Посетите наш новый сайт AXMAJS.RU

Запустить

Главная | Стихи | Сказки | Рассказы

Главная | Стихи | Сказки | Рассказы

Главная | Стихи | Сказки | Рассказы

Главная | Стихи | Сказки | Рассказы

И снова новая злобная сказочка. От Моредхелла, из Трололо-Хилла, с сарказмом.

Несколько раз в году, отложив личинку, весело сожрав горшок меда, допев до конца гуделку и дуделку, дунув напоследок кривую глиняную трубочку, я сажусь за кухонный стол, измазанный всяким дерьмом, опускаю на лапы тяжелую опилочную голову и вспоминаю.

Только несколько раз в году, когда за окном поднимается ветер и жужжит какая-то дрянь.

Пятачок, Пятачок, помнишь ли ты еще своего Винни, скотина ты тупоносая?

- Ослик, ослик, ну давай у Винни спросим... - крикнул знакомый Кролик, лысеющий и запаршивевший, но никто этого не расслышал, потому что Кролик был подслеповат и на бегу воткнулся головой в ослиную задницу, - Гы-гы, бубубу, гы-гы, гы-гы, гы-гы!

Ослик на полянке печально вздохнул, поднатужился и "выплюнул" Кролика, который вбежал в него. Сова робко указала Ослику на ссаные следы пролетевшего Кролика, на следы рвоты, рыжевшие в них, и взмыла в небо, затыкая нос дрожащей пяткой. Преодолевая омерзение, я допинал несчастного грызуна до дома, запихнул его в горячую ванну и пошел на кухню. Кролик, не переставая плакать, оттёр шкуру от мерзких следов и выплюнул в унитаз остатки зубов.

- Фвоя фафафка...

- Что, блять?! - изумился я, услышав голос Кролика буквально из унитаза.

- Фафафка...

- Хватит говно жевать, тупорылое ты травоядное, - я не на шутку рассердился, тем более, что речь, судя по всему, шла о чем-то серьезном. На моей памяти этот ушастый дебил во что только не влетал, но чтобы в ослиную жопу?..

Когда это недомлекопитающее наконец разродилось более или менее внятной речью и поведало мне, в чем его печали, я от расстройства нокаутировал его обратно в унитаз.

Не переставая плакать об утраченной заначке и неблагонадежной свинье-Пятухе, с которой сожительствовал последние несколько лет, я собрал свою сумку, уложив в неё паяльник, утюг, комплект ножей, свинокол и последнюю баночку конопляного меда, который Кролик спиздил у меня пару лет назад. Или выменял на что-то, но мне в тот момент было глубоко похуй на легитимность давнолетней сделки. Тем более, что судя по отсутствию звуков, грызун уже утонул в собственных фекалиях.

Дверь, кажется, я снес начисто еще когда запинывал его внутрь.

Свинокол, если честно, я проебал где-то по дороге. Кажись он уплыл вниз по ручью, а вокруг него летали розовые выдры с выцветшими голубыми лентами из потускнелого серебра, крошками осыпавшими их сказочно-пожелтевшие тела. Хуй знает, не поручусь. Конопляный мед, впрочем, тоже кончился.

Забравшись на крышу к Карлсону, я со всей пролетарской ненавистью уебал по косяку: меня мучали отлупасы, совесть, бессонница и метеоризм.

Карлсон сочувственно носил мне чай и едва холодное пиво, осторожно придерживая кружку всеми четырьмя пальцами - отходняк, отходняк, цирроз, геморрой и прочие радости наркомана, да тут еще и эта ебучая свинья со своим конопляным медом.

- Хочешь - забирай их обратно.

- Их? - не понял я, - Ты что, свинье уже свинят умудрился наделать, Купидон винтокрылый?

- Нет... их - в смысле и свинью, и мёд. Блять. Если свинья - "она", а мед - "он", и вообще неодушевленный, так что скорее оно, то с какого хуя вместе все будет "они"? Пизданутая какая-то логика, правда, Винсент?

Я мрачно кивнул. В то утро мне было ни хуя не до превратностей грамматики.

- А, ебись оно, - махнул рукой Карлсон, - давай лучше въебем макового вареньица, угощаю.

- Еще бы ты, пиздюк, не угощал, - беззлобно огрызнулся я, - мои "их" уже сожрал...

