооруженные Силы. Благодаря спортивной комплекции Олега, им заинтересовался усатый старлей из ВДВ. Так и оказался Олег в доблестной 3-ей роте 2-го батальона Воздушно-десантных войск. О том, как его «ломали» сослуживцы, как муштровали сержанты и «деды», парень не хотел вспоминать даже в страшном сне. Он не мог даже в мыслях себе представить, что будет кому-то подчиняться, что сможет сносить побои, оскорбления и унижения. Оказалось, и будет, и сможет. Сможет, не сказав ни слова против; сможет безропотно. В первые дни службы, естественно, Олег хотел почувствовать себя независимым, эдаким царьком, - и не поднялся по крику дневального «Подъем!». Тут же у его кровати очутился «дедушка», он же сержант и замкомвзвода, который припечатал ему кулаком в висок. Вы, наверное, будете удивляться, но сон с Олега как рукой сняло. Как оказалось, это были только «цветочки» - ощутимый удар по черепу утром был всего лишь извещением о предстоящей расплате вечером за нарушение армейской дисциплины.

Этой же ночью, после отбоя, когда дежурный офицер вышел по ему одному известным делам, второй взвод (тот самый, в котором числился и рядовой Кошкин) был поднят и построен в расположении. Побудку устроил зам комвзвода, тот самый сержант, что «помог» проснуться Олегу.

- Взвод! Равняйсь! Смир-р-рно! Рядовой Кошкин, отбой! – Олег был ошарашен такой индивидуальной командой, однако приказ выполнил. – Остальные, упор лежа принять!!! Отставить, медленно! Принять! Отставить. Принять!

Сержант десять минут издевался над новобранцами, пока «упор лежа» не стал выполняться путем падения на руки в доли секунды.

- Раз-два, раз-два, раз-два… А теперь – полтора. Кто не знает, что такое «полтора»? Ты, Пестов? – худенький парнишка корчился на дрожащих руках, не в силах терпеть боли в мышцах, которым и так досталось за день.

Мощный удар мыском ботинка под дых Пестову. Несчастный рядовой скрючился от боли, с присвистом вдыхая воздух в смятую грудную клетку… Измывательства сержанта продолжались до тех пор, пока солдаты не стали бессильно падать один за другим. Наконец, сержант «сжалился» над своими подопечными, дав команду «разойдись!». Как после тяжелого боя, солдаты поднимались, шатались на нетвердых ногах; кто-то падал вновь…

Кошкин же заснул без задних ног на своем втором ярусе, нисколько не подозревая, что возле его кровати столпился не один десяток усталых, но разъяренных тел. Не подозревал до тех пор, пока не почувствовал себя в свободном падении. Это негодующие сослуживцы перекинули на бок его кровать. В полете, Олег зацепил табурет головой и взвыл. Как стая голодных волков накинулись бойцы на парня. В ход пошли ноги, кулаки, удары пряжками ремней по голове… «Дедушка» стоял рядом и спокойно наблюдал избиение парня. Ведь «задрючкой» солдат он добивался именно этого эффекта. А теперь едва заметно улыбался. От неминуемых тяжких увечий, а возможно, даже смерти, Кошкина спас дежурный офицер, вернувшийся в роту. Солдаты бросились врассыпную, оставив лежать на заботливо натертом линолеуме синего от побоев Кошкина.

При расспросах дежурного офицера, все пошло по давно наработанной, отъезженной годами схеме. Один дневальный спал, второй недоуменно разводил руками, а дежурный по роте заверял, что его одолел понос и все это время он нескучно проводил в туалете. В общем, кто бил Кошкина и за что – тайна, покрытая мраком. Да и сам Кошкин решил не быть более врагом своего здоровья, и когда тучный замполит на следующий день расспрашивал его в санчасти, отвечал – ничего не видел, темно было, ничего не помню… Кроме цифр о размере обуви на подошвах берцев…

Прослужив первый год, Олег заматерел и стал «проповедовать» законы, по которым сам служил. Законы дедовщины. Армия многих сделала людьми. Но в случае с Кошкиным – она еще более укрепила низкие и злобные убеждения в его мерзкой и продажной душонке. Олег был чертовски удивлен, когда на закате его службы к нему пришло письмо. В графе «от кого» стояла подпись: «Лена». Олег торопливо разорвал конверт и принялся читать: «Здравствуй, ЛЮБИМЫЙ! Да, я называю тебя любимым, хотя после всего происшедшего чуть не возненавидела тебя. Но потом я поняла, что ты – мой первый мужчина, и ты будешь моим. Возвращайся поскорее, я хочу снова быть с тобой. В этот раз тебе понравится, я обещаю! Готовлю тебе преогромный сюрприз! Приезжай скорее, любимый!» На этом письмо заканчивалось.

30 мая, 2005 г

…Все эти воспоминания пронеслись перед глазами Олега суетливым мотыльком. Сейчас же его поезд подвозил к его родному городу, такому до боли знакомому, что у него на секунду защипало в глазах. Хмель ударил в голову. Олег вновь погрузился в воспоминания и вспомнил Лену. Ах, как же ему понравилось ее насиловать! Как трепетно она под ним извивалась, как жалобно кричала! И он решил в первую же очередь навестить ее, а не мать. Мать к нему приезжала трижды в часть, а вот Лену он не видел 730 дней – два года. Стоит ли говорить о том, что ему не достаточно было ее видеть? Ведь он хотел повторить тот незабываемый вечер с девушкой…

В этот раз Олег не стал добираться до дома Елены пешим ходом – длительные марш-броски в армии внушили отвращение ко всякого рода пешим прогулкам; и он терпеливо стоял на автобусной станции, дожидаясь автобуса. Когда же это видавшее виды транспортное средство подъехало, Олег испытывал пик своего возбуждения – показная терпеливость исчезла, уступив место суетливому переминанию с ноги на ногу. Автобус собрал немногочисленных пассажиров, заурчал сердито, и, громыхая, тронулся. Подпрыгивая на ухабах вместе с автобусом, Олег вовсе не думал о бедах Российских дорог. Нет. В мыслях его большая «лапа» уже лежала на нежной девичьей грудке Лены.

Вот и дом с номером тринадцать показался между молодых вязов. Кошкин вышел из автобуса, зашел в дом и быстрым, торопливым шагом стал подниматься по лестнице. Поднялся на четвертый этаж, замер перед дверью. Тишина давила на уши, заставив Олега почувствовать приближение опасности. «Что за паранойя?» - нервно подумал парень. И Олег решительно постучал в дверь. За дверью послышались четкие и решительные шаги. Скрипнув, дверь стала открываться. За дверью стоял небритый мужчина. Что-то в его лице показалось Кошкину знакомым, но он никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах он мог его повстречать. Мужчина улыбнулся и шире открыл дверь:

- Ну что стоишь? Проходи!

- А… Лену можно? Кхм…

- Лена скоро появится. Она очень готовилась к твоему приезду, вот и сейчас заканчивает последние свои приготовления по твоей встрече. Да не стой ты здесь в коридоре, проходи давай, не стесняйся.

Олег подчинился, зашел, стал разуваться. Мужчина закурил какую-то вонючую сигару и представился, протянув руку:

- Леонид. Можешь звать Леней. Двоюродный брат твоей девушки. - Олег пожал руку.

- Олег.

- Есть предложение пройти к столу и подождать Елену. Только ждать мы ее будем по-особенному, - и Леонид недвусмысленно щелкнул пальцем по кадыку.

Мужчины прошли на кухню. Олег заметил, что многое изменилось в обстановке квартиры. Зев приоткрытой двери в комнату показывал отсутствие телевизора, компьютера, дорогой мебели… Хотя до этого дом изобиловал предметами если не роскоши, то по крайней мере среднего достатка. Кошкин уже хотел было спросить про причину таких существенных изменений в благополучии семьи девушки, но Леонид уже достал бутылку из холодильника, нехитрую закусь, разлил водку по стопкам и двинул тост: «Давай Лену выпьем. И за ее сюрприз тебе». Время бежало незаметно, бутылка водки пустела с каждой минутой. Учитывая, что Олег и до этого был изрядно выпивший, очередная доза алкоголя вскружила ему голову; заставила язык плестись, а ноги стали неподвластны ему в полной мере. Наконец, ему надоело ждать.

- А все-таки, когда придет Лена? – икая, спросил Кошкин. Леонид встал со стула, подошел к окну:

- О! Вон она идет к дому! Какая же красавица стала за эти два года!

Олег подскочил на ноги, пошатнулся и засеменил к окну.

- Где? – Олега от принятой на грудь водки слабо координировал свое тело, и для того, чтобы не упасть, он грудью навалился на подоконник, а правой рукой уцепился за вертикальную трубу отопления, проходившей возле окна. Неожиданно быстро к нему подскочил Леонид, выхватил из кармана брюк наручники и приковал ими Кошкина к батарее.

Расплата

Не обращая внимания на вопли ничего не понимающего Олега, Леонид взял стул, развернув спинкой к себе, сел, оперся об спинку локтями, как бы поддерживая голову руками. Дождался момента, когда парень перестал кричать. Да, такая ситуация довольно быстро протрезвила голову Олега. Теперь он был полон энергии и адреналина, но все его попытки потерпели бы поражение, он сам знал это. Бесчувственный металл крепко впивался в запястье, а труба держалась на совесть, лишь немного пружиня в ответ на попытки Олега освободиться. Наконец, он успокоился и бессильно сел на пол.

- Ты в порядке? – «участливо» спросил Леонид, закуривая очередную вонючую сигару. Олег едва заметно кивнул. Из пересохшего горла какие-либо звуки добыть было весьма проблематично. – Тогда позволь выслушать правдивую историю. Историю о Лене, ее сюрпризе, и где она, в конце-то концов. До армии ты ее нещадно насиловал. Да не прячь ты глаз и не удивляйся, что я знаю это. В конце моего рассказа ты узнаешь, откуда у меня такая осведомленность. Елена на тебя…э затаила обиду? – нет, это неподходящее чувство. Не знаю, как и сказать. Ты сломал всю ее жизнь, ты уничтожил ее мечты, ты разорвал ее душу, сердце… И может быть тебе, подонку, все сошло бы с рук и планы мести (а Лена в своей душе поклялась тебе отомстить) оказались бы только планами, но в июне, после твоего ухода в армию, самолет, на котором летели ее мать, отчим и младший брат, потерпел крушение. Она осталась одна, наедине со своим горем. Конечно, как экспансивный подросток, она обвинила тебя во всех своих бедах. Это неправильно с точки зрения психологии, но ей плевать на психологию. Она продала джип, дачу, квартиру… Эта квартира, в которой мы сейчас, уже продана. И вот, скопив нужную сумму денег, Елена пошла на безумный, но смелый шаг. После смерти своих близких и с опороченной честью ей совсем нечего терять. Знаешь ли, что она сделала? Она поехала в Москву и в соответствующей клинике за кругленькую сумму сменила свой пол, став мужчиной. Ну что ты смотришь на меня, вытаращив глаза? Или ты до сих пор так и не понял, любимый, что Лена и Леня – это разные тела, но одна и та же суть? Я твоя девушка, которую ты насиловал, любовь моя. Помнишь мое письмо? Ха-Ха, ты будешь моим! Приезжай скорее!

