Посетите наш новый сайт AXMAJS.RU

Запустить

Кошмар

Возможно, эта история сможет передать Вам атмосферу кошмарного сна.

Возможно, Вы о чем-то задумаетесь, прочитав эту историю.

Виталий Блинов

Дорогой читатель,

Перед Вами небольшая новелла, немного интерактивная, имеющая даже несколько концовок. Написанием этой новеллы я преследовал две цели: попытаться погрузить читателя в мир кошмарного сна и напомнить ему кое-какие очевидные истины.

Будьте готовы к тому, что кошмарный сон – это не слишком приятное зрелище. Даже кошмарный сон, выдуманный человеком. Или, лучше сказать, тем более кошмарный сон, выдуманный человеком.

Пусть Вам снятся только приятные и счастливые сны,

Ваш автор,

ВБ

Назад

Погрузиться в кошмар

Об истории

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я пойду первым, – рявкнул Лаврентий Игориус, выплевывая перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно доел. А Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я доем, когда вернусь, – сказала Лили, уверенно всплывая над землей.

– Если ты не вернешься? – прохрипел Лаврентий Игориус.

– Ты доешь.

Лассо хотело сказать, что Лаврентий Игориус не ест такое, но промолчало.

– Я пойду первым, – сказал Лаврентий Игориус.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, каждый хочет пойти первым! – рявкнул Лаврентий Игориус.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

– Бросим жребий, – сказал Лаврентий Игориус.

– Лассо, бросай, – сказала Лили.

Лассо бросило. Теперь был черед Лили.

– Теперь ты, – произнесла Лили, бросив жребий.

Лаврентий Игориус бросил жребий последним.

– Я так и знал! – воскликнул он, когда понял, кому идти первым.

– Этого и следовало ожидать, – сказала Лили.

Лассо молча согласилось.

Лаврентий Игориус

Лили

Лассо

Лаврентий Игориус встал на все свои ноги и, хрустя костями, оставшимися от еды, направился ко входу.

Остановившись у самой двери, Лаврентий Игориус обернулся.

– Я не буду по вам скучать, – сказал он и оставил Лили и Лассо в полном одиночестве.

Хромые, больные и богатые – все лежали у ворот. Некоторые уже давно были мертвы и разложились не более простых. Кто-то еще умирал. Живых не было.

– Надо найти хоть одного, – проревел Лаврентий Игориус себе под нос, и мертвецы отползли с его пути.

Лаврентий Игориус вступил в лужу крови. Понюхав, он понял, что здесь убили пса. Пес прибыл с востока. На западе пахло гнилью.

На восток

На запад

Лаврентий Игориус зашагал на восток. "Дело тонкое", – пронеслось у него в голове. Тонкое проще перекусить.

Впереди была изба. Он не стал открывать дверь. Лаврентий Игориус сломал дверь.

Посреди избы лежал человек. Он, конечно, давно был мертв – но все еще лежал. Может, спросить его?

Что может сказать человек? Только потеря времени. А времени у Лаврентия Игориуса никогда не было.

Спросить человека

Уйти

Лаврентий Игориус спросил. Человек на стал отвечать – но его тело указало обрубком пальца на север.

Лаврентий Игориус оторвал обрубок пальца и взял с собой.

Он вышел из избы через северную стену, чтобы не терять больше времени.

Изба не нужна. Дороги только две: на север и на юг. На севере далеко и пусто, почти как Лассо. На юге камни и горы. И черный снег.

На север

На юг

На север вела дорога. Проходя мимо пустот, над пустотой и под ней, Лаврентий Игориус не был доволен. Какой-то темный луч, чуть более светлый, чем кромешная тьма пустоты, сверкнул впереди. Лаврентий Игориус ускорил шаг. Под ногами появились черви, жалобно и сочно лопавшиеся от каждого шага. По сторонам прояснилось. Это был город псов.

Амбары и псарни, жерла, изрыгающие пламя. Огнедышащий конь о трех ногах, жующий гнилую траву, хотел что-то сказать Лаврентию Игориусу. Но темное пятно позади него напоминало что-то из детства.

Конь

Пятно

– Подойди, Лаврентий Игориус, ко мне, – прошипел конь, выплюнув недожеванный сгусток.

Лаврентий Игориус уже и так стоял рядом.

– Ты должен идти, Лаврентий Игориус, – кивнул ему конь, – Не теряй времени со мной.

Глаза коня всполохнули пламенем, а Лаврентий Игориус разорвал его на три части. От одной из них он оторвал копыто, чтобы конь никогда не смог стать таким, как прежде.

Лаврентий Игориус сделал шаг. Коня уже не было, оставалось только детство.

Лаврентий Игориус попал в убаюкивающую купель, его клыки блестели от удовольствия, а заостренный язык вкушал ароматы страусиных перьев. Лаврентий Игориус нашел выход.

Пальцами Лаврентий Игориус ощущал холод – но снег, таявший на языке, говорил, что скоро будет жарко. Лаврентий Игориус был склонен верить снегу.

Горы вздымались к самым небесам, до которых Лаврентий Игориус, даже учитывая его впечатляющие размеры, достать не пытался.

Однако его целью было нечто иное. Скалистая пещера раскрыла свою пасть навстречу приблизившемуся. Лаврентий Игориус раскрыл свою пасть.

У пещеры сидела птица. Перья давно сгорели, клюв был обломан – но она что-то хотела рассказать Лаврентию Игориусу.

Птица

Пещера

Птица улыбалась Лаврентию Игориусу, когда он показывал ей свои когти.

– Лаврентий Игориус, – вежливо начала птица, – Мне нечего сказать тебе. Уходи, пока не поздно.