- Кого "их"? - натурально удивился он, - Свинью я не жрал, вон она дрыхнет в отлупасах, на диване...

- Блять... "их" - в смысле мёд, а множественное число потому, что хуй я поверю, что вы всего одну банку съели. С одной бы её так не пидорасило, - Пятуха на диване нервно подергивалась, будто отбиваясь во сне от фиолетовых всадников, которые ловили красную рыбу под палящими лучами черного солнца.

- Твоя правда. Ладно, будем, - с трудом произнес Карлсон, протягивая мне открытую банку макового варенья.

Спустя полчаса, выпилив член клином, в смысле мед маком, Карлсон окончательно осоловел и, во все свои каличные зубы зевая, стал намекать мне, что пора бы уже забирать свинью и уебывать обратно в волшебный лес.

- Всё, всё, Винни, - пробурчал он, - мед в котомке, Хавронья на диване, бери их и пиздуй...

- Какая она тебе, на хуй, Хавронья? - удивился я, - Всю жизнь Пятухой была.

- Хуюхой, - издевательски передразнил меня Карлсон, - совсем мозги сторчал, медведь ебанутый. Пятуху ты лет пять назад на колбасу покрутил, когда у вас в лесу мечеть строить собирались. Ну пиздец, медвед, ты меня насмешил...

Я вернулся домой. Отощавший, охуевший от новостей, с новой сединой на яйцах, запинал свинью Хавронью обратно в хлев, подальше от меда, кинул в печку поза-поза-поза-поза-прошлогодний календарь, который невесть как провисел на стенке, и из-за которого я никак не мог понять, почему все вокруг нажираются в говно по вторникам (в один год), по средам (в другой) и так далее, а на меня, законно-бухого в пятницу, смотрят как на полного долбоеба. Вот оно что, оказывается.

Через год Кролику настал пиздец: беззубый, посадивший печень ослиным говном, он помер на лужайке под домом Совы, а её, охуевшую от такого поворота, увезли в Хогвартс, а она то бухтела о дискриминации по иудейскому признаку, то плакала и обещала выучить, как правильно пишется "Шаббат".

Моя Хавронья спит, обожравшись конопляному мёду, розовые выдры весело подмигивают мне с календаря, а я смотрю, как во дворе роятся мухи над кучей свиного говна.

Ни разу в жизни говно за моим окном не превратилось в мед.

Вернуться к оглавлению

Моредхел - крайне мерзкое и зловредное существо, специализирующееся на написании стёбов и сатиры, однако же, не всегда он был таким.

Поговаривают, что когда-то у него даже была душа, и он умудрялся писать разные пафосные штуки.

Ну-с, давайте-ка оценим, что он накорябал...

Moredhel

Сборник творчества Моредхела

Как слезой из глаза плаксы,

Бурною и скоротечной,

Так течет сия легенда

По лесам и по долинам,

Преклонив людские уши

Ко вниманию былине,

Что расскажет вам о тайнах,

Сединой времен покрытых.

В горах Тьмы, что на Востоке

Оттеняют свод небесный,

На заоблачной вершине,

Рваным зубом раня небо,

Высился огромный замок,

Черным гадом мир тревожа.

В замке том клубился сумрак,

Мразным смрадом расползаясь

Вниз с вершин по всей округе,

Отравляя всю природу.

В сумраке и во миазмах

Там томились сотни пленниц.

Тот злодей, хозяин замка,

Мерзкий великан паскудный,

Что бежал от гнева Тора

И укрылся на Востоке,

Был охоч да красных девиц,

Их искал по всей округе,

А когда украл всех ладных

Девиц возраста фертильна,

Стал мерзавец слать набеги

В дальние, чужие страны.

Слуги великана черным

Валом по земле катились,

Разрушая и сжигая

Города, посевы, сёла.

Девиц ладных да прекрасных

Во полон они сбирали

И хозяину на радость

Заполняли ими тюрьмы.

Великан с оскалом зверским

Гадким лебедем по тюрьмам

Проходил, пугая пленниц,

И лишая их надежды.

Но красавицы Востока

Взор его не услаждали,

Так как северные девы

Скандинавии свободной.

И копил он злые думы

О набеге в земли фьордов,

Позабыв о гневе Тора

И о викингских секирах.

Чу, решил он, их секиры

Ржавчиной давно покрылись,

Мьольнир же поистрепался

Руки Тора онемели.