Олег был на грани обморока. Холодные струи пота заливали глаза, ужас сковал его тело жестче наручников. Глаза были прикованы к лицу Лены-Лени. Так вот где он видел это лицо! О Господи, ведь это лицо девушки, которую он насиловал 2 года назад! Да, у него короткая прическа и недельная щетина, но лицо вполне узнаваемое! О боже-боже-боже!!!

- А знаешь, для чего я поменяла пол? Неужто не догадываешься? Я расскажу тебе и это. Я стала мужчиной для того, чтобы ты в ПОЛНОЙ мере почувствовал, что такое быть изнасилованным!!! – с этими словами (Лена? Леонид?) двинулся к Олегу, расстегивая бугрящуюся ширинку. Олег обмочился от испуга, его горло пронзил дикий, истошный вопль…

Конец

Я шел прогулкой по каёмке моря,

Лениво мысль под черепом текла...

Вдруг я споткнулся о резное горло

Бутылки из зелёного стекла.

Поднял её, зажмурившись сердито

(Глаз резануло отблеска лучом);

Отверстие на горлышке залито

Дешёвым и немодным сургучом.

А за стеклом, в бутылочной утробе,

Тая в себе чужие имена,

Листок серел подтаявшим сугробом.

На нём едва темнели письмена.

Когда мне жарко - я снимаю майку;

Мне любопытно - утоляю пыл!

И в тот же миг я выщербленной галькой

Бутылку ту треклятую разбил.

Я в руки взял бумажный ком, расправил,

Прогнал мошкУ, что начала летать,

Мне солнца жар нагую кожу плавил.

Я принялся внимательно читать.

"На нашей яхте в праздничном круизе

На море вышло двадцать человек.

И расправлялись паруса под бризом,

Азарт кружился сойкой в голове.

Диск солнца, небеса в седой лазури,

Пьянящий шепот мраморной воды-

Звучали легкомысленной попурри,

Не предвещая горя и беды.

Мы все забылись - вплоть до экипажа,

Дурманил наши вены алкоголь.

От залихватски пьяного курАжа

Любой в душе сказал, что он - Король.

Мы по волнам качались, напевая,

Гремела музыка десятком децибел;

Шампанским мы друг друга обливали,

Пока наш трюм совсем не оскудел.

Но что нам трюм, запасы провианта,

Покуда вязкий праздник впереди,

Покуда блажь слащавым аксельбантом

Кольцом сжимает сердце на груди?!

Пир отгремел, конец и свистопляске;

Скрип такеллажа- вымученный стон...

Лишь карабин о снасть случайно лязгнет.

Команда яхты погрузилась в сон.

Качалась яхта щепкой - без присмотра,

Борта покрылись глянцем солевым.

Спала в хмелю матросская кагорта.

Вахтенный спал в обнимку с рулевым.

А ветер стих, и новый день начАлся,

И, постепенно, от коньячных грез

Народ с немытой палубы поднялся,

Кляня занозы строганных берез.

Горячий воздух маревом искрился,

Недвижным зверем притаился киль;

Морской рубеж натужено томился-

На море наступил глубокий штиль.

Больным крылом, безжизненною тряпкой

На мачтах сникли неподвижно паруса.

Ни облако, ни перистая шапка-

Ничто не омрачало небеса.

Пыхтя копчёной вересковой трубкой,

Сверкая перстнем скверного литья,

Вломился боцман до связиста в рубку:

"Звони на берег. Нет у нас питья.

Ну,вы допились, грязные канальи!

Какая сволочь из своих паскудных нужд

Запас воды использовал банально

Приняв трёхчасовой контрастный душ?"

Связист бледнел, на берег набирая:

Помехи. Трески. Стуки. Тишина.

Панель приборов. Лампочка мигает.

Еще попытка. Вслед еще одна.

Связист сказал, отчаянно робея,

Потупив взор, как будто виноват:

"Товарищ боцман, села батарея

Вчера сожгли мы много киловатт».

Вот так мы в море встали без движенья,

Без связи и почти что без еды,

Без силы тока. в стрессе, напряженьи...

А главное - что без глотка воды.

Прошло три дня. Мучительное время!

Штиль не хотел, не думал отступать!

В нас жажда поселила злое семя,

И нам так не хотелось погибать!

Что горло - как кусок наждачки,

Язык- чужой, распухший эмбрион!

За пол-литровую заначку

Отдал бы золота вагон!

Отдал бы всё, ни грамма утаивши,

Отдал бы жизни лет моток,

Чтоб сдохнуть, до смерти напившись!

Да что там - за один глоток!

В телесах наших демон поселился:

Он жрал кишки, терзал сухую плоть,

Он вместе с нашей жаждой появился,

И нам его уже не побороть.

Матрос Теряйкин первый обессилил,

Он стал безумен, будто бы буян.

И перед тем, когда худые ноги подкосились-

Он прыгнул во безбрежный океан.

Затем скуля, как маленькая мышка,

Скончалась капитанова жена.

А вслед за ней - еще один парнишка.

Их кровь вкуснее, чем нектар вина!

Один порез - на узеньком запястье,

И струйка капает в подставленный стакан...

Рассудок надо мной уже не властен.

Мы обезвожены - и в этом наш капкан.

Вампирами, звериной пошлой хваткой,

Мы рвали трупы околевших мертвецов ;

Зверьми мы стали даже по повадкам,

Зверьми мы стали даже на лицо.

Развязной ало-красною помадой

Стекала кровь по треснувшим губам;

Дыхание попахивало смрадом,

Нам быть людьми - уже не по зубам.

О, воля к жизни! Как ты непреклонна!

И правда в книжках тоже врет,

Спасает жизнь нам не икона,

А тот, кто следующим мрет.

Мы жили так. От трупа к трупу.

Глодали кости, пили кровь.

Терзали ребра, грызли крупы,

Как будто резанных коров.

Вампиры. Звери. Людоеды.

Где человечность, гуманизм?

Где то, что завещали деды?

Какой, к чертям, социализм?

Кровавой пеной было время!

Вот труп едим. Еще едим.

Как африканское мы племя...

Мы?!? Нет, я уже совсем один...

Пишу рассказ я откровенный.

В бутылке брошу, помолюсь.

Затем разрежу бритвой вены.

Последний раз собой напьюсь..."

Рассказ здесь вовсе оборвался,

Я стер со лба холодный пот.

Нет, в этот вечер не нажрался!

Пошел домой. Налил компот.

Зачем - не ведомо поныне.

Но я, страшась чужой беды,

Скупил все, что стояли на витрине

Бутылки ключевой воды...

Есть на свете легенда старая -

И, пожалуй, ее нет страшней.

Плачут горестно струны гитарные;

Я спою вам сегодня о ней.

В деревушке, в бревенчатом домике,

За далекой, чужой широтой.

За опрятным и низеньким столиком

Восседал мужичок с бородой.

А напротив щебечет пичугою,

Отгоняя уныние прочь -

Его милая девочка юная,

Кровь от крови - красавица дочь.

О себе та умела заботиться -

В женских чарах познала уж толк;

И была Мэри первая модница,

Примеряла то жемчуг, то шелк...

Ну а только синица затенькала-

Отпирала у ванной засов

И собой любовалась у зеркала

Ежедневно по многу часов.

И любима отцом самозабвенно -

Пуще жизни любил, что скрывать! -

А сердечко не чуяло Марьино

Счастья долго не может бывать.

Как-то утром осенним, злопамятным

Не проснулась юная дочь.

И ревел папа Мэри,как раненый,

Но ничем не мог ей помочь!

Та лежала щеками румяная,

По деревне шумела молва:

Что девчонка лежит просто пьяная,

Что она в самом деле жива.

... Хоронили ее у берёзочки,

Но в ее смерть не верил отец.

Положил в её гробик веревочку,

А к концу привязал бубенец:

Вдруг проснется дочурка любимая,

Все поймет и тотчас извинит -

Дернет пальцем веревочку длинную, -

И вверху бубенец зазвенит.

Целый день у могильного холмика

Ждал отец, как подаст сигнал дочь;

Приготовил лопату и ломики,

Но склонила в сон его ночь...

Утром встал, спозаранку опомнился,

Что нечаянно ночью сомлел

В ту минуту умом чуть не тронулся -

Колокольчик лежал на земле.

Он лопатой копал и откидывал

Комья глины, обрывки корней;

Он давно свою дочку не видывал,

И стремился вновь свидеться с ней.

... Гроб откопан и вырваны гвоздики,

Удалось вот дочурку отрыть;

Только гроб небогатый и простенький

Остается рукою открыть...

Вот покрышка в спешке откинута,

У отца поднимается бровь:

Тело дочки жизнью покинуто,

А на платье алая кровь!

Вся покрышка ногтями изодрана,

В красной крошке все тех же ногтей,

Кожа горла, лица тоже содрана-

Как ужасна смерть у детей!

И без локонов та, что кудрявая...

Вытекали глаза из глазниц;

И вот так стала Мэри Кровавою,

Без лица но со множеством лиц...

Время прыгало стрелкой безудержно,

Где-то кошкою кралась беда...

А у Мэри, заживо умершей,

На могилке росла лебеда.

Раскружились зловещие вороны,

Покосился рябиновый крест;

А душа Мэри не упокоена,

И горит в ней кровавая месть.

И от горя, вину свою чувствуя,

Поседел, словно старец, отец...

Если б только он понял, не мудрствуя,

Что ему скоро тоже конец.

Ночь. И гусли на улице бренькали,

Ветер свежесть дыханья послал;

Подошел в ванну к дочери зеркалу

Папа Мэри и трижды позвал.

Отзвучали едва звуки голоса,

Вдруг из зеркала Мэри глядит:

В липкой крови измазаны волосы,

Отражение трупом смердит.

Та безвольно, пустыми глазницами,

Посмотрела, губами смеясь...

Из-под губ ядовитой царицею

Выползала гадюка-змея.

Как вода, отражение дернулось,

Вспухла кровью зеркальная гладь...

Время то замерло, то ускорилось-

То оно замедлялось опять.

И, раскрывши ворота зеркальные -

Будто сущность жестоких смертей -

Выползала рука натуральная,

Разве только - совсем без ногтей.

И ударила Мэри Кровавая,

И попала пониже брови;

И царапала ручкой корявою,

Чтоб отец умывался в крови...

Когда кончилось злое веселие,

То закончила Мэри свой труд:

На стене только зеркало серое,

На полу - остывающий труп.

С этих пор, всяк кто глупо осмелится-

Мэри возле зеркал позовет -

У того она в доме поселится,

А чуть позже и лично придет!...

В полночь свежими листьями дышится;

И легенде пока нет конца:

Ведь на кладбище все еще слышится

Тихий, жалобный звон бубенца...

Стих посвящается памяти Инны Ч. и его сюжет, к сожалению, не плод вымысла автора...

Дождь идет, я вторую курю сигарету.

От раздумий дурных учащается пульс...

И когда мое сердце никем не согрето -

Я не верую в Бога, но все же молюсь.

Я не грежу любовью на первом свиданьи:

В этом может быть минус, но может и плюс;

И когда я смотрю на цветов увяданье -

Я цинично и нервно, бывает, смеюсь.

Помню вечер весенний, чарующий, лунный;

Помню, я пред тобой на коленях стою.

Помню - Боже! - тебя честной девочкой юной,

И к тебе помню страсть и влюбленность свою.

Я тебя, неумевши, пытался добиться,

Но ты все ж не спешила ответить мне "да"...