Лаврентий Игориус согласился. Он не любил оспаривать мнение птиц. Он лишь попросил напоследок попробовать ее на вкус: птица очень вкусная еда.

Птица согласилась, и Лаврентий Игориус съел ее до конца.

Лаврентию Игориусу птица была больше не интересна: он вошел в пещеру. Пасть ее захлопнулась, и Лаврентий Игориус подумал, что находится внутри Лассо. Но Лассо здесь не было. Лассо было далеко. Или близко? Голос Лассо неслышно звал Лаврентия Игориуса назад, к костру. Лаврентий Игориус говорил, что не будет скучать по ним – но теперь он истосковался, как ребенок. Лаврентий Игориус нашел выход.

Зловония распространились и до этого места. Впрочем, Лаврентий Игориус не обращал внимания на запахи: его интересовал вкус. Несколько пернатых обратились в пыль, когда Лаврентий Игориус подобрался к глубокому колодцу, на котором и восседали эти жертвы. Трое смельчаков, подобранные таким образом, чтобы Лаврентий Игориус мог собрать из них четвертого, вышли поперек дороги и улыбнулись ему. У Лаврентия Игориуса не было времени всех их есть, и он хотел идти дальше – но зубы смельчаков были слишком уж хороши.

Смельчаки

Дальше

Лаврентий Игориус ошибся. Трое смельчаков были плохо подобраны – и четвертый из них не сложился. Возможно, это сам Лаврентий Игориус навредил точному механизму, когда случайно проглотил конечность второго смельчака, грозно крича на третьего. То, что сложилось из смельчаков, сидело теперь у колодца, прикуривая мох трехпалой лапой.

Лаврентий Игориус больше не хотел общаться со смельчаками, но этот, новый, явно готов был рассказать.

Смельчак

Дальше

Лаврентий Игориус запалил мох, чтобы начать беседу с хорошей ноты. Оно поблагодарило Лаврентия Игориуса, но сказало только следующее:

– Дорогой Лаврентий Игориус, благодарю за смелость. Здесь ты теряешь время. Надо двигаться дальше, Лаврентий Игориус.

Лаврентий Игориус не любит уничтожать то, что только что создал. Забродившая вода колодца пополнилась еще одним ароматом – паленым мхом.

Смельчаки не интересовали Лаврентия Игориуса более. Он направился вперед, по дороге, винтовой лестницей уходящей в глубину. Здесь пахло уже не гнилью, но сладковатой плесенью. Это было дно колодца. Лаврентий Игориус, отправляясь сюда, был готов ко всему – но только не к этому: один из плесневых грибов приподнялся над поверхностью и указал Лаврентию Игориусу на цветы. Лаврентий Игориус не любил цветы, ими не насытишься. Но гриб выглядел очень аппетитно.

Гриб

Цветы

Гриба было много, это видел Лаврентий Игориус. Но он также знал, что гриба много не бывает. Высасывая сок, Лаврентий Игориус представил Лили, и подумал, что, должно быть, ей понравился был гриб. Лаврентий Игориус взял часть гриба с собой.

Гриб, уже после смерти, смог удивить Лаврентия Игориуса еще раз. Там, где лежали сейчас объедки гриба, зиял еще один спуск, в самое днище колодца. Лаврентий Игориус оглянулся, чтобы посмотреть, что стало с цветами. Они еще были на месте.

Цветы

Днище

Лаврентию Игориусу не нужно было то, что мог подарить ему гриб. Цветы интересовали Лаврентия Игориуса больше. Подойдя к одному из них, Лаврентий Игориус увидел свое отражение. Оно было без зубов, да и с кожей. Но Лаврентия Игорриуса удивило не это. Оно было не Лаврентием Игориусом, это точно, но оно было его отражением. Лаврентий Игориус нашел выход.

Лаврентий Игориус взглянул на цветы. Они не пахли. А днище пахло смрадом, и Лаврентий Игориус пошел туда. Каждый шаг Лаврентия Игориуса приближал его к горящей смоле, радующей своим дивным танцем. Лаврентий Игориус зачерпнул смолу одним когтем и заметил, как она капает вниз, в пустоту. Он вспомнил Лассо. Было бы приятно капать смолой на Лассо. Что-то сладкое поднималось к горлу Лаврентия Игориуса, и он почувствовал, что уже не дышит. Лаврентий Игориус нашел выход.

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я не пойду, – рявкнул Лаврентий Игориус, словно он там уже был. Он выплюнул перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я не доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно не доел. И Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я доем, когда вернусь, – сказала Лили, уверенно всплывая над землей.

– Если ты не вернешься? – прохрипел Лаврентий Игориус.

– Ты доешь.

Лассо хотело сказать, что Лаврентий Игориус не ест такое, но промолчало.

– Не доем, сказал Лаврентий Игориус.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, каждый хочет пойти первым! – рявкнул Лаврентий Игориус, – Но только не я.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

– Бросим жребий, – сказал Лаврентий Игориус.

– Лассо, бросай, – сказала Лили.

Лассо бросило. Теперь был черед Лили.

– Я так и знал! – воскликнул Лаврентий Игориус, когда понял, кому идти первым.

– Этого и следовало ожидать, – сказала Лили.

Лассо молча согласилось.

Лили

Лассо

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я не пойду, – рявкнул Лаврентий Игориус, словно он там уже был. Он выплюнул перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я не доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно не доел. И Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я тоже, – сказала Лили.

Лассо хотело сказать что-то, но промолчало.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, Лассо уже идет! – рявкнул Лаврентий Игориус.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

Лассо молча согласилось.

Лассо

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я не пойду, – рявкнул Лаврентий Игориус, словно он там уже был. Он выплюнул перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я не доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно не доел. И Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я доем, когда вернусь, – сказала Лили, уверенно всплывая над землей.