И собрал он слуг премерзких,

На колени их поставив,

И сказал он речь такую,

В уши их заплюнув яда:

Собирайтесь, злые слуги,

Ныне мы в поход великий

Выступаем через горы,

Сквозь леса и по долинам.

Отомстим врагам старинным,

Жен и дочерей похитив,

Чтобы здесь, в моих темницах,

Услаждали взор мой гневный!

Мы сметем все их дружины,

Разорим поля и храмы

И оставим их в бесчестье,

Обречем на вымиранье!

Слуги великана злые,

Что к победам попривыкли

Над простым окрестным людом,

Второпясь возликовали,

Похватали ятаганы

И пошли войной на Север.

Черный змей, паскудник Локи,

Увидав проделки брата,

Викингам решил подгадить,

И сокрыл орду туманом.

Мерзкий смрад распространяя,

Вторглись гады в земли нордов,

Принеся огонь и гибель,

И красавиц похищая.

Великан в мешок огромный

Складывал красавиц ладных

Синеглазых, беловласых,

Что красой затмили солнце,

Будто волк Фенрир проснулся

И во Тьме оставил земли.

Люди Севера недолго

Позволяли супостатам

Осквернять родные земли

И пленять красавиц ладных.

Вновь заточены секиры

И во славу бога Тора

Встали воины напротив

Злых захватчиков премерзких.

Острым топором из стали

Рассекли чужие рожи,

Обративши мал помалу

Орды в панику и бегство.

Великан же, всех первее,

Распознал в том ярость Тора

И бежал вперед прислуги

Восвояси в черный замок.

Но мешок, красавиц полный,

Замедлял его нещадно.

Убежав от гнева нордов,

Он присел на землях русов.

Но не знал паскудник злобный,

Что вослед ему помчался

Легконогий, сердцем чистый

Забирун Рыжебородый,

Ярл могучий и бесстрашный.

Он, настигнув в землях русов

Великана-лиходея,

Рассудил: в бою открытом

Все же я ему не ровня.

Жизнь свою отдать за дело

Справедливое, благое,

Все же я всегда успею,

А сейчас важней намного

Мне красавиц из полона

Вытащить, хотя бы скрытно.

За врагом идя бесшумно,

Выждал он свою минуту

Под покровом черной ночи:

Великанский храп могучий

Заглушил шаги героя.

Он, вознив в мешок секиру,

В том мешке прореху сделал

Сквозь которую и вышли

Девы северных угодий.

Но судьба и шутку злую

С храбрым воином сыграла:

Между девиц курой черной

Притаился хитрый Локи.

Силы Тора испугавшись,

Не посмел он биться с ярлом,

Но проклятие посеял

Он на этом самом месте,

Предсказав однажды куру,

Что отмстит за гибель брата,

Своей глупостью безмерной

Навлекая гнев на город,

Что тот ярл на землях русских

Основать уже затеял:

Ведь спасенные им девы

Возвращаться не желали

На далекий хладный Север,

А взамен, на землях русов,

Основать хотели город,

Став все женами для ярла.

Забирун, весьма польщенный,

Девам приказал укрыться,

Чтобы великан, проснувшись,

Их пленить не смог обратно.

Сам же он, натужась сильно,

Натаскал большие камни

И в мешок упрятал, чтобы

Великан не догадался

О своем великом горе.

Поутру проснувшись, этот

Великан опять в дорогу

Второпях засобирался,

И подмены не заметил.

Возвратившись в черный замок,

Он, мешок открыв, увидел,

Что тащил не дев, а камни

Через все леса и долы.

Сердце злого великана

Разорвалось на ошметки.

Он, снести не в силах горя,

Сам себя загнал в могилу.

И красавицы Востока,

Что в тюрьме его томились,

Перемерли с голодухи,

И с тех пор в восточных землях

Мало женщин, ликом ладных.

В землях русичей, напротив,

С той поры полно красавиц:

Забирун Рыжебородый

С тьмою северных пригожниц

Основал великий город,

Что назвал в честь Ванахейма,

Чтоб снискать богини Фрейи

Навсегда расположенье.

Через толщу лет то имя

Исказилось помаленьку,

И теперь потомкам русов

Как Иваново известен.

Но одно не изменилось:

Даже сквозь века и беды

Не померкла, не поблекла,

Красота правнучек ярла.