Вспоминая те дни, мне охота напиться.

Небосклон прочертила, сгорая, звезда.

Не услышав ответа - озлился при этом,

На руке своей больно окурок прижег...

Я не знаю, чего я добился при этом -

Но на коже багрянцем надулся ожог.

Как-то все не срослось,как-то все не сложилось...

Я пошел отдавать срочный воинский долг.

Вот и службы конец - мне отлично служилось!

Я покинул свой взвод, я покинул свой полк.

Ты меня не ждала, ты мне не обещала,

Что дождешься и будешь любовью светить...

Почему божья длань мудаков защищает,

А тебя не смогла в нужный день защитить?

Я узнал от друзей, что ты ангелом белым

Упорхнула на небо и покинула нас;

Ты в квартире своей в сладком сне угорела,

Бог тебе на помог - и не выключил газ.

Спи спокойно, моя дорогая подруга,

Не была ты невестой, но быть ей могла!

Пусть земля будет ватой, пусть земля будет пухом,

Пусть тебя не смущает проклятая мгла!

Даже нет фотографий прелестницы милой,

Только памятный шрам на шершавой руке...

Я молю "Ты прости!" И, надеюсь, простила:

Ведь завял на могилке мой прощальный букет...

Снова вижу некролог в помятой газете;

Я губами посмертного фото коснусь.

Сердце ёкнет в груди, и душа - не согрета.

Я не верую в Бога, но все же молюсь...

На холодном холсте

Я лежу, прячу взгляд.

Снег мне стал, как постель

Хмуро тучи летят.

И в агонии миг,

Когда с губ рвался хрип,

Я невольно притих-

Слышу прошлого крик!

Помню рослый бурьян-

Десять кануло лет.

Я таежным зверям

Клал отравленный хлеб.

Да, в тайге убивал.

Да, я дичь истязал!

Но охотник я был-

Всяк меня уважал!

Это вам не Афган-

Тут не дрогнет цевье.

Я поставил капкан:

Это ж просто зверье!

Ну, подумаешь, сдох

Этот волк как баран...

Ну и пусть судит Бог-

А я шкуру продам.

Нес я каждому смерть

Что летает, плывет

Брал я нож или сеть-

Добивал, что ползет.

В тот единственный день

Шел, под ноги плюя.

Вдруг увидел, как в тень

Прошмыгнула змея.

Что же- это не вновь,

Бог мне не запретил.

Брызнет яркая кровь-

Я змею пригвоздил.

И шипела змея,

Шелестела листву...

Я же хмыкнул, смеясь

И ногой отшвырнул...

Вот минули года.

Это было зимой.

Подступала беда,

Но не знал, что со мной...

На охоту на луг -

Снег скрипел, как старик.

И услышал я вдруг

Кроткий девичий крик.

Я на глас поскорей

По следам поспешил...

Что увидел? Милей

Я не чаял души.

Дева мерзла в снегу:

Как из зимней мечты!

Я ее сберегу, эталон красоты!

Руки зябко дрожат,

Прячась в поле пальто...

Только странен лишь взгляд-

Явно что-то не то.

Я присел рядом с ней-

Захотелось прижать...

Обогреть поскорей,

Вместе с нею сбежать.

Очень нежно прижал-

И успел лишь сглотнуть!

В мое горло кинжал

Удалось ей воткнуть...

Снег уже розовел

И окрасил слюну,

Когда я прохрипел:

"Почему? Почему?! "

Но ответа уж нет.

Нет и девушки той.

Только странный лишь след

И знакомый такой.

Я от жизни уйду,

Как на бойне свинья!

А по красному льду

Уползала змея...

Где-то горько плакала кукушка,

Облетел уже малины цвет...

Потеряв

знакомую опушку,

Заблудился мальчик шести лет.

Он кричал "ау!", – но безуспешно–

Только эхо вторило ему.

А кругом стоял лишь лес кромешный;

Выбираться нужно самому.

Долго брел мальчишка промеж елей,

Лапти елок били по лицу.

Очень пить и сильно есть хотел он;

Ни начала лесу, ни концу...

Сумерки сгустились незаметно,

Филин то смеялся, то рыдал,

Кто-то черный с веточки на ветку

Мальчика пугая, пролетал.

Скоро мальчик вышел на поляну.

Оглянулся- следом его дед.

Он на фото помнит деда явно,

Хотя тот в земле уже пять лет.

"Здравствуй, внУчек! Что ли заблудился?

А давай до дому провожу!"

За дедОву руку внук схватился. –

"К папе доведу, не наврежу!"

Он пошел за дедом и покорно

По звериным проходил тропам,

На душе его тепло, спокойно...

Шел внучок по дедовым стопам.

...Папа очень поздно спохватился,

Когда понял– сына рядом нет,

Когда крикнул: "Сын мой заблудился!"

И пошел искать его во след.

Стареньким ружьем вооружился,

Он до темноты сынка искал,

А когда в деревню возвратился,

Не

скрывая плакал и вздыхал.

Обернулся к лесу он в печали,

И увидел своего сынка :

Он лежал промеж зубов волчары,

Старого матерого волкА.

Знал отец непонаслышке:

Ни одну овцу волк погубил.

Кашлянули, вспыхнули две вспышки:

Волка папа из ружья убил.

Почему же плакал сын печально,

Дедушкой волчару называл?

Почему же без единой раны,

Хоть у волка в пасти побывал?

... Где-то горько плакала кукушка,

Облетел уже малины цвет...

На могилу волка у опушки

Каждый день малыш носил букет.

И однажды дедушка приснился:

"Я был волком – ты меня узнал.

Только твой отец поторопился–

В мир теней опять меня загнал. "

Все живые. И в обличьи волка

Зачастую прячется родной.

Не спеши загнать свинец под холку!

Не спеши предать земле сырой!

Ты стоишь на старой остановке,

Плачет по тебе осенний дождь.

Холодно, тревожно и неловко,

Но ко мне ты в гости не придешь.

Серый дождь за пазуху стремится,

А колени выбивают дрожь;

Черные , как смоль твои ресницы,

Уши , так поверившие в ложь.

Он, тебе, смеясь, назначил встречу,

Он тебе шептал свои мечты -

Обещал тебе в дождливый вечер

Подарить любимые цветы.

Но чудес, известно, не бывает,

Негодяй не может быть святым.

А в душе надежда догорает,

Что мечты не превратились в дым.

Платьице промокло, липнет к телу,

На глазах косметики пятно.

На асфальте выведено мелом:

«Я тебя люблю, пошли в кино!».

Милая, забавная, девчонка!

Ведь напрасно ожидаешь ты!

Не придет на встречу твой зайчонок,

Не подарит красные цветы.

Он обманщик? Зря ты так, не думай!

Ведь в шестнадцать не умеют лгать!

Вечером дождливым и нелунным

Все равно с тобой хотел гулять.

Но случилось то, чего не знаешь, -

Жизнь дала трагичный поворот

На дороге, в позе очень странной,

Он лежит, хватаясь за живот.

Спазматично, страшно умирая,

Он уже не думал ни о ком.

Что девчонка, от любви сгорая

Потирает ножки кулачком.

А наутро девушка узнала –

В голове могильный холод плит -

Прочитала в криминал – журнале,

Что мотоциклистом парень сбит.

Журналист отметил: «Долго мучась,

Ждал он, кто бы мог его спасти.

И лежал он в придорожной круче.

А в руке – прекрасные цветы».

Уж давно пролетели метели,

Зеленеет стареющий клен.

Сын-котенок и кошка сидели

И болтали о том и о сем.

Мать любовно лизала сынишку,

Обнимала пушистым хвостом...

На тарелке– убитая мышка,

На второе – стакан с молоком.

"Мам, я взрослый!– промолвил котенок. –

Отпусти ты меня погулять!

Я не маленький все же ребенок,

Чтоб за мною всегда наблюдать!"

"Милый мой! – отвечала мамаша,

Гладя лапкой седые усы. –

Ты скажи, может хочешь ты каши?

Или дать, может быть, колбасы?

Что угодно проси, милый кроха!

Только нет, не ходи ты во двор!

Там так грязно, но нету калошей!

Да к чему этот весь разговор?"

Не сказала всю правду мать сыну,

Даром что мудро терла усы...

Что на улице всю животину

Распугали голодные псы.

А котенок, дождавшись отлучки

(Мать на промысел скрылась с утра),

Когда небо заляпали тучки, –

Убежал со родного двора.

Без калош- удивился, что сухо!–

Малышок наслаждался судьбой.

Пеньям птиц удивлялося ухо,

Глаз доволен весной и собой.

И не знал до последней минуты–

Роковая опасность близка!

... Чьи-то зубы на шее сомкнуты,

Смерть страшна от чужого клыка!

Уж давно пролетели метели,

Зеленеет стареющий клен.

Только дерн стал холодной постелью

Для останков котенка на нем...

Еще вчера со мной была,

Еще вчера мы были вместе

Но ты другому отдала

Остатки совести и чести

И не к чему тебе стихи,

И сердца томные терзанья;

Возможно, Бог наш за грехи

Для нас устроил расставанье.

Еще вчера алел закат,

Еще вчера цветы дарились.

И кто же был в том виноват,

Что все внезапно изменилось?

Что поцелуи на губах

Уже не ждут меня при встрече,

Что ласка умерла в словах,

И одиночество под вечер.

Сирени вялые кусты -

Напоминание о смерти.

О том, что сожжены мосты,

Сказало письмецо в конверте.

И ярость страстного огня,

И нежность чуткая без лести -

Все для тебя, лишь для тебя,

Лишь чтобы быть с тобою вместе.

Но желчь измены не сладка,

И не к чему решать примеры;

Да только правда коротка -

Твоя любовь была химерой.

Нечайный розовый фантом

Сковал мне цепью дух и разум

И за предательским зонтом

Моя душа размякла сразу ...

Еще вчера я был с тобой...

Еще вчера мы были вместе!

Еще вчера я был слепой

и называл тебя невестой

Тучи сизые клубились...

Мрак скользит из-под ветвей.

Блестки месяца забились

Под скелеты тополей.

Тишина во тьме холодной,

Только знает в этом толк

Ненасытный и голодный

Беспощадный старый волк.

Боже много дал зверушке:

Ноги, уши и глаза.

Волк увидел, как к опушке

Опускается коза.

Та брела, ни зги не видя,

Уши в страхе заведя. . .

Волк услышал, волк увидел,

Рыком воздух холодя.

Мать его щенком учила,

Красться как, как горло рвать.

Молоком она вскормила

В нем науку убивать.

А коза ушла от стада

Видно, сильно далеко.

Съесть цветков ей много надо-

Для детишек молоко.

Волк в засаде. Неудобно.

И бока уже болят...

Тут и вспомнил он нескромно

"Волк и семеро козлят"

Размечтавшись, рано прыгнул

И в оскале зарычал. . .

На рогах в предсмертном хрипе

Волк недолго умирал.

Спасена коза, козлята!

Но о том лишь все молчат:

Что его ждали волчата.

Голодали пять волчат.

Как будто водрузивши на треножник,

Достав свой разум из инвентаря,

Закат писал неведомый художник,

Накапав кровь во слиток янтаря.

Он написал о солнце, нынче жгучем,

Он начертал там золото царя...

Затем он облака и тучи

Забросил в небо, словно якоря.

Он краски взял. И в омут поднебесья

Подкинул кисть. И предоставил ей

Раскрасить тёмный омут, и полесье,

И подчеркнул зелёный лик степей.