– Если ты не вернешься? – прохрипел Лаврентий Игориус.

– Ты доешь.

Лассо хотело сказать, что Лаврентий Игориус не ест такое, но промолчало.

– Не доем, сказал Лаврентий Игориус.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, Лассо не хочет идти! – рявкнул Лаврентий Игориус, – Может, оно тоже не доело.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

Лассо молча согласилось.

Лили

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я не пойду, – рявкнул Лаврентий Игориус, словно он там уже был. Он выплюнул перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я не доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно не доел. И Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я тоже, – сказала Лили.

Лассо хотело сказать что-то, но промолчало.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, Лассо не хочет идти! – рявкнул Лаврентий Игориус, – Может, оно тоже не доело.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

Лассо молча согласилось.

Лили поднялась в воздух и, шевеля щупальцами, источающими влагу, направилась ко входу.

Остановившись у самой двери, Лили обернулась.

– Я не буду по вам скучать, – сказала она и оставила Лаврентия Игориуса и Лассо в одиночестве.

Хромые, больные и богатые – все лежали у ворот. Некоторые уже давно были мертвы и разложились на более простых. Кто-то еще умирал. Живых не было.

– Надо найти хоть одного, – прошипела Лили себе под нос, и мертвецы отползли с ее пути.

Лили обмакнула щупальца в лужу крови. Понюхав, она поняла, что здесь убили пса. Пес прибыл с востока. На западе пахло гнилью.

На восток

На запад

Лили поплыла на восток. "Дело тонкое", – пронеслось у нее в голове. Где тонко, мало соков.

Впереди была изба. Она не стала открывать дверь. Лили просочилась через окно.

Посреди избы лежал человек. Он, конечно, давно был мертв – но все еще лежал. Может, спросить его?

Что может сказать человек? Только потеря времени. А времени у Лили никогда не было.

Спросить человека

Уйти

Лили спросила. Человек не стал отвечать – но его тело указало обрубком пальца на север.

Лили присосалась к обрубку пальца и откусила его.

Она вытекла из избы сквозь щели между бревен, на север, чтобы не терять больше времени.

Изба не нужна. Дороги только две: на север и на юг. На севере далеко и пусто, почти как Лассо. На юге камни и горы. И черный снег.

На север

На юг

На север вела дорога. Проплывая мимо пустот, над пустотой и под ней, Лили не была довольна. Какой-то темный луч, чуть более светлый, чем кромешная тьма пустоты, сверкнул впереди. Лили поплыла быстрее. Под щупальцами появились черви, жалобно и сочно скукоживающиеся, отдавая свои соки Лили. По сторонам прояснилось. Это был город псов.

Амбары и псарни, жерла, изрыгающие пламя. Огнедышащий конь о трех ногах, жующий гнилую траву, хотел что-то сказать Лили. Но темное пятно позади него напоминало что-то из детства.

Конь

Пятно

– Подойди, Лили, ко мне, – прошипел конь, выплюнув недожеванный сгусток.

Лили уже и так парила рядом.

– Ты должна идти, Лили, – кивнул ей конь, – Не теряй времени со мной.

Глаза коня всполохнули пламенем, а Лили окутала его всеми своими щупальцами. Когда она расслабила объятия, конь рассыпался, но в ее руке осталось его копыто: лакомый леденец.

Лили проплыла вперед. Коня уже не было, оставалось только детство.

Лили попала в убаюкивающую купель, ее скользкое тело блестело от удовольствия, а длинный язык вкушал ароматы кровавых леденцов. Лили нашла выход.

Щупальцами Лили ощущала холод – но снег, таявший на языке, говорил, что скоро будет жарко. Лили была склонна верить снегу.

Горы вздымались к самым небесам, до которых Лили, даже учитывая длину ее тела, достать не пыталась.

Однако ее целью было нечто иное. Скалистая пещера раскрыла свою пасть навстречу приблизившейся. Лили понравилась пасть скалы.

У пещеры сидела птица. Перья давно сгорели, клюв был обломан – но она что-то хотела рассказать Лили.

Птица

Пещера

Птица улыбалась Лили, когда она показывала ей свой длинный язык.

– Лили, – вежливо начала птица, – Мне нечего сказать тебе. Уходи, пока не поздно.

Лили согласилась. Она не любила оспаривать мнение птиц. Она лишь попросила напоследок попробовать ее на вкус: птица выглядела так соблазнительно.

Птица согласилась, и Лили высосала ее до конца.

Лили птица была больше не интересна: она просочилась в пещеру. Пасть ее захлопнулась, и Лили подумала, что находится внутри Лассо. Но Лассо здесь не было. Лассо было далеко. Или близко? Голос Лассо неслышно звал Лили назад, к костру. Лили говорила, что не будет скучать по ним – но теперь она истосковалась, как ребенок. Лили нашла выход.

Зловония распространились и до этого места. Впрочем, Лили не обращала внимания на запахи: ее интересовал вкус. Несколько пернатых обратились в пыль, когда Лили подобралась к глубокому колодцу, на котором и восседали эти жертвы. Трое смельчаков, подобранные таким образом, чтобы Лили могла слепить из них четвертого, вышли поперек дороги и улыбнулись ей. У Лили не было времени всех их есть, и она хотела плыть дальше – но зубы смельчаков были слишком уж хороши.

Смельчаки

Дальше

Лили ошиблась. Трое смельчаков были плохо подобраны – и четвертый из них не слепился. Возможно, это сама Лили навредила точному механизму, когда случайно проглотила конечность второго смельчака, присосавшись к нему всем телом. То, что сложилось из смельчаков, сидело теперь у колодца, прикуривая мох трехпалой лапой.