И одно лишь омрачает

Этот сказ, вполне счастливый:

По вине вражины Локи

Раз в столетие в том граде

Народится черна кура,

Что своей премерзкой пастью

Осквернит великий город,

Его имя запятнает

И вселит в сердцах сограждан

Недоверие к легенде.

Но не верьте глупой куре:

Это всё - проделки Локи.

Славьте лучше храбрых предков

И героя Забируна!

Вернуться к оглавлению

- Тинува, мысли мои ты слышишь, предатель,

Издалека, через ночь и туман, я знаю.

Но, как ни тщись, сквозь завесу твоих заклятий

Я вижу, страдает брат мой родной, Морваи.

Ты предал народ и все, за что мы сражались.

Из дома сбежал в предрассветный час, не жалея.

Забвению предан вождь, кого некогда знали.

В обьятьях моих когда-то твоя Анлеа!

- Брат мой Боваи, ты прав, я слышу прекрасно.

Мне никогда твоя ненависть сердце не греет.

Ныне прозрел я и взором увидел ясным:

Избран мой путь, и я о том не жалею.

Помню, во славу народа мы резали смертных.

Помню и детские крики, и пламя пожаров.

Кровь с рук своих смывал я в водах священных

Звонких ручьев великого Бармалиндара.

- Грудью приняв стрелу, что в Морваи летела,

Я и представить не мог себе, что однажды

Брат мой умрет, но душою лишь, а не телом,

И о позоре народа узнает каждый.

Проклятый лес, воспеваемый вами в одах,

Чары паскудной твари, твоей королевы,

Отняли лучшего лидера нашего рода,

И ныне постель мою греет твоя Анлеа!

- Знаешь, порою дано мне видеть грядущее,

Дар и проклятье, что мне не всегда по силам.

Знай же, мой брат, ты тоже достоин лучшего.

Знай же, сегодня мы ляжем в одну могилу.

Знай же, Анлеа тебя никогда не полюбит!

- Знаю, за то всего боле тебя ненавижу!

Слышишь рога, что на битву призывно трубят?

- Знаю, мой брат. Я готов и, как ты, их слышу.

Вернуться к оглавлению

Я, душу вверяя матушке Тьме,

Шею склоню под топор палача.

Был тяжек мой Путь, я сгорал на огне,

Лишь в подсвечнике тихо плачет свеча.

Я грешен, грехов моих ныне не счесть.

В лицо мне проклятья швыряла толпа,

Что было — растратил. Осталась лишь честь,

Презреньем платил я, не тратя слова.

Судья беспристрастный изрек приговор,

Усмешка легла на лицо палача.

...И над головою вознесся топор...

Преступник, судья и палач — это я

Вернуться к оглавлению

Мне уже не подняться — пробита грудь;

Вряд ли я дотяну до заката.

Ты побудь со мной, осталось чуть-чуть,

Помолчим, как бывало когда-то.

Мне совсем не страшно, скорее легко,

Но, быть может, немного печально.

Я от вас не успел уйти далеко,

Не успел постичь свою тайну.

Я плевал в лицо куртизанке-судьбе,

Вот — она мне ответила тем же.

Затуманенный взор задержу на тебе,

Ты не слушай зубов моих скрежет.

Пусть кровавая пена течет по губам,

В теле этом я, как в плену.

Но теперь сражаться придется вам.

Завещаю вам эту войну.

Вернуться к оглавлению

Звезды в небе, звезды в глазах,

Белый туман за окном.

Пламя свечи развеет твой страх,

Неважно, что будет потом.

Пальцем ты пишешь музыку слов

На запотевшем стекле.

Звездный мираж, наследие снов,

И чаша вина на столе.

Может, ты слышишь тихий мотив,

А может, это мой бред.

А возможно, тебя поглотил, не спросив,

Чарующий звездный свет.

Танец теней от свечи на стене

Дарит тебе покой.

Сомнений не бойся, не бойся теней,

Попробуй быть просто собой.

Вернуться к оглавлению

Её пизда греха не знала:

Блудить она любила ртом.

Так глубоко она глотала,

Что две полоски насосала,

Сама не ведая о том.

Задержка долгая - уместно ль?

И, заподозрив вдруг залет,

Она бегом к знахарке местной,

Что в тех краях была известна,

Тотчас направила свой ход.

В пизде поковырявшись смело,

Знахарка - в ахуе была:

Девицы подтвердила целость,

Но и задержку - в чем же дело?