Он словно девственник, скучающий по ласке ,

Но так не удостоенный любви,

Сгущал самонадеенные краски,

Искал в красотах неба визави.

А небо как-то грубо отвечало,

Презрев души поэта чистоту.

То громом по ушам его стучало,

то молнией стреляла в пустоту

В саду во райском змий коварный

Невинность девы искушал:

"Вкуси сей плод! Ведь он - желанный!" -

Шептал и кольцами шуршал.

"Ща, червь поганный, -жди минуту!

Вот только водки накачу,

Плодом презренным -сукой буду! -

От перегара закушу."

Змей побледнел... Глаза ввалились,

Разинут в удивленьи рот...

Когда на небе спохватились,

Был съеден уж запретный плод...

Из рая выгнали девчонку,

А змия прокляли за ложь.

И водки выпит что бочонок-

На змея все списали тож:

Мол, алкоголик и развратник,

Святую деву совратил!!

... На зло богам тот змий стал бабник,

И водку в день ото дня пил.

Я жениххх! Я жениххх!

Я мечтал об этом миге!

Наступил предел моих

Страстных и любовных игр!

Эту девушку желал

Я не только обнимать бы

И все время приставал...

Отвечала: "После свадьбы!"

Я жениххх! Я жениххх!

Я мечтал об этом миге!

Наступил предел моих

Страстных и любовных игр!

Получилось, как решил:

Брачной ночью с ней остался;

Волновался, водку пил,

Бесконечно улыбался.

Я жениххх! Я жениххх!

Я мечтал об этом миге!

Наступил предел моих страстных и предельных игр.

Утром вел себя, как псих–

Голова каменоломня!

"Я жениххх!... Я жених...

Я же ни хххрена не помню! ! !"

Книга представляет собой собрание избранных авторских стихотворений и рассказов. В сборник вошли как мистические, так и лирические произведения. В общем, каждый найдет на свой вкус.

Стихи

Рассказы

Вступление

Дыхание музы

Красса Иван

Обращаю Ваше внимание, дорогой читатель, что это не игра, а лишь некая демонстрация автора собственных потуг на сочинительской ниве. Но Вам понравится! Во всяком случае, мне хочется в это верить. Хочу также предупредить о сценах насилия в некоторых произведениях, посему не рекомендуется к прочтению беременным и кормящим матерям, а так же лицам, не достигшим 16-летнего возраста.

продолжить

Иван проснулся, когда Женя еще сладко посапывала. Голова болела, всю ночь его терзали кошмары. Иван с кряхтеньем встал, прошел на кухню и механически включил телевизор: «…И к другим новостям. Прошедшей ночью в отделение полиции поступил анонимный звонок очевидца страшных событий, произошедших накануне на железнодорожной станции нашего города. Он утверждает, что смерти парня и девушки не были трагичной случайностью, а произошли по злому умыслу. Впрочем, сейчас вы сами сможете услышать свидетеля двойного убийства».

Секунда молчания, длинный гудок соединения, и безликий голос заговорил: «Я хотел бы остаться неизвестным, потому что опасаюсь за собственную жизнь. Я видел, кто столкнул юную парочку под колеса поезда 11 января в 21.20 на вокзале. Это был мужчина среднего роста (около 175 сантиметров), брюнет. На голове залысины, носит очки. Возраст – 35-40 лет. Был одет в темные брюки и черное пальто. Пальто было расстегнуто, под ним – белая рубашка. Он спихнул обнявшуюся парочку под локомотив, затем повернулся и пошел в сторону улицы Солнечной. Перед тем, как он запахнул пальто, я увидел красные пятна на его рубашке – вероятно, это была кровь.» Звонок оборвался. «…Всех, кто узнал или видел предполагаемого убийцу, незамедлительно позвоните в полицию. А теперь прогноз погоды…»

Лицо Чугункова стремительно меняла цвета. От здорового телесного к свекольному оттенку. От свекольного до мертвенно-бледного. «Бог мой! - подумалось ему, - описали, в сущности, меня и мою форму одежды. Да, бывают совпадения… рост, возраст и все остальное… у многих и очки, и залысины… Но далеко не у всех кровавая рубашка в стиральной машине. А может быть, это и в самом деле я? Нет! – приказал он самому себе, - даже думать об этом не смей! Это подстава. Просто подстава! И я уже начинаю кое-кого подозревать…».

Иван оделся и решительно вышел из дома. Воздух все еще пах ночными морозами. Именно ночными – это трудно объяснить, можно только неуловимо прочувствовать. Под рифлеными подошвами кожаных ботинок скрипел снег. «Снег скрипит, как старик», - вдруг пришло в голову Чугункову странное сравнение.

Электричка донесла до места работы без приключений, привычно транслируя в экранах окон проносившийся зимний пейзаж. Оббив обувь от снежной крупы, поэт занял законное место в собственной резиденции – кресло возле компьютера.

- Здравствуй, Зиночка!

- Доброе утро, Иван Филиппович! Как обычно, кофе?

- Нет, принеси бутылку водки и рюмочку.

- Что с Вами? Вот так вот, с утра?

- Да, именно с утра. Я знаю, как окончить поэму, а значит, уложусь в срок. Это дело необходимо отметить.

Зинаида послушно принесла из холодильника бутылку и нарезала копченой колбасы.

Иван выпил первую рюмочку, и стал торопливо печатать, пока голову не застлал хмельной туман. Собственно говоря, умеренная выпивка никогда не мешала ему мыслить и творить. Но сегодня нужно было немного перебрать. Для дела. «Теперь то я знаю, кто тут засланный шпион. Погоди, поймаю с поличным», - Чугунков вновь оставил неоконченное четверостишие и принялся обильно нажираться, оставив мигающий курсор после следующих слов:

Как же так? Опять вздремнула совесть,

Сердце бьет копытами под дых…

Когда бутылка почти опустела, Чугунков тяжело уронил голову на грудь и захрапел что есть мочи. Он уже действительно проваливался в сон, когда услышал за своей спиной осторожные шаги. Шаги замерли на несколько секунд, затем столь же тихо удалились. Иван поднял голову, оглянулся, ненавидяще буравя спину Зинаиды. Покачиваясь, встал на ноги и как можно тише побрел вслед.

Секретарша зашла в туалет и закрылась изнутри, как можно было догадаться по щелчку шпингалета. Уже не таясь, Иван подошел и забарабанил костяшками пальцев в дверь.

- Открывай! Открывай немедленно!

- Иван Филиппович, что вы себе позволяете? – послышался недоуменно-испуганный голос, приглушенный толщей стен.

- Открыла немедленно, я сказал! Это приказ!

- Иван Филиппович, как Вам не стыдно! Вы не отдаете себе отчет в том, что вы делаете?! Это женский туалет,; я не открою – вы пьяны и пугаете меня!

- Если не откроешь по-доброму – я взломаю дверь! – и Иван в подтверждение своей угрозы навалился на хлипкую створку плечом.

Раздался придушенный полукрик-полувизг, и женщина защебетала:

- Стойте, не надо! Я выхожу!

Шум сливаемой воды. Дверь распахнулась. Иван двинулся вперед, наклонив голову как бык в атаке и перегородив Зине выход из туалета. Сходство поэта с быком подчеркивали красные, налитые кровью глаза. Из интеллигентного стихоплета он мгновенно превратился в зверя, насильника и беспощадного палача. В тот миг он внушал трепет ужаса, был разъярен и опасен. Таким не видели тихого «ботаника» ни сокурсники, ни жена.

- Говори! – прорычал он, - Говори, тварь, кому ты шлешь эти проклятые эсэмэски с моими стихами? Почему мне жизнь ломаешь, животное!? Ну? Кому?!

- Я… я не понимаю… - боязливо захлопала ресницами Зинаида.

- Говори кому, или же я прямо тут тебя придушу! – Иван вздернул вверх руку с растопыренными пальцами и остановил напротив ее глаз.

Секретарша разревелась:

- Отпустите меня, пожалуйста, я не понимаю Вас!

- Давай сюда свой телефон!!!

- До… до… дома забыла, - захлебываясь слезами сказала секретарь.

Тогда Чугунков бесцеремонно обыскал ее, шаря по всему телу напряженными ладонями, охватывая и совсем уж деликатные места. Телефона нигде не было. Иван вдруг почувствовал себя усталым и бесконечно виноватым. «Извините», - почему-то перешел он на шепот и отступил назад. С завываниями Зинаида выбежала из офиса и громко хлопнула дверью. «Да, - печально подумал он, - оконфузились Вы, Иван Филиппович… Но кто мог подумать, что она здесь не причем? Кто тогда, если не она? Ведь все же совпадает! Эти постоянные отлучки в кухоньку во время моего творческого застоя… И ведь читала строки всегда, стоило только заглянуть мне за плечо! Ну и я-то сам баран… Сам за кофе посылал. А теперь поди узнай, делала она только кофе, или же как-то успевала передать содержимое строчек в текстовом сообщении?»

Его невеселые мысли прервала трель проводного телефона.

- Слушаю!

Как же так? Опять вздремнула совесть,

Сердце бьет копытами под дых!

А не ты ли, Вань, спихнул под поезд

Голубков влюбленных молодых?

Опустошенный, Иван молча слушал таинственный голос из динамика трубки, не имея ни сил, ни желания перебивать рассказывающего. Несколько мгновений молчания, затем стих неожиданно получил продолжение:

В соцсетях пронесся гневный ропот,

Зашуршали бланками враги:

Скоро создадут твой фоторобот;

Ты беги скорей Иван, беги!!!

Отбой звонка. У Чугункова похолодело в груди. Нет больше сил терпеть. Перочинным ножом он перерезал телефонный провод.

Остаток дня пронесся в хмельном тумане – курьером была заказана вторая бутылка алкоголя. Домой приехал в полночь, и, отказавшись от ужина и разговора с женой, завалился спать.

День четвертый

Утро. Дикая головная боль. Вязкая тошнота и головокружение. Чугунков сел на кровати и жалобно застонал. Жена, следуя своему обыкновению, все еще спит в этот час. Две таблетки обезбаливающего, кофе, телевизор. На весь экран – портрет Ивана Чугункова. Из динамиков звучит приговором: «Составлен фоторобот человека, который подозревается в убийстве Антона Малышева и Виктории Ходько. Всех, кто знает этого человека просьба сообщить о его местопребывании в органы Внутренних Дел»…

На работу ехать не было никакого желания. Но менее всего хотелось оставаться дома и наблюдать за тем, как Евгения включает телевизор, слушает последние новости; как в ужасе широко раскрываются серые глаза; как она падает в обморок. Жизнь кончена. Его ищут. Алиби отсутствует, зато улик достаточно. Пусть косвенных, но их вполне хватит для усердных полицаев, учитывая их рвение спихнуть «глухаря» на кого бы то ни было.

Чугунков оделся и пошел на вокзал. Утро выдалось морозным и безмолвным. Эта тишина словно бы замерла в скорби по поэту. В придорожном ларьке Иван купил водки и сигареты. Он не курил уже семь лет, но пошатнувшиеся нервы вновь стали требовать порцию никотина. Зины в офисе не наблюдалось, - что и неудивительно. После такого позора и унижения выйти на работу - все равно, что плюнуть на самого себя. Поэму писать не хотелось, да и ни к чему уже это. Настало время думать, как избежать тюрьмы, как выбелить собственную репутацию.