Лили больше не хотела общаться со смельчаками, но этот, новый, явно готов был рассказать.

Смельчак

Дальше

Лили обвила смельчака за шею, чтобы начать беседу с хорошей ноты. Оно поблагодарило Лили, но сказало только следующее:

– Дорогая Лили, благодарю за смелость. Здесь ты теряешь время. Надо двигаться дальше, Лили.

Лили не любит уничтожать то, что только что создала. Забродившая вода колодца была столь приятна – и пополнилась еще одним приятным ароматом, ароматом смельчака.

Смельчаки не интересовали Лили более. Она проплыла вперед, над дорогой, винтовой лестницей уходящей в глубину. Здесь пахло уже не гнилью, но сладковатой плесенью. Это было дно колодца. Лили, отправляясь сюда, была готова ко всему – но только не к этому: один из плесневых грибов приподнялся над поверхностью и указал Лили на цветы. Лили обожала цветы. Но и грибы она обожала.

Гриб

Цветы

Гриба было много, это видела Лили. Но она также знала, что гриба много не бывает. Высасывая сок, жадно причмокивая, Лили и представить не могла, каким вкусным оказался этот гриб. Лили подумала, что, должно быть, даже Лаврентий Игориус оценил бы вкус этого гриба. Лили взяла часть гриба с собой.

Гриб, уже после смерти, смог удивить Лили еще раз. Там, где лежали сейчас объедки гриба, зиял еще один спуск, в самое днище колодца. Лили оглянулась, чтобы посмотреть, что стало с цветами. Они еще были на месте.

Цветы

Днище

Лили не нужно было то, что мог подарить ей гриб. Цветы интересовали Лили больше. Подплыв к одному из них, Лили увидела свое отражение. Оно было без щупалец, да и с кожей. Но Лили удивило не это. Оно было не Лили, это точно, но оно было ее отражением. Лили нашла выход.

Лили взглянула на цветы. Они не пахли. А днище пахло смрадом, и Лили поплыла туда. Лили приближалась к горящей смоле, радующей своим дивным танцем. Лили зачерпнул смолу одним щупальцем и заметила, как она капает вниз, в пустоту. Она вспомнила Лассо. Было бы приятно слизывать смолу с Лассо. Что-то сладкое поднималось к горлу Лили, и она почувствовала, что уже не дышит. Лили нашла выход.

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я пойду первым, – рявкнул Лаврентий Игориус, выплевывая перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно доел. А Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я – нет, – сказала Лили.

Лассо хотело сказать что-то, но промолчало.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, каждый хочет пойти первым! – рявкнул Лаврентий Игориус, – Кроме Лили.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

– Бросим жребий, – сказал Лаврентий Игориус.

– Лассо, бросай, – сказала Лили.

Лассо бросило.

– Теперь ты, – произнесла Лили.

Лаврентий Игориус бросил жребий последним.

– Я так и знал! – воскликнул он, когда понял, кому идти первым.

– Этого и следовало ожидать, – сказала Лили.

Лассо молча согласилось.

Лаврентий Игориус

Лассо

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я не пойду, – рявкнул Лаврентий Игориус, словно он там уже был. Он выплюнул перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я не доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно не доел. И Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я тоже, – сказала Лили.

Лассо хотело сказать что-то, но промолчало.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, Лассо уже идет! – рявкнул Лаврентий Игориус.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

Лассо молча согласилось.

Лассо

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я пойду первым, – рявкнул Лаврентий Игориус, выплевывая перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно доел. А Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я – нет, – сказала Лили.

Лассо хотело сказать что-то, но промолчало.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, Лассо не хочет идти! – рявкнул Лаврентий Игориус, – Может, оно тоже не доело.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

Лассо молча согласилось.

Лаврентий Игориус

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я не пойду, – рявкнул Лаврентий Игориус, словно он там уже был. Он выплюнул перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я не доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно не доел. И Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я тоже, – сказала Лили.

Лассо хотело сказать что-то, но промолчало.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, Лассо не хочет идти! – рявкнул Лаврентий Игориус, – Может, оно тоже не доело.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

Лассо молча согласилось.

Лассо незаметно оказалось у входа.

Остановившись у самой двери, Лассо обернулось.

– Я не буду по вам скучать, – подумало оно и оставило Лаврентия Игориуса и Лили вдвоем.

Хромые, больные и богатые – все лежали у ворот. Некоторые уже давно были мертвы и разложились не более простых. Кто-то еще умирал. Живых не было.

– Надо найти хоть одного, – подумало Лассо, и мертвецы отползли с его пути.

Лассо оказалось у лужи крови. Понюхав, оно поняло, что здесь убили пса. Пес прибыл с востока. На западе пахло гнилью.

На восток

На запад

Лассо двигалось на восток. "Дело тонкое", – пронеслось у него в голове. Тонкое не так заметно.

Впереди была изба. Оно не стал открывать дверь. Лассо просто оказалось внутри.

Посреди избы лежал человек. Он, конечно, давно был мертв – но все еще лежал. Может, спросить его?

Что может сказать человек? Только потеря времени. А времени у Лассо никогда не было.

Спросить человека

Уйти

Лассо хотело спросить. Человек не стал отвечать – но его тело указало обрубком пальца на север.

Лассо подумало, что обрубок пальца можно взять с собой.

Лассо оказалось севернее избы. Не терять больше времени.

Изба не нужна. Дороги только две: на север и на юг. На севере далеко и пусто, почти как Лассо. На юге камни и горы. И черный снег.