И чудом дивным назвала.

Да, чудо - это охуенно,

Но девке замуж невтерпеж.

И вот беда: ведь несомненно,

Её, пузатую безмерно,

И не отдашь, и не возьмёшь.

Не согласясь с таким раскладом,

Она решилась на аборт.

Знахарка, за малую плату,

Всего лишь три монеты златом,

Сварила ей чудной компот.

Но, к старости слабея глазом,

Она попутала рецепт,

И девка, выпив зелье разом,

Вдруг ощутила сто оргазмов

И отрубилась в тот момент.

В приходе сладком мескалина,

Благоговейный чуя страх,

Она увидела картину:

К ней голубь дивный с клювом длинным

С небес спустился на крылах.

Он молвил деве громогласно:

"Сие не грех, но дар небес!

Твой сын пророком будет властным

И будет всё у вас прекрасно."

И в ярком пламени исчез.

Был отходняк её суровым,

Но голубиный страстный взгляд

Ей силы дал. И было ново,

Что птица ей сказала слово,

Ведь птичье слово - это факт.

Домой она вбежала резво,

С порогу рассказала весть...

Отец, на счастье, был нетрезвый,

А мать её послала в лес бы,

Семейную сберечь бы честь.

Но материнский хитрый разум

Коварный вмиг измыслил план:

Двух зайцев чтоб осилить разом,

За деревенским свинопасом

Та побежала по холмам.

Тот в общем был беззлобный малый,

И работящий, холостой.

По всей округе банчил салом,

Всем недовольным бил ебала,

Смышленый малый, непростой.

Одна беда: бобыль упорный,

Всех девок блядями считал.

Предпочитал девицам порно,

И хер наяривал бесспорно,

Но к старости затосковал.

Оно и ясно: ведь с экрана

Ему красотка Саша Грей

Воды не поднесет стакана,

С ним на двоих не дунет плана,

С супругой как-то веселей.

И, поднося стакан дедуле,

Мамаша молчила: "Чувак!

Моя дочурка - супер, хуле,

Мы с мужем сами бы ей вдули,

Но не дает она никак.

Давай, женись уж, старый дрочер,

Хорош вафлять свой хер седой."

Пастух пришел к ним той же ночью

Веселый и хмельной уж очень,

Качая лысой головой.

Они о браке говорили

До самой утренней зари,

И вроде всё уж обсудили,

И счастливы премного были,

Но дочь возьми и заори:

"О милый муж, сегодня ночью

К тебе пришла благая весть!

Ты папой станешь скоро очень,

Хоть я чиста и непорочна -

Цела моя девичья честь!"

Немало охуев с такого,

Что станет он отцом, не вдув,

Пастух сказал такое слово,

Что было всем в теплице ново,

И даже покраснел тулуп.

"Послушай, Оська, право-дело",

Невестина вмешалась мать,

"Что так тебе пердак нагрело,

И почему ты так несмело

Благую весть решил принять?

Неужто ты, пенек замшелый,

Решил зачать ребенка сам?

Благодари, мудило, небо,

За то, что ей не рвали плеву,

Когда таскали по кустам."

Отчаявшись внушить кому-то,

Что не давала никому,

Девица, чтоб не сеять смуту,

Всем улыбнулась крайне мутно

И убежала жрать хурму.

Потом и свадебку сыграли,

И я там был, мёд-пиво пил.

Все те, кто в рот её ебали,

Над женихом глумились, твари,

Но он на это хуй забил.

Её пример - другим наука:

Когда наделала пиздец,

Ты не веди себя как сука,

Ведь жизнь вообще такая штука,

Что всё решает лишь конец.

Вернуться к оглавлению

Слышишь морскую волну — это прибой,

Видишь лучи на воде — это закат.

Яркие звезды владеют твоею судьбой,

Ты проклят навеки, но все же этому рад.

Ты встанешь на путь Меча, и твердой рукой

Прорубишь дорогу себе через заросли Лжи.

Ненависть вспыхнет в душе яркой звездой,

Лишь будут ломаться об твердый панцирь ножи.

Но все это будет потом, потом — а пока

Ты спишь и, наверное, сладкие видишь сны.

Лишь тихо плывут над твоей головой облака,

И кровавые битвы тебе еще не нужны.

Так спи же, мой сын, отдыхай, набирайся сил...

Может быть, вскоре тебе предстоит долгий путь.