Иван налил в чайную чашку водки и закурил. К чему прелюдии с рюмками? Хотелось попросту напиться и забыться. Он выпил, и на глаза навернулись слезы. Нет, не от горечи огненной воды. А от сострадания к самому себе.

Его разбудил звон мобильного. Иван сам не заметил, как уснул, положив голову на клавиатуру, на его лице краснели отпечатки кнопок, а пробел ровной полосой уродовал небритую щеку. «Номер не определен», - высветилось на дисплее.

- Алло? – Иван так и произносил «алло», делая окончание слова твердым. Он хронически не переносил «аллёканье» своих знакомых, считая это чуть ли не признаком дурного тона.

Тот же мужской голос, ставший таким узнаваемым за последние дни, прочитал:

До инстинктов низменных упавший,

Стал ты словно разъяренный зверь.

Ты зачем прирезал секретаршу?

Труп ее остыл уже, поверь…

Холодный пот выступил на лбу Ивана мутными бисеринками. Он уже верил этому зловещему голосу, и Зина была действительно мертва. Его поразила эта твердая уверенность, запечатавшаяся в запутавшемся мозгу. Но зачем, ради чего маньяк приносил в жертву столько людей? Только ли для того, чтобы потешить собственное кровожадное самолюбие, а далее спихнуть злодеяния на другого? Или же преследовалась какая-то особая цель, дабы уничтожить Чугункова? Интуиция склонялась ко второму варианту. Не был ясен мотив. Зависть? Но зависть к чему? К богатству? Исключено. Как и все русские поэты, богат он не был. Скорее даже, наоборот. В писательском деле не обошлось и без скользких моментов, по другому не бывает. Но никому больно на ноги не наступал. Во всяком случае, не на столько, чтобы от бессильной злобы убивать всех вокруг. «Нет, это все же маньяк», - подумал Иван.Но легче от этих мыслей абсолютно не становилось.

Звонки телефона всегда неожиданны, потому что внезапны. Но этот трезвон произвел такое впечатление на Ивана, что тот подпрыгнул в кресле как от укуса змеи. Натянутые в струну нервы, казалось, лопнут. Сердце затрепыхалось птицей в клетке. Иван был готов поклясться, - стоит ему сейчас открыть рот – как оно выпрыгнет и забьется в судорогах на полу, шевеля щупальцами артерий. Едва преодолев возбуждение и утерев пот с лица, поэт с опаской взглянул на мобильный. «Жена», - облегченно вздохнул Иван. Но он поспешил успокоиться.

- Алло? – в ответ всхлипы, гул, посторонние шумы. Евгения снова плакала. Чугунков страсть как не переносил слезы жены. Он, конечно, знал, что в половине из всех случаев это всего лишь стратегический прием Евгении, которая желает чего-либо добиться от мужа. Пугало то, что только в половине случаев. Другая половина могла являться веским основанием для слез. Как это было в случае со злокозненной рубашкой, например.

- Что с тобой? Ты где? – хрипло выкрикнул Чугунков.

- На вокзале, - чуть слышно произнесла Евгения.

- Что ты там забыла? Ты же должна на работе быть!

- Я и была на работе, когда мне позвонили, - Иван внимательно слушал, - Незнакомый мужской голос мне сообщил… что если я сейчас же не приеду на станцию, то…

Голос смолк.

- Что – то? Не томи, говори!

- …То тебя убьют, - тихо выдавила из себя она, - мне очень страшно, Ванечка.

- Ничего со мной не случится. Кому я нужен?! – лживо усмехнулся Иван, хотя нутро его затряслось, - к тебе кто-нибудь подходил?

- Нет пока.

- Хорошо. Жди меня, я еду. Держись поближе к людям, я сейчас, я мигом, я на такси! – взволнованно затараторил он.

Иван дрожащими пальцами набрал номер службы такси. В этот момент ему было очень страшно за свою жизнь, но более всего он опасался за участь своей любимой. Будь что будет, еще неизвестно, что угрожает ей. Он поедет и защитит ее в минуту опасности.

На оранжевой «шестерке» с шашечками (такими же оранжевыми) мчалось довольно быстро: повезло, дорога выдалась без пробок. Водитель покрутил колесико радио и остановил на новостях: «Установлен убийца Антона Малышева и Виктории Ходько, бросивший ничего не подозревающих людей под поезд. Это Чугунков Иван Филиппович, 1975 года рождения, уроженец города N. Он также подозревается в устранении свидетельницы, составлявшей его фоторобот – Зинаиды Дашко, украинской иммигрантки».

«Приехали, - подумал Иван, - теперь и имя мое знают. Еще и Зинку на меня повесили… Есть интересная деталь – фоторобот мой рисовала Зина. Вот так сюрприз! Все-таки она замешана в этом темном дельце… Я как знал. Вот это точно – приехали!»

- Приехали! – вторя его мыслям, сказал таксист.

Евгения стояла на перроне, задумчиво скрестив руки на груди. Она стояла у края платформы и выглядела обеспокоенно, то и дело неловко озираясь. Медленно снижая обороты, зеленый электропоезд с красной улыбкой бампера подходил к станции.

- Ну как ты, милая? – подбежал Чугунков.

- Вовремя ты, - улыбнулась Евгения, - Смотри, кто это там? – и протянула указательный пальчик.

- Где? – повернулся Иван в указанном направлении, но тотчас получил сильный толчок в грудь, потерял равновесие и полетел на рельсы с высокого пандуса. Очки, соприкоснувшись с промороженной сталью путей, брызнули звоном хрусталя. Последнее, что в своей жизни увидел Чугунков – нависающее над ним чудовище поезда и отчаянно жестикулирующего машиниста.

Заключительная часть

«Неожиданный поворот получило «дело о железнодорожном убийце», - так его стали называть в последнее время. Чугунков Иван Филиппович покончил с собой, бросившись под поезд, когда понял, что его личина раскрыта, и правосудия ему не избежать. У него дома в мусорном ведре найдена окровавленная рубашка; также найден нож со следами крови Зинаиды и отпечатками пальцев Чугункова на рукояти. Его жена, Евгения Чугункова, подтвердила официальную версию о невменяемости Ивана; с ее слов, он вел себя неадекватно и агрессивно в последние дни, совершал многочисленные отлучки неизвестно куда и зачем».

Евгения выключила телевизор. Сегодня у нее был самый счастливый день в жизни, поэтому она одела лучшее платье и отправилась на автобусную остановку.

Салон автобуса привычно и вкусно пах бензином, смешиваясь с запахом кожи, обтянувшей сиденья. Женя любила эти запахи – они прочно ассоциировались с дорогой и путешествиями. Она села у окна, достала из сумочки мятый газетный листок и положила на колени, любовно разглаживая. Газета была зачитана до дыр, на местах сгибов бумага обветшала и кое-где уже просвечивала прорехами. В центре листа – не статья даже, небольшая заметка:

«Миллионы для поэта

В штате Кентукки умер после продолжительной болезни преуспевающий бизнесмен Джон Кармайкл, развязав скандальные споры о том, кому же достанется немалое наследство. Казалось, какое дело нашему российскому провинциальному городку до американской беды в масштабе умершего делового человека? Но все встало на свои места, когда было оглашено завещание: все свое наследство – а именно, трехэтажный особняк и пять миллионов долларов Джон Кармайкл завещал малоизвестному поэту нашего славного города N – Ивану Чугункову. Есть еще на Руси настоящие поэты, способные своими стихами расторгать богачей! Вся редакция нашего журнала, а также жители нашего города поздравляют И. Чугункова и всю его семью с поистине шикарным сокровищем! Все денежные средства уже переведены на счет поэта, завещание вступило в законную силу.»

На глазах у Евгении вновь выступили слезы радости. Она шла к этой цели. Было сложно. Но в конце концов, цель была достигнута. Теперь она богата – сказочно богата! – и может жить так, как ей заблагорассудится. В огромном особняке, в Соединенных Штатах Америки. Ни в чем не нуждаясь. Господи, да ведь она о таком никогда и мечтать не могла!

На пути к мечте стоял ее муж. Жалкий, глупый интеллигентишко, - даже не знал, что уже несколько недель является владельцем целого состояния. Он принес ей эти деньги – но мешал ими воспользоваться так, как ей заблагорассудится. Но прав был сукин сын – «настоящий писатель еще и актер, и психолог». А она была настоящей писательницей – о, да! Только Настоящая Писательница могла так чудно разыграть сюжет. Все правильно говорил покойный Иван – нужно уметь паразитировать на чувствах и манипулировать людьми. И пусть за спиной только драматические кружки, - диплом не важен. Ведь у Жени был Талант.

Евгения удивилась, как все просто прошло. Зинаиде она посулила две тысячи долларов, если та будет читать стихи с монитора Чугункова и передавать их в смс-сообщениях. Зина оказалась жадной хохлушкой (именно хохлушкой, украинка бы не купилась) и согласилась. Еще одна тысяча обещанных долларов ушла на уговоры секретарши пойти в полицию и состряпать фоторобот мнимого убийцы. Но дурочка в последний момент чуть не прокололась: Иван ее крепко тогда тряхнул. Хорошо хоть догадалась мобильный телефон в унитаз спустить. Ее тоже пришлось убрать – слишком ненадежной Зинаида оказалась напарницей, рисковой. Из-за этого бревна в юбке сидеть в тюрьме оставшуюся жизнь? Нет уж, дудки! Тем более ее ликвидация хорошо вписывалась в план, - ей был подкинут нож с отпечатками Ивана. Вообще, с ней здорово получилось. Она обмякла куклой на ноже и ничуть не сопротивлялась. На этом роль Зинаиды и закончилась.

Главную роль, безусловно, сыграла сама Женя. Она являлась начальницей телефонной станции и имела доступ ко всем святая святых этого заведения. Получала стихи от Зины, затем звонила Ивану. С помощью компьютерной программы изменила свой голос до полной неузнаваемости. Ей нравилось пугать муженька – почти также сильно, как убивать. Она слышала его трусливое дыхание, сбивчивый голос. Более того, это возбуждало ее. Потому и затянула игру. Для нее это было игрой, которая заключала в себе несколько компонентов: кровь и муки жертвы, страх Ивана, а теперь, как финальный выигрыш – солидное денежное вознаграждение.

Столкнуть подростков и затеряться в толпе было неожиданно легко. Затем вернуться на работу, позвонить анонимно и представиться свидетелем драмы, после чего спокойно отправиться домой.

Легко было купить на рынке щенка, зарубить его за дворами и изгвоздать Ванину рубашку. Вот стихи было сложно писать – да так, чтобы они соответствовали выбранному смыслу. Гораздо сложнее, чем убивать. Но дело кончено, с полицией проблемы улажены, их нюх направлен по ложному следу, который привел их в тупик вместе со смертью Чугункова.

Банк города N встретил Евгению прохладой кондиционеров. Окошечко кассы бесстрастно отражало свет ламп дневного света, создавая иллюзию непрозрачности.

- Добрый день. Я Чугункова Евгения, вот мои документы. Я хотела бы снять деньги с личного счета погибшего мужа.

- Одну минуту, - кассир напряженно защелкал клавиатурой, потом ухмыльнулся:

- На счету Ивана Чугункова двести семь рублей ровно. Сколько снимать будем?

- ?!? – открыла рот Евгения.