На север

На юг

На север вела дорога. Оказавшись над пустотой и под ней, внутри пустоты, Лассо было довольно. Какой-то темный луч, чуть более светлый, чем кромешная тьма пустоты, сверкнул впереди. Лассо стало перемещаться быстрее. Внизу появились черви, жалобно дышащие и трясущиеся. По сторонам прояснилось. Это был город псов.

Амбары и псарни, жерла, изрыгающие пламя. Огнедышащий конь о трех ногах, жующий гнилую траву, хотел что-то сказать Лассо. Но темное пятно позади него напоминало что-то из детства.

Конь

Пятно

– Подойди, Лассо, ко мне, – прошипел конь, выплюнув не дожеванный сгусток.

Лассо уже и так стояло рядом.

– Ты должно идти, Лассо, – кивнул ему конь, – Не теряй времени со мной.

Глаза коня всполохнули пламенем, а Лассо подумало, что копыто коня ему пригодится.

Лассо переместилось вперед. Коня уже не было, оставалось только детство.

Лассо попало в убаюкивающую купель, оно было довольно. Лассо нашло выход.

Лассо ощущало холод – но снег говорил, что скоро будет жарко. Лассо было склонно верить снегу.

Горы вздымались к самым небесам, до которых Лассо, даже учитывая его неведомые размеры, достать не пыталось.

Однако его целью было нечто иное. Скалистая пещера раскрыла свою пасть навстречу приблизившемуся. Лассо был доволен, что там темно.

У пещеры сидела птица. Перья давно сгорели, клюв был обломан – но она что-то хотела рассказать Лассо.

Птица

Пещера

Птица улыбалась Лассо, когда оно улыбнулось ей.

– Лассо, – вежливо начала птица, – Мне нечего сказать тебе. Уходи, пока не поздно.

Лассо согласилось. Оно не любило оспаривать мнение птиц. Оно лишь подумало, что птица, должно быть, вкусна.

Птица не спорила, и Лассо съело ее до конца.

Лассо птица была больше не интересна: оно оказалось в пещере. Пасть ее захлопнулась, и Лассо подумало, что находится внутри самого себя. Но даже Лассо не стало бы залезать само в себя. Или стало бы? Голос Лассо неслышно позвал себя назад, к костру. Лассо думало, что не будет скучать по ним – но теперь оно истосковалось, как ребенок. Лассо нашло выход.

Зловония распространились и до этого места. Впрочем, Лассо не обращало внимания на запахи: они его не интересовали. Несколько пернатых обратились в пыль, когда Лассо оказалось у глубокого колодца, на котором и восседали эти жертвы. Трое смельчаков, подобранные таким образом, чтобы Лассо могло узнать в них четвертого, вышли поперек дороги и улыбнулись ему. У Лассо не было времени на всех, и оно хотело идти дальше – но зубы смельчаков были слишком уж хороши.

Смельчаки

Дальше

Лассо ошиблось. Трое смельчаков были плохо подобраны – и не нашлось четвертого, похожего на всех. Возможно, это само Лассо навредило точному механизму, когда случайно подумало о том, что второй смельчак ему бы пригодился. То, что сложилось из смельчаков, сидело теперь у колодца, прикуривая мох трехпалой лапой.

Лассо больше не хотело общаться со смельчаками, но этот, новый, явно готов был рассказать.

Смельчак

Дальше

Лассо подумало начать беседу с хорошей ноты. Оно поблагодарило Лассо, но сказало только следующее:

– Дорогое Лассо, благодарю за смелость. Здесь ты теряешь время. Надо двигаться дальше, Лассо.

Лассо не любит уничтожать то, что только что создало, но Лассо нашло в этом пользу.

Смельчаки не интересовали Лассо более. Оно оказалось впереди, над дорогой, винтовой лестницей уходящей в глубину. Здесь пахло уже не гнилью, но сладковатой плесенью. Это было дно колодца. Лассо, отправляясь сюда, было готово ко всему – но только не к этому: один из плесневых грибов приподнялся над поверхностью и указал Лассо на цветы. Лассо не любило цветы, оно не думало о них. Но и о грибе оно не думало.

Гриб

Цветы

Гриба было много, это видело Лассо. Но оно также знало, что гриба много не бывает. Лассо подумало, что, должно быть, Лаврентию Игориусу и Лили очень бы понравился этот гриб.

Гриб, уже после смерти, смог удивить Лассо еще раз. Там, где был гриб, зиял еще один спуск, в самое днище колодца. Лассо оглянулось, чтобы посмотреть, что стало с цветами. Они еще были на месте.

Цветы

Днище

Лассо не нужно было то, что мог подарить ему гриб. Цветы интересовали Лассо больше. Оказавшись у одного из них, Лассо увидело свое отражение. Но Лассо удивило не это. Оно было не Лассо, это точно, но оно было его отражением. Лассо нашло выход.

Лассо взглянуло на цветы. Они не пахли. А днище пахло смрадом, и Лассо пошло туда. Лассо оказалось у горящей смолы, радующей своим дивным танцем. Лассо заметило, как она капает вниз, в пустоту. Оно подумало о пустоте. Что-то сладкое поднималось к горлу Лассо, и оно почувствовало, что уже не дышит. Лассо нашло выход.

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я пойду первым, – рявкнул Лаврентий Игориус, выплевывая перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно доел. А Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я доем, когда вернусь, – сказала Лили, уверенно всплывая над землей.

– Если ты не вернешься? – прохрипел Лаврентий Игориус.

– Ты доешь.

Лассо хотело сказать, что Лаврентий Игориус не ест такое, но промолчало.

– Я пойду первым, – сказал Лаврентий Игориус.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, Лассо не хочет идти! – рявкнул Лаврентий Игориус, – Может, оно тоже не доело.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

– Бросим жребий, – сказал Лаврентий Игориус.

– Теперь ты, – произнесла Лили, бросив жребий.

Лаврентий Игориус бросил жребий последним.

– Я так и знал! – воскликнул он, когда понял, кому идти первым.

– Этого и следовало ожидать, – сказала Лили.

Лассо молча согласилось.

Лаврентий Игориус

Лили

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я не пойду, – рявкнул Лаврентий Игориус, словно он там уже был. Он выплюнул перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я не доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно не доел. И Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я доем, когда вернусь, – сказала Лили, уверенно всплывая над землей.

– Если ты не вернешься? – прохрипел Лаврентий Игориус.

– Ты доешь.

Лассо хотело сказать, что Лаврентий Игориус не ест такое, но промолчало.

– Не доем, сказал Лаврентий Игориус.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, Лассо не хочет идти! – рявкнул Лаврентий Игориус, – Может, оно тоже не доело.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

Лассо молча согласилось.

Лили

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я пойду первым, – рявкнул Лаврентий Игориус, выплевывая перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно доел. А Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я – нет, – сказала Лили.

Лассо хотело сказать что-то, но промолчало.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, Лассо не хочет идти! – рявкнул Лаврентий Игориус, – Может, оно тоже не доело.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

Лассо молча согласилось.

Лаврентий Игориус

Их было трое. Костер – один. Языки пламени играли отсветами на его лице. Мощные челюсти, полные заостренных зубов, шрамы и два горящих глаза – пожалуй, это все, что можно было разглядеть в Лаврентии Игориусе. Рядом сидела Лили, тщедушная девчонка, обвившая своими щупальцами жалкую сосенку, постепенно отдающую свои соки через жадные присоски. Напротив... напротив была пустота. Имя ей – Лассо. Лассо прохлаждалось в тени раскидистого дуба.

– Я не пойду, – рявкнул Лаврентий Игориус, словно он там уже был. Он выплюнул перо куропатки, попавшее вместе с тушкой ему в пасть.

– Это почему? – тихо спросила Лили.

– Я не доел.

Лассо кивнуло: Лаврентий Игориус действительно не доел. И Лили – нет.

Сосна с хрустом обломилась пополам.

– Я тоже, – сказала Лили.

Лассо хотело сказать что-то, но промолчало.

– Что скажешь, Лассо? – внезапно обратилась Лили и взглянула тысячами глаз на него.

Горящие глаза Лаврентия Игориуса тоже уставились в пустоту.

Лассо промолчало. Лассо было нечего сказать.

– Похоже, Лассо не хочет идти! – рявкнул Лаврентий Игориус, – Может, оно тоже не доело.

Лили согласилась, оторвав взгляд от Лассо.

Лассо не стало спорить.

Лассо молча согласилось.

Я открыл глаза. Тридцать первое декабря. В полудреме я поднялся на ноги, накинул халат и направился к двери.

Остановившись у самой двери, я обернулся.

– Что это было? – спросил я в пустоту и оставил комнату позади.

На лестнице как всегда была рассыпана реклама и объявления. Ворох газет пылился в углу. Сбор денег на лечение какого-то больного, ортопедический салон, курсы "Как разбогатеть за три дня". Многие бумажки давно были затоптаны и разорваны, а газеты превратились просто в груду мусора. Ни одного интересного объявления не было, ни одной живой новости. Ничего.

– Сегодня должно произойти хоть что-то хорошее, – почему-то подумал я, и внезапный порыв ветра разметал бумажки по лестничной площадке.

Покурив, я вернулся домой и оделся. Стоило мне выйти на улицу, я тут же вступил ногой в какую-то лужу. "Опять эти собаки!" – я гневно проклял хозяев четвероногих. Собачьи следы уходили направо. Слева, судя по запаху, снова ночевал бомж.

Направо

Налево

Я зашагал направо. "Восток – дело тонкое", – почему-то пронеслось у меня в голове.

Впереди был покосившийся деревянный дом. Здесь всегда ночевал веселый алкаш Петрович. Может, хоть у него есть какие-то интересные новости? Я открыл дверь.

Посреди дома лежал Петрович. Он, конечно, давно проснулся – но все еще лежал в беспамятстве. Спросить у него новостей?

Что же он мне скажет? Только потеря времени. А времени у меня не так много.

Спросить Петровича

Уйти

Я спросил. Петрович не стал отвечать – но его тело указало пальцем. Что бы это значило?

Стоп. У Петровича все пальцы на месте? Не может быть! Он же только пару недель назад отморозил себе три пальца на руке. Ну-ка... и вторая целая. Может, мне мерещится?

Я вышел из дома и отправился в том направлении, куда указал Петрович.

Я спросил. Петрович не стал отвечать – но его тело указало обрубком пальца. Что бы это значило?

Да. У Петровича не все пальцы на месте: пару недель назад он отморозил себе три пальца на руке. Но какое-то странное чувство не покидает меня... Может, мне мерещится?

Я вышел из дома и отправился в том направлении, куда указал Петрович.

Не буду его спрашивать. Отсюда два пути, как обычно. Впереди прямая дорога, пустырь. Позади, за домом, стройка, камни, горы недостроенных этажей. И черный снег.

Вперед

Назад

Я пошел по дороге. Слева и справа, как я говорил, был пустырь. Надо мной нависало точно такое же, пустое, без звезд, черно-серое небо. Подо мной тоже, как будто была пустота. На меня нашла тоска. Какой-то луч, едва видный, сверкнул впереди. Я ускорил шаг. Под ногами появились окурки, жалобно хрустящие и лопавшиеся от каждого шага. По сторонам прояснилось. Это был город.