Так и не находя, что сказать в ответ, Женя сунула газетную статью под нос кассиру. Он бегло пробежал по ней глазами и хохотнул.

- Ох уж эти репортеришки! Вот почему я их так не уважаю – все переврут! На самом деле наследство перешло Ивану Чигункову, позавчера счет был частично обналичен им. Тоже есть такой поэт в нашем городе, разве не читали его стихов? А это… Это опечатка. Чигунков-Чугунков, смешная рифма да? – тут кассир уже откровенно засмеялся, затем запнулся, - Извините меня. Для вас это рифма скорее не смешная, а страшная.

- Ха-ха-ха-ха!!! – вдруг истерически захохотала Евгения – Рифма! Ой, не могу! – и вдруг стала сползать на пол, не прекращая неуместного смеха. – Ха-ха-ха-ха-ха!!! Рифма! Страшная рифма!

Ее забрали на «скорой» через полчаса. Непристойным поведением дамочка отпугивала посетителей. Она постоянно смеялась, как идиотка, брызгая слюной и терла слезящиеся красные глаза.

Вот уже несколько лет Евгения Чугункова – обитательница палаты номер шесть городской психиатрической больницы. Не буйная она, хотя и припадочная. Уже никто и не помнил, как ее зовут на самом деле. И сумасшедшие, и медперсонал называли ее по-особому. Ее звали Рифма.

КОНЕЦ

день первый

день второй

День третий

День четвертый

Заключительная часть

Месяц май. Горький запах полыни,

Оживающий лиственный лес.

В его чаще остатком святыни

Покосился осиновый крест.

Под ветвями столетнего клёна,

Где душица уже расцвела,

Мох порос ядовито-зелёный,

Подо мхом же чернела зола.

Сколько лет пронеслось – непонятно,

Но, когда-то, лесничим трудом,

Был построен с любовью, опрятно –

Сруб, шикарный березовый дом.

Пил лесничий – не вынесли почки,

Он давно под гранитной плитой;

А в том доме оставил он дочку,

И девчушка росла сиротой.

Все имеет и след, и причину:

Так, разбавленным спиртом в вине

К леснику прилетела кончина,

К его ж дочери – горб на спине.

А девчонка, стесняясь порока,

Избегала селений людей,

Все скиталась она по болотам,

Да стреляла в степи голубей.

Если видится клюква, морошка –

Все ложилось тотчас в кузовок.

Где грибов, где кореньев немножко–

Все еда на худой казанок.

Даром, что по осанке горбата:

У девчонки в зелёных глазах

Озорные плясали чертята,

Отрицая обиду и страх.

Её рыжие кудри струились

По плечам, будто жидкий огонь;

Завивались, пышнели, искрились.

Обожжешься – попробуй-ка тронь!

И красива была бы и статна,

Почитателей было бы полк,

Мисс Вселенной была б, вероятно –

Если бы не уродливый горб.

Но смирилась с бедою дивчина-

Бирюком одиноко жила,

Без кормильца, детей, без мужчины

Красотой пустоцветной цвела.

Но отцвесть ей спокойно не дали –

Только было о том невдомек,

В миг, когда из неведомой дали

Подошел до избы паренек.

"Помоги мне, прошу я, сестрица!

Утомлен я часами кряду;

Дай мне только водицы напиться,

А не то до села не дойду!"

Та девчонка покладиста нравом, –

Добродушный, нетронутый нрав! –-

Угостила парнишку отваром

Из душистых, лекарственных трав.

Он ушел. Все, казалось, забылось.

Замерло до ближайшей поры.

Вот и лето уже колосилось,

Принеся испаренья жары.

Почему же деревья стонали

В тот погожий и теплый денек?

До избушки крестьяне шагали,

Их толпу возглавлял паренек.

Дева вышла и изумилась,

Попирая ногами крыльцо:

Вокруг дома степенно сходилось

Из людей бородатых кольцо.

Паренек - тот напоенный путник –

Все махал пред собою рукой,

Он указывал девушке в кудри,

И гримасничал левой щекой:

«Посмотрите, она же бесовка–

Рыжий волос по цвету огня!

Чёрным зельем вот эта плутовка

В месяц май опоила меня!

Посмотрите – ведь это же ведьма! –

Страшный горб, как клеймо от небес!

Посмотрите на лик её бледный:

Ей командует демон и бес!

Загляните в хоромы колдуньи –-

Там провисли змеей корешки,

Лепестки прошлогодней петуньи,

На столе голубей потрошки.

Так сожжем же проклятую суку

За зелёный предательский взгляд,

Пусть она будет корчиться в муках,

Колдовские пусть кости сгорят!"

И толпа, раззадорена парнем,

Закричала в лесной тишине…

Кто-то бросил в девушку камнем,

Кто-то палкой попал по спине.

Повалили на землю, схватили,

Привязали к березы стволу

И у девичьих ног запалили

Бересту и сухую смолу.

Жёлтый всполох над девушкой взвился,

Загорелась резная изба,

Жирный дым по поляне курился,

Улюлюкала дурно толпа.

…Под ветвями столетнего клёна,

Близ лесных замшевелых болот,

Человечиной пахло паленой –-

Догорала невинная плоть.

Месяц май. Горький запах полыни,

Оживающий лиственный лес.

В его чаще остатком святыни

Покосился осиновый крест.

Выражаю глубочайшую благодарность

Насте(иероглиф),

Маргарите Меньшиковой,

Александру Муромскому, Татьяне Фисенко,

Алексею Осадченко, Людмиле Александриной.

Без их веры в меня, живейшей поддержки,

данное произведение Никода бы не родилось на свет…

День первый

Компьютер неспешно мерцал. Белое поле открытой программы блокнота все так же оставалось девственно-чистым, не обезображенным ни единым символом. Бессмысленное созерцание монитора прекратил звонок стационарного телефона:

- Алло! Иван Чугунков?

- Да, слушаю!

- Вас беспокоит редактор литературного ежемесячника «Вестник души». Хочу поинтересоваться выполнением контракта по договору. Вы не забыли, что поэма должна быть предоставлена в оговоренные сроки?

- Не забыл, - уныло промычал Иван.

- Какой объем уже исполнен?

- Десять листов, - вздохнул Чугунков, исподлобья наблюдая абсолютно пустой экран.

- Хорошо. Поторопитесь. Удачного Вам творчества.

Гудки прерванного соединения неприятно заколебали барабанную перепонку. Что же, надо спешить. Сроки поджимают, а на поэме еще и муха не валялась. Потому что зима. Некому лазать и гадить по плазме. Иван почесал лысеющую голову, поправил сползающие на нос очки и увлеченно застучал по клавишам. Зачин удался, и первые четверостишия вылетали мгновенно и непринужденно. Однако творческий ступор себя ждать не заставил, а лишь предательски затаился. Пальцы отбили еще две строки и остановились:

Мне как книга стали Ваши очи,

В них читал я фразу «Se la vie»

Поэт нахмурился и надолго задумался. Ладной рифмы в голову не приходило. Чугунков в мучительных раздумьях забарабанил пальцами по столу.

- Зина! – крикнул он в глубину офиса. – Сделай кофе, пожалуйста!

Зина, женщина уже немолодого возраста с внешностью строгой учительницы, работала секретарем Чугункова. Однако диктовать свои стихи Иван не любил, предпочитая печатать самостоятельно. Зинаида же занималась разбором корреспонденции, ну и кофе делала, конечно же. Эта женщина предложила свои услуги полгода назад, но официально работать отказалась, ссылаясь на то, что сама иммигрантка Украины. Впрочем, для Ивана это не имело какого-либо значения.

- Секунду, Иван Филиппович! – засуетилась секретарша. Зинаиду Иван любил как работницу. Немногословная, покладистая, она твердо знала свои обязанности и сноровисто с ними управлялась. Зазвонил телефон. Чугунков вновь хотел крикнуть Зине, но тут вспомнил, что та занята приготовлением кофе и подошел к трубке собственной персоной.

- Алло? Иван Чугунков на связи.

В ответ прозвучал хорошо поставленный баритон. Речь говорившего была спокойна, паузы выдержаны:

Мне как книга стали Ваши очи,

В них читал я фразу «Se la vie»

Но не знал ты, что сегодня ночью

Двое станут жертвами любви…

- Что за бред! – вскричал Иван. – Кто это?

Сиротливые гудки были ему ответом. Чугунков принялся лихорадочно рассуждать. Прозвучали строчки из его свеженарождавшейся поэмы. Но кто и главное как мог узнать о ней? Вывод напрашивался только один: его компьютер взломали и получили доступ к файлам. Следующий вопрос – кому это все нужно? Конкурентам? Неведомым врагам? «А пошли вы все!» - пробурчал поэт и отключил питание модема.

- Вы что-то сказали? – в дверях появилась Зинаида с чашкой дымящегося кофе.

- Да это я не Вам, - нахмурился Чугунков, - шутники телефоном балуются.

В этот день Иван задержался допоздна, ожесточенно работая над поэмой, отвечая на электронную почту. Дела двигались медленно; ни шатко, ни валко. Наконец, отпустив секретаря домой, засобирался сам. Иван, хотя и мог позволить иметь собственный транспорт, - все же от офиса домой добирался электричкой. Вокзал. Электропоезд подъехал и услужливо распахнул двери. Иван поднялся в прокуренный тамбур, зашел в салон и устроился возле окошка на потертой деревянной скамье. Чугунков прислонил голову к прохладному, чуть пыльному стеклу и смежил веки. Где-то снаружи немного более оживленно и возбужденно чем обычно, гомонила толпа. «Внимание! – рыкнуло в репродукторе, - Отправление электропоезда задерживается на один час. Просьба соблюдать спокойствие и не покидать вагоны» - «Да ради Бога!» - зевнул поэт и окунулся в дрему.

Его разбудил мерный стук колес. Взгляд на часы: 22.30. «Припозднился я сегодня, - грустно подумал он. – Женька ругаться будет.

Евгения, жена Ивана Филипповича, вопреки опасениям, не ругалась; потому что крепко спала, свернувшись калачиком на диване. Разбор полетов произошел лишь следующим утром. Чугунков снял белую рабочую рубашку, скривил губы. Еще с утра белоснежный воротник покрылся коричневыми узорами с внутренней стороны. «Постирается, - подумал Иван, – а теперь не мешает и поспать».

День второй

День третий

День четвертый

Заключительная часть

Чугунков проснулся от жалостливых всхлипов, доносившихся из кухни. Иван поднялся с постели и пошел по направлению к звукам. Евгения сидела на табурете, и, положив голову на руки, тихонько плакала.

- Жень… Женечка… Что случилось?

- Ничего не случилось. Скажи мне, кто она?

- Кто – она? – неудачно скаламбурил Чугунков.

- Не прикидывайся дураком, - дрожащим от слез голосом сказала Евгения, - ты мне изменяешь. Иначе как объяснить то, что ты поздно ночью приходишь домой?

- Глупенькая, - попытался обнять жену Иван, за что получил острым локотком в бок, - у меня сейчас напряженная работа, сроки поджимают, да и электричка опоздала вчера…

- Все у тебя отговорки, - обиженно промолвила Евгения, - а мне вот стихи уже давно не посвящал. Как там у Пушкина говорится? «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать!»? Ты меня извини, милый, но это сродни проституции: менять дар Божий на деньги.