Клубы и бары, магазины с яркими вывесками. Огненно-красный автомобиль с разбитым крылом стоял передо мной, а его водитель, облокотившись о парапет, поедал какой-то бургер из кафе. Мне показалось, он хочет мне что-то сказать...

За его спиной была чернота – силуэт сгоревшего здания библиотеки, где когда-то работала моя бабушка.

Автомобиль

Библиотека

– Эй, ты! Подойди! – прохрипел мужчина, выплюнув недожеванный кусок булки.

Я уже и так подошел к нему.

– Колян? – обратился я к нему, с трудом узнав старину-одноклассника в этом человеке.

Он удивленно поднял брови, и сказал, что "вообще нихрена не ожидал меня здесь увидеть", узнал как "мое ничего", расспросил про семью... когда-то мы были лучшими друзьями – но успех и деньги "не давали ему возможности продолжить общение со мной". Он начал ходить по светским тусовкам, потом, когда успех покинул его, в казино. А там покинули его и деньги.

– Ты должен идти, – вдруг сказал Колян, – Не теряй времени со мной.

Он сел за руль, завел мотор. Фары автомобиля вспыхнули пламенем, и Колян умчался в неизвестном направлении.

– Обознался, дружбэ, – сказал мне он, приглядевшись, – Чеши отсюда.

Он сел за руль, завел мотор. Фары автомобиля вспыхнули пламенем, и мужчина умчался в неизвестном направлении.

Я пошел к библиотеке. Автомобиль остался за спиной, впереди были только воспоминания.

Я ступил на серый снег, хранящий вместе с пеплом запах тех книг, которые воспитали во мне человека. Из-под рухнувшей балки выскочил луковичный мальчик вместе со своим длинноносым другом – навстречу им уже бежала компания дровосека, пугала и льва. На воздушном шаре спускался мальчишка в огромной шляпе, а вместе с ним и косолапый медвежонок с горшочком меда. Выбежал невысокий мужчина с чемоданами, неспешно подошел человек в кепке и с курительной трубкой, подъехали мушкетеры на конях, за ними подошла прекрасная цыганка...

Сквозь подошвы ботинок я ощущал холод – но снег, таявший на лету, говорил, что сейчас лишь около нуля. Я был склонен верить снегу.

Горы недостроенных этажей вздымались к самым небесам, до которых я, как бы ни старался достать не мог.

Однако моей целью было нечто иное. Искареженный автобус, служащий приютом многим беднякам, раскрыл свою пасть навсстречу мне. Я не боялся этого места.

У входа сидела старуха. Из головы ее торчали всего две пряди волос, нос ее был переломан, но ее глаза смотрели на меня чистым взором – и она явно хотела что-то мне сказать.

Старуха

Автобус

Старуха улыбнулась мне, стоило подойти к ней поближе.

– Привет, – обратилась она ко мне.

Только сейчас я узнал ее: это была моя школьная учительница, Марья Ивановна. Она была одной из лучших в своем деле – и не сидела бы сейчас у разбитого автобуса, будь учитель, знающий свой предмет и воспитывающий в школьниках человечность, востребован. Она не смогла пройти тест на знание сенсорных компьютеров и инновационной системы образования в таблицах – и была вынуждена покинуть любимую ей школу. После этого она подрабатывала частным репетитором – но вскоре ее знания не были нужны для того, чтобы без проблем окончить школу. И она оказалась за бортом.

Мы поговорили с ней о том и о сем, вспомнили уроки, которые она так интересно вела у нас в школе. Вспомнили, как она приходила в гости к моей бабушке, и мы играли в "Эрудита"...

– Иди, сынок... – сказала Марья Ивановна, – Дай мне побыть одной.

И я ушел.

– Подайте монетку, – жалобно обратилась она ко мне.

Я достал монету из кармана и положил в ее загрубевшую руку.

– Спасибо, – взглянула она на меня, – Мне нечего сказать тебе. Уходи, пока не поздно.

И я ушел.

Я направился в автобус. Внутри сидели бедняки – в прошлом люди неглупые, даже уважаемые. Но сейчас они были не нужны ни обществу, ни государству. Талантливые, но не способные быть продуктивным ресурсом, приносящим прибыль владельцу, но и не желающие сами становиться такими владельцами, они были вынуждены сначала держаться вместе против государства, а потом и вовсе, так же сообща, упасть на дно – то есть в этот автобус.

Я взглянул в глаза этих людей – в глаза каждого из них. И я не нашел ни капли злобы, презрения, ненависти – всего того, что сплошь и рядом я вижу у остальных. У тех, кто держится за материальное. У себя, в том числе.

– Садись, сынок, – услышал я.

Это какой-то дедушка предлагал мне присесть на одно из сидений и выпить чаю. У них был самовар. Мы сидели и разговаривали: о литературе, о науке, о философии, да просто о жизни – но не о новых моделях телефонов или просто фотомоделях, не о пустых футбольных победах и ничего не значащих поражениях... Мы говорили о том, что действительно важно для человека – для его души.

Я пошел налево. Меня не пугал запах, который доносился с этой стороны: в конце концов, это был не худший запах, который можно было встретить. Обойдя помойку стороной, я вышел к старой детской площадке. Как только я приблизился, из песочницы взмыли вверх несколько голубей. Трое человек сидели на скамейке: одинаково одетые, одинаково говорящие, с одинаковыми бутылками пива и сигаретами в руках. Судя по тому, что обсуждали эти люди – это были рядовые хулиганы.

Они не заметили меня, и я мог спокойно уйти. Но что-то мне подсказывало, что, возможно, я ошибаюсь...

Хулиганы

Дальше

Я ошибся. Стоило мне показаться им на глаза, как все трое накинулись на меня без предупреждения. К счастью, я был готов к этому. Я понял, что, должно быть, переборщил, когда заметил, как второй налетевший угодил головой к угол скамейки. После драки из трех хулиганов говорить мог только один.