- Женька, ну какая еще проституция? Одними стишками сыт не будешь! Вот и приходится не только их писать, но и зарабатывать этим себе на жизнь. Ты взгляни на мир – художники продают свои картины, поэты – стихи, писатели – романы. Будь я мастером по искусной резьбе – продавал бы свои поделки, скульптором – скульптуры, плотником - … Да хоть табуретку, на которой ты сидишь. Каждый зарабатывает в меру своих способностей, и я не исключение. Не знал, кстати, что ты такая знаток Пушкина. Хвалю за познания!

Иван даже выдохся, торопливо перечисляя профессии и их продукцию.

- ПФ-Ф-Ф, - сердито фыркнула Евгения, - ну ты тоже скажешь! Поставить в один ряд Поэта и плотника? Чушь какая!

- Вовсе и не чушь! – возразил муж, - Вот выслушай меня. Во все времена умение складно излагать слова приписывали чуть ли не колдовству и окружали мистической аурой. Все эти Музы, вдохновения, Парнас… Всё это сами поэты и выдумали, чтобы было проще трясти с людей деньги. Таинственный ореол зачастую и отпугивает многих, не позволяя им заняться подобным ремеслом – мол, нужна искра Божья, а если её нет – то где взять? На самом деле всё просто, - Иван улыбнулся, - Сначала мозг пишет сценарий, сюжет. Потом кладет его на бумагу, попутно украшая его зычными вычурными словами и/или звонкой рифмой. Voil; – сюжет готов.

- Если бы все было так просто! – усмехнулась Евгения, - все были бы поэтами или там, писателями.

- Я и здесь тебе отвечу. Плотник без древесины табурет не сделает, и сидеть тебе было бы не на чем, - пошутил Иван.

- Да чего ты пристал к табурету, в конце-то концов?

- … Нужен базовый материал – древесина. Базовый материал для поэта – это словарный запас и эрудиция. Без этого стих не напишешь. Не спорю, задатки тоже быть должны. Задатки к логическому мышлению, да и без математики не обойтись. Слышала, существуют компьютерные программы, умеющие писать стихи? Компьютер просчитывает рифмы, количество слогов в строке и ударные гласные. Да, часто получается ритмичная бессмыслица, но попадаются и жемчужинки. Это я к тому, что стих не магия, а абстракция, поддающаяся собственному алгоритму и внутренним правилам-законам. Что отличает человека-поэта от компьютера-поэта? Человек-поэт, человек-писатель еще и актер, и психолог. Хороший писатель отлично знает людскую натуру и паразитирует на чувствах читателей, - Евгения изумленно выгнула бровь, - Да-да. Читая роман, сопереживая литературным героям, читатель вольно или невольно сам становится персонажем, управляемым автором. Писатель манипулирует человеком через чувства, эмоции, которые целенаправленно вызывает. И этим влияет на личность, изменяя и дополняя мировоззрение, самосознание и прочие психологические штучки. Звучит подло и мерзко, не так ли?

Женя покачала головой в знак согласия. Слезы обсохли, в глазах светился неподдельный интерес.

- Одно могу сказать в наше бумагомарательское оправдание: это капкан для всех. Для всех означает, что и для самого автора тоже. Во время написания, моделируя эмоции, он переживает их сам. Все. От легкой радости до щемящей скорби. Смеется своей же шутке и плачет от умиления. Если ты что-то прочитала и забыла, то автор свое детище носит под сердцем до конца дней своих. Иван увидел, что жена приняла задумчивый вид. Немного печальный, но умиротворенный.

- Ну всё, золотко. Я пью кофе и – на работу. Ваять поэму, - Чугунков улыбнулся и с чашкой горячего варева отправился в зал, включил телевизор. Была у него такая привычка – с утра, до работы выпить чашечку кофе перед экраном, послушав бормотание новостей.

«…Вчера, в 21.20 по московскому времени электропоездом была задавлена влюбленная парочка подростков, Антона Малышева и Виктории Ходыко. По свидетельству очевидцев, парочка оказалась под локомотивом в одно мгновение. Следствием пока не установлено, было ли происшествие несчастным случаем, актом самоубийства или же убийства, – вещала диктор с экрана, - Всем, кто являлся очевидцами этой страшной трагедии просьба оказать помощь следствию, позвонив по телефону…»

Иван замер: «Боже мой! Ведь эта та самая электричка, на которой я ехал вчера с работы! Так вот почему она так поздно покинула станцию!» - Чугунков вздохнул. Он очень не любил плохие новости с утра. Более этого он не любил, когда старуха с косой проходила рядом.

До офиса Чугунков доехал без происшествий и даже повеселел, отодвинув на задний план пошатнувшееся от утренних новостей настроение. Ему-то какое дело? Сам жив, жена жива-здорова, и то, слава Богу. Дела на работе сдвинулись, стих бодро пишется – это ли не повод для радости? В офисе его встретила Зинаида – сегодня в строгом деловом костюме. Умница женщина, никогда не опаздывает. Сев в любимое кресло, поэт застучал по клавиатуре. Вчерашний ступор повторился вновь. «Опять застрял!» - чертыхнулся он.

Я проснулся хмурым утром рано,

Подготовил галстук к визави…

По привычке Иван крикнул: «Зина! Кофе сделай!» - вот такая у него привычка. Сразу и не сказать, дурная ли: как что не получается – необходимо выпить кофе.

Дззззынь!!!.... Дззззззынь!!! …. Опять телефон. Опять Зинаида занята кофе. Чугунков сдернул трубку и гаркнул:

- Да!

- Я проснулся хмурым утром рано,

Подготовил галстук к визави…

Почему, скажи дружочек Ваня,

У тебя рубашечка в крови?

- Ты кто, мать твою!? Какая к чертям рубашечка? Откуда ты читаешь мои стихи?

…Вновь раздались короткие гудки. Поэт стоял красный от злости и мучительно соображал, как такое может быть. В дверях бледнела Зинаида, и цвет ее лица сливался с цветом пара от чашки кофе в руках.

- Что… Что с Вами, Иван Филиппович?

- Кофе на стол поставь. И не мешай. Тут должна быть камера, - Чугунков встал спиной к монитору и оглядел книжные полки, - непременно должна быть, современная видеокамера с хорошим зуммом.

Он решительно направился к этажерке. Под натиском сильных рук книжки полетели в стороны. Вскоре полки опустели. Ни камеры, ни какого-либо подозрительного жучка не нашлось. Иван бешено завращал глазами, истерически грызя холеные немужские ногти. Остановился и ухмыльнулся с застывшей пятерней возле губ.

- Я вычислю тебя, придурок! Как я мог забыть – у меня жена работает на телефонной станции!

Диск телефона слегка потрескивал, крутясь против часовой стрелки. Вежливый голос на той стороне провода вежливо представился:

- Евгения Чугункова, телефонная станция.

- Жень? – сипло позвал Иван, - узнала?

- Ну конечно узнала, любимый! Я уже с работы домой собираюсь. Что-то произошло?

- Да нет… Ничего особенного. Просто мне нужна твоя помощь. Ты могла бы мне сказать, с какого номера был совершен последний звонок на мой рабочий телефон?

- Конечно, милый, минутку. Так… Редакция журнала «Вестник души»…

- Да нет же, дорогая! Звонили мне не позже чем четверть часа тому назад!

- Милый, ты ничего не путаешь? Сегодня на твой номер звонков не поступало!

- Ты хочешь сказать, что я схожу с ума?

- Милый, я ничего не хочу сказать! Но ведь ты работник умственного труда… Ты ведь сам рассказывал, что воображение очень шаткая вещь, и перетруждать его небезопасно!

Тут Иван окончательно распсиховался и бросил трубку.

- Зина!

- Да? – женщина появилась в дверях и услужливо подбоченилась.

- Скажи, пожалуйста, ты слышала, как мне звонили?

- Я слышала, как вы кричали… извините, разговаривали, но самого звонка я не слыхала.

- Черт! – ругнулся поэт, - На сегодня вы свободны, мне нужно время подумать.

Часы старинной работы, оставшиеся еще от прадеда, отмеряли время сухими звуками, словно кто-то невидимый нервно ломал хворостинки. Иван сидел, откинувшись на спинку кресла и все не мог прикинуть, чей же это злой розыгрыш. За окном начинало смеркаться – как это бывает в январе – неприлично рано. Беззакатная серая хмарь опустилась на город, разделяя контрастом синеющий снег и черноту беспросветной ночи. «Женька, наверное, уже дома, - позавидовал белой завистью Чугунков, - надо бы и мне сегодня вернуться пораньше, дабы не накликать ненужных подозрений». Только его мозг довершил эту мысль, как прозвенел телефон. Иван нервно дернулся в сторону стационара, зловещий баритон уже читал частушки в его подсознании, как пришло понимание того, что это всего лишь мелодия мобильного. «Женька», - успел прочитать мужчина на тусклом поцарапанном дисплее, прежде чем нажал на клавишу приема вызова. Прижав к уху трубку, вновь услышал плач жены. Впрочем, плач мягко сказано, - рыдание.

- Ну что опять случилось? Да на работе я, на работе! Я же тебе с утра все объяснил!

- Милый, ну почему ты не можешь ответить мне честно? Почему ты не можешь не врать? Что ты натворил? Кого убил? У тебя рубашка заляпана кровью…

-Какая рубашка, какой кровью!?

- Не знаю… И еще какой-то гадостью серой… фу, какой кошмар… это на мозги похоже… - и в трубке раздался вой безутешной, напуганной женщины.

- Что ты мелешь? Ты больна? Я еду! Сиди дома!

…Торопливо вбежав в квартиру, Иван увидел жену сидящей на полу возле стиральной машины. Женщина покачивалась из стороны в сторону и тихонько скулила.

- Вытащи ЭТО… Я не могу… - Кончики ее волос были все еще мокры от слез, а пальцы подрагивали. Даже в этот момент она была чудесно красива и прекрасна.

Чугунков нагнулся и вытащил рубашку из жерла аппарата. И тут же панически отбросил: полы ткани были забрызганы кровавыми ошметками.

- Ч-что это? – надтреснувшим голосом спросил он.

- Это я тебя хотела спросить…

- Кто это сделал?

- Видимо, ты уже вчера так пришел, - зубы Евгении явственно отбивали дробь после пережитого шока.

- Кто здесь был в мое отсутствие? Ты кого-то впускала?

- Я?! Я на работе была!

Наступило тягостное молчание. Иван присел на пол рядом с женой. Та робко отодвинулась от него.

- Ты чего, - округлил глаза муж, - ты… ты думаешь, что это я?..

- Не знаю… Вань… Мне все это не нравится… сначала тебе кажется, что звонили… теперь вот… кровь… Мне страшно… Слушай, у меня знакомая Маринка… она в больнице работает… поможет…

Иван рывком вскочил на ноги:

- Ты что? Думаешь, я псих? Да я сейчас ментов вызову, пусть разбираются! Я не знаю, кому это нужно, но меня хотят выставить идиотом! Мне два дня звонят с бредовыми стишками, похожими на угрозы! Потом мою одежду пачкают, уж не знаю, с какой целью! Да, вчера – когда я ехал домой, - было темно, но поверь: в рубашке я нигде не валялся и с трупом в морге не целовался!

- Звони. Как объяснишь властям вот это, - она брезгливо указала на кровь.

- Да так и объясню!

- Ага. Твою рубашку сначала украли и одели на труп, а потом вернули в «стиралку», - ее глаза горько смеялись, - Кто тебе поверит?

Чугунков нахмурился. Действительно...

- Твоя правда. Рубашку сунь в мусор. Завтра сожгу. И давай спать уже.

- Я приготовлю пока поесть назавтра. Не переживай, милый. Будем надеяться, что все утрясется.

День третий

Сюрприз для дембеля

Страшные рифмы

Снежный человек

На главную страницу

«Там, на самом краю земли,

В одиночестве живет Ничего;

Разрезая себя на ремни,

Отражая меня самого…»

Вот она – «страна снегов». Именно так на санскрите переводится название гор – Гималаи. А вот мы – пятеро наивных искателей приключений. Наш вертолет приземлился на северном склоне этих величайших гор Земли. Ронгбук – тот самый ледник, прославленный своей протяженностью. Не самый большой, конечно, но на солидную долю километров вгрызающийся мерзлыми зубами в гряду непокорных гор. На дворе – июнь месяц. Жаркий месяц для череды европейских государств. Но здесь – отнюдь не Европа, и потому температура опускается до отметки двадцати пяти градусов ниже нуля. Частенько так бывает, скажу я вам.

Кто такие мы? Объект зависти многих обывателей. Мы – мажоры. Дети бизнесменов и олигархов. Потому мы имеем возможность нанять вертолет, прилететь на недоступные обычным работягам горы. Да и не работаем мы по той причине, что у нас все есть. А еще мы – те люди, которых именуют адреналиновыми наркоманами. И речь здесь идет не только об альпинизме. Наша команда собралась для того, чтобы повидать снежного человека. Верим, он существует. А старые подшивки газет и документальные фильмы, просмотренные по ТВ и интернету, повествуют о том, что именно на Гималаях данные неизведанные существа чуть ли не толпами ходят. Мы тут для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Нет, мы не научные исследователи. Мы – любители, жаждущие драйва и свежих впечатлений.

Я - Константин. Сын известного мэра. Другие мои спутники – настолько знамениты, что я не вижу надобности упоминать их имена и предпочтения. О них и так все знают. Достаточно только включить телевизор, чтобы разглядеть их самодовольные лица.

Как же без собаки в нашем авантюрном обществе? Ведь именно она выучена, надрессирована выслеживать дичь. Должна помочь и в поисках пресловутого йети. Это моя собака. Немецкая овчарка, купленная за баснословные, но вполне допустимые в моей семье деньги. Понятное дело, этот кобель был натренирован на должном уровне. Пес настолько умный, что моим другом стал сразу же и бесповоротно. Вообще-то, он имел кличку «Кэп», но я его переименовал. Уж очень он любил шоколадные батончики «Марс». Всякие сникерсы не признавал вовсе, зато от «Марса», как мне казалось, был на седьмом небе от счастья. Как приветливо его хвост бил по бокам, когда я клал на шершавый язык тающий от тепла пальцев шоколад! Как блестели его немного печальные желтые глаза! За любовь к этой сладости, я, недолго мудрствуя, так и назвал собаку – Марс. Марс был тем существом, которого я понимал и любил более многих лиц человеческого происхождения. А тот отвечал мне взаимностью. То ли оттого, что видел в моих руках долгожданное лакомство – то ли из-за своей простой, незамысловатой звериной натуры…

Вертолет высадил нас уже пять дней назад. За это время мы порядком и подрастеряли энтузиазм, карабкаясь по заледенелым, неласковым склонам гор. Ветер дул с ураганной силой, достигая порою скорости ста километров в час. Хотелось уже все бросить и улететь в теплый особняк близ Черного моря. Но мои спутники настаивали не торопиться, обождать еще пару дней, а уж потом вызывать эту стрекочущую машину, что перебросит нас в цивилизованные места. Может, у меня было предчувствие? Как знать. Но улететь нам стоило. Сразу же. А лучше и вообще не забираться в эти проклятые горы.

Первую странность обнаружил за собой Марс. Как только мы обошли излучину безвестного каньона, пес остановился. Более того, он стал пятиться назад. Шерсть его загривка вздыбилась, на губе слегка пенилась слюна. Что было второй странностью? Кружащаяся в воздухе выцветшая обертка «Марса». Откуда она взялась здесь, вторя кличке моей собаки? Но я не успел подумать об этих двух феноменах, поскольку третий затмил все остальные. Всего в нескольких десятках метрах от нас на корточках сидел человек. Он был одет в лохмотьях, жесткая поросль его лица была заметна даже с такого расстояния. Рядом с ним на красном от крови снегу лежал жестоко разорванный труп какого-то животного. Руки и рот странного существа в отсвете снега подсвечивали рубином – мы потревожили трапезу Снежного Человека.

Ведь если не это Снежный Человек, то кто же?

Дальнейшие минуты вспоминаю с трудом. Все как-то быстро случилось. Загудело, загремело, закричали товарищи-путешественники… Словно конец света надвигался на нас. Меня сбило с ног, завертело… Перед этим я успел увидеть, как моих друзей пожирает в снежном чреве сошедшая лавина.

Если бы не Марс, тут и пора было бы заканчивать эту безрадостную историю. Однако умный пес спас меня. Я очнулся от громкого лая. Меня куда-то волочили, дергали за руки. Я открыл глаза. Верная овчарка откопала меня и теперь пыталась оттащить от снежного вала подальше. Благодарение Господу! А прежде всего – преданности пса! Я встал на колени, стряхивая с кожи обжигающую белую крошку. Я был жив, но обречен на смерть. Не было в руках сумки с провиантом. Не было в карманах ни зажигалки, ни мобильного. Все сожрало белое безмолвие. Следов моих спутников тоже замечено не было. Марс то ли не собирался их спасать по своей собачьей прихоти; то ли им повезло меньше, и они оказались настолько глубоко под снегом, что нюх зверя был бесполезен.

Я думаю, не стоит описывать последующие десять дней моих скитаний. Я бы уже, наверное, давно замерз до смерти, но меня держала какая-то надежда на спасение, что за нами пришлют помощь. А еще мне помогал теплый бок Марса. Голод терзал меня. Да и собака стала не похожа на саму себя – шерстяной мешок, натянутый на кости. За это время мы съели лишь мой кожаный ремень, - если не считать килограммов десять снега. Ночевали мы в углублениях, вырытых в снегу . Не самое теплое место, но оно давало защиту от изматывающего, промозглого ветра.

И вот наступил десятый день принудительной голодовки. День, когда я не смог встать на ноги. Я обессилил полностью, но, боже мой, как мне хотелось выжить! Пять дней назад мне показалось, что я слышал в небе рокот вертолета. Это можно было списать и на галлюцинации, но я все же надеялся, что нас ищут.

Я поступился самым дорогим, для того, чтобы остаться в живых. Сегодня я убил друга. Подозвал ласково Марса, обнял его. Посмотрел в желтые, печальные собачьи глаза. А потом бил куском льдины по его черепу. Сразу кость проломить не смог, поэтому бил снова и снова.

Я сижу на корточках и руками раздираю еще теплое тело Марса. Я ем еще теплое, дымящееся мясо. Но что это? Словно издеваясь, проклиная мой поступок, перед лицом кружится выцветшая обертка от батончика «Марс».

Из-за излучины каньона показались люди. Альпинисты, мать их. Это пять человек и собака, немецкая овчарка. Первым меня замечает именно она, рычит и пятится. С немым шоком я узнаю в людях своих спутников. А пятый… А пятый, - это я сам! Мне захотелось крикнуть, предупредить самого себя о надвигающейся опасности. Но я не стал.

Ведь если не я Снежный Человек, то кто же?!

Главная

Во широком поле, над травою жесткой

(Облака –- комками смятого белья),

Одиноко плачет белая березка,

Вместе с ней росою плакала земля.

Кто постарше – помнит, что совсем недавно –-

Близоруких, куцых восемь лет назад –-

Настя и Сережка, два подростка ранних,

За руки державшись, уходили в сад.

Их любовь пленяла и объединяла,

Жгла в груди палящей, пламенной звездой!

Та весна игриво воздух наполняла

Горькою полынью, сладкой резедой.

Настя так любила милого Сережку,

Сердце замирало и срывалось вниз!

Так дрожали в чувстве тоненькие ножки,

Что любовь Джульетты – это так, каприз…

Он был ей взаимен –- лепестками цвета

Розой и гвоздикой тропы украшал…

Словно в мелодраме, как в мечтах поэта,

Он любовь до гроба Насте обещал.

Но любовь недолго отмеряла счастье –-

Все ж не сказка это, а простая быль.

От болезни страшной умерла Настасья,

Видишь, над могилой шепчется ковыль?

Вот печаль забыта, и обсохли слезки,

Только вот истории все же не конец…

Превратилась Настя в белую березку,

И ходил за соком по весне юнец.

Он не знал, что это –- милая невеста,

Делал срез на нежной бархатной коре…

Почему молчишь ты, громкий гром небесный?

Почему ж ты светишь, солнце на заре?!

И безмолвна Настя, белая березка;

Тихий шорох листьев, хочется сказать:

«Что ж ты сделал, милый, верный мне, Сережка!

Больно мне, любимый! Хватит уж терзать!»

Но не слышит парень, и в кувшин стекает

Каплею за каплей девушкина кровь…

«Вкусен сок березы, –- парень наш вздыхает. –

Точно так же вкусен, будто бы любовь».

Дочь лесника

Лесная история

Непослушный котенок

Березка

Я жениххх!

Змий и Дева

Фантом любви

Кровавая Мэри

Несостоявшееся свидание

Бутылка с сургучом

Коза и волк

Закат

Ночной охотник

Змея

я не верую в бога, но все же молюсь...

главная

Склон оврага лучом озарён,

Предзакатным окрашен огнем,;

И ручей в этом свете зеркалит, как жидкий свинец.

Изумленного солнца лицо

Обратится кровавым яйцом;

Жёлтый месяц восстанет в закрученный лихо венец.

Муравей под землею исчез,

То ли в трещину, то ли в порез,

И добычу свою второпях обронил набегу.

Прячут лилии пестик в бутон,

Закачался в экстазе тритон,

И летучая мышь полоумно прочертит дугу.

Так природа устроена мать -

Сильный слабого должен карать!

Серый филин проспался и вылупил линзой глаза.

Не тревожит ничто его слух,

Только шепчет о травы лопух,

Да стеснительно стукнет о древо сухая лоза.

Жёлтый клюв истекает слюной,

Застилает зрачки пеленой,

И желудок от голода жмется в прозрачный кулак.

Когти острые - как ятаган,

Лапы цепкие - верный капкан,

Хищник ночи - такое в лесу у него амплуа.

Тело будто в кольчуге стальной,

Шпоры точно в броне костяной,

Филин службу несет на остывшем корявом суку.

Где-то выпал спросонья птенец, -

Значит, это уже не жилец! -

Ведь крылатая смерть обглодает его по куску.

Если мышь неудачно скользнет-

Филин камнем стремглав упадет,

Клюва стук переломит тщедушный мышиный хребет!

Не успев даже выпустить яд,

Извивается в лапах змея-

Ее скользкое тело пойдет на полночный обед.

Мутной грязью забрезжит рассвет,

Небеса поменяют свой цвет,

И разбавленной тушью синеет живот облаков...

Хищник сыто смежает глаза,

Впрок пошли и птенец и

Гюрза-

Так бывало и будет. Сейчас, и навеки веков.