Он убежал от меня на соседнюю скамейку, показывая, что не хочет драться, и что он вообще случайно здесь оказался, и достал сигарету дрожащими пальцами.

Хулиган

Дальше

Я достал зажигалку и дал ему прикурить. Хорошенько затянувшись, хулиган прохрипел:

– Не узнал?

И я узнал его. Это был Костя. Мой одноклассник. Когда-то он был круглым отличником: все ему давалось легко, а оценка для него была самой большой похвалой. Так он и жил, исполняя волю начальства, но получающий всегда похвалу и повышение – но никогда не уходящий с исполнительских должностей. Начальники выдавали его результаты за свои – но он понял, что его попросту использовали лишь тогда, когда случайно вошел не в ту дверь и попал на презентацию его работы, правда, от имени его начальника. В тот же день Костя был уволен – и больше он не смог найти себе работы, потому что не умел принимать решения самостоятельно.

Я достал зажигалку и дал ему прикурить. Хорошенько затянувшись, хулиган прохрипел:

– А теперь отдавай мне все.

Он достал складной нож из кармана и пригрозил им мне.

Мне было обидно. Обидно, что я в который раз поверил человеку, и в который раз первое впечатление о нем оказалось неизгладимым и истинным. Как я мог подумать, что хулиган не захочет завершить свое дело?

Я сломал лезвие ножа, отправив неприятеля головой в заледеневший песок. А сигаретой, которую он запалил моей же зажигалкой, оставил клеймо у него на шее – чтобы запомнил.

Оставив хулиганов позади, я направился вперед, по дороге, винтовой лестницей уходящей вниз, в метро. Отправляясь на заброшенную станцию, а, как известно, почти все уже заброшены, я ожидал чего угодно – но только не этого: всеми забытый эстрадный артист, блестящий на новеньком плакате, словно указывал мне на клумбу, стоящую посреди вестибюля метро. Посреди клумбы торчал цветок. Удивительно было все: плакат был новенький, будто его только что повесили. А цветы... как вообще могли цветы вырасти в таком месте?

Плакат

Цветы

Вспоминая былое, я удивляюсь, как же много было всех этих эстрадных артистов. Но, как говорил один мой знакомый, "эстрадных артистов много не бывает". Может, он и прав. Я вспомнил свою жену. Ей, может, и понравился бы этот, как его... вылетело из головы.

Ба! Да это же Андрей Макаревич! Еще бы он ей не понравился. Что-то поэт совсем изменился... Неужели он будет выступать? И где? Его же запретили? Помню, мы с женой и познакомились, по большому счету, под Машину Времени. Тогда мы ехали в троллейбусе, а по радио играл "Костер"... Сейчас, наверное, молодежь и не знает таких песен. В которых смысл есть. Да...

Я только сейчас понял, что на плакате нет имени артиста – но есть дата. И там стоит сегодняшнее число. Но где он будет... хотя, кажется, я знаю. За плакатом хитрым образом спрятана дверь. Наверное, артист выступает прямо здесь!

Я оглянулся на цветок... что-то знакомое и давно забытое было в этом цветке.

Цветок

Дверь

Я решил подойти к цветку. Какая-то сила буквально притягивала меня к нему. Посреди вестибюля метро, в забытой всеми клумбе пророс цветок... Напоминает одно стихотворение. С потолка капало: здесь было теплее, чем на улице. Лед таял, и у моих ног была большая лужа. Я взглянул в нее, как в зеркало. И увидел там свое отражение.

Я взглянул на цветок. Что-то в нем было такое... сакральное... священное. Я не стал тревожить его – вместо этого, найдя способ отворить скрытую дверь, проник в узкий лестничный проем, ведущий вниз. Здесь стояла сцена, действительно, должен был пройти концерт. Но никого и ничего не было. Я огляделся: неужели, я опоздал? Не может быть? Может...

С потолка капала горячая вода: здесь проходила труба, это было видно по растаявшему снегу вокруг нее. Я почему-то подумал, как было бы приятно оказаться сейчас под горячим душем... Какое-то тепло и духота стали окружать меня – и вскоре поднялись к самому горлу. Вдохнув несколько раз разгоряченный воздух, я понял, что больше не дышу.

– Любимый, просыпайся! – послышался знакомый голос.

Я открыл глаза и тут же закрыл их. Было светло. Непривычно светло.

– Где я? – вырвалось у меня.

– Как, где? – улыбнулась жена.

Точно. Я дома. Рабочий день 31 декабря. Вернулся с работы, прилег ненадолго.

– Так ведь можно проспать Новый Год, а нам еще много надо успеть сделать!

Да, это верно. Нам так много надо успеть сделать.

И так много не стоит делать вообще.

Дорогой читатель,

Вы прошли до конца все круги кошмаров главного героя, с чем я, Ваш автор, лично Вас и поздравляю. Кроме того, я желаю Вам хорошо провести праздники, и не только Новый Год, но и все те, что Вас ждут впереди.

Никогда не забывайте, кто Вы есть. А Вы есть Человек.

Ваш автор,

ВБ

Немного для тех, кто любит подведение итогов:

Вы проснулись в 23 часа минут. Неплохо, правда?

Петрович будет счастлив, когда проснется сам!

Как знать, может, Колян продаст свою машину и попробует построить жизнь иначе?

Это был самый счастливый Новый Год для Марьи Ивановны за последние лет двадцать.

Как знать, может Костя найдет себе другую компанию?

Еще не все дорешено,

Еще не все разрешено,

Еще не все погасли краски дня,

Еще не жаль огня,

И Бог хранит меня.

Конец