Пищи кровавой ты еще не вкусил,

Но все-таки поздно теперь назад повернуть.

Вернуться к оглавлению

- О прекрасная царевна, позволь мне расколдовать тебя и предложить вечную любовь, руку и сердце!

Василиса с трудом подавила зевок - в лягушачьем исполнении это выглядело на редкость омерзительно.

"От этого толку не больше, чем от остальных."

- Прекрасный витязь, - пропела она вслух, - прежде, чем ты расколдуешь меня своим поцелуем, ты должен чистосердечно ответить на один вопрос. Предупреждаю, от искренности твоего ответа зависит, сможет ли твой поцелуй снять злые чары.

Как и ожидалось, романтически настроенный юноша немедленно озарился искренностью и готовностью. Образ слегка портила болотная жижа, пузырящаяся и чавкающая вокруг преклоненного перед дамой колена.

- Итак. Ответь мне, о герой, что ты ценишь во мне превыше всего? Ради чего ты готов освободить меня от чар и жениться?

Если юнец и растерялся от такого вопроса, то буквально секундой позже он взял себя в руки и пафосно выдохнул:

- Твоё сердце - щедрое, великодушное, пламенное, любящее. Я знаю, что вместе мы будем счастливы, дни нашей совместной жизни сольются в один миг и даже смерть не разлучит нас!

"Дурак."

- Я услышала твои слова, о отважный воин. Развей же проклятие своим поцелуем.

"И жить тебе, кретин, долго и счастливо. Если это можно назвать жизнью."

Юноша склонился над лягушкой. Едва слышный стук зубов, расширенные до предела зрачки и мелкая дрожь в руках безошибочно выдавали в нем полное понимание важности момента. Глубоко вдохнув, он прикрыл глаза и нелепо выпятил губы.

"Утиные губы. Сейчас во мне взыграет лягушачий инстинкт, я заквакаю и нырну в гущу, подальше от опасности."

Поцелуй был громким, даже надрывным, пропитанным отчаянной надеждой. Василиса едва удержалась от издевательства над несчастным мальчиком: французский поцелуй с лягушкой был бы самым незабываемым в его жизни.

Очень необычной жизни.

Задрожав, несчастный олух стал стремительно таять на глазах, превращаясь в белесый туман. Через несколько секунд на месте храброго витязя парил, подрагивая, мерцающий болотный огонек.

- Вот и болтайся теперь тут до скончания веков, - буркнула лягушка, - и заманивай путников в трясину. Сердце мое его, видите ли, привлекло. Счастье пожизненное. Да откуда ж знать тебе, каково мое сердце-то, а?

Мало кто в округе не слышал о заколдованной лягушке-царевне. Уж об этом-то Василиса позаботилась на совесть. С тех пор, как она заговорила с парой заблудившихся деревенских детишек, которые не преминули о том поведать родне, у неё не было отбоя в женихах. Впрочем, далеко не все приходили с матримониальными намерениями, куда чаще пришельцы лелеяли коварные умыслы по заключению говорящей жабы в клетку с последующей продажей любителям диковинок. Другие мечтали отведать её мяса, чтобы познать язык змей и жаб. А однажды... нет, об этом вспоминать было категорически противно. Не вполне понятно, как он себе это представлял физиологически, но было совершенно ясно, что человеческий облик он ей вернуть не стремится.

Василиса терпеливо ждала. Пряталась от облав - благо, внешним видом она не отличалась от обычных лягушек, спроваживала совсем уж несуразных претендентов на семейное счастье - не из жалости, а чтобы поддерживать интерес к этой аномалии.

Остальные пополняли сонм болотных огоньков и больше о них никто ничего не слышал.

Василиса ждала того, кто явит собой идеальную комбинацию достоинств и незамутненности; того, кто сможет снять заклятие и при этом оказаться действительно достойным человеком. Того, в ком она может быть уверена. Конечно, положа лапу на сердце, она могла бы подыграть любому из несостоявшихся женихов, а потом, уже в человеческом облике, очень настойчиво предложить остаться друзьями, но... нет. Всё должно произойти идеально.

Ведь, заподозри Кощей неладное, ей не поздоровится.

Шли годы, зной приходил на смену холодам и Василиса воскресала после зимнего лягушачьего анабиоза. Года мало что значили для неё; прожитые века учат терпению.

Он появился примерно в полдень. Снег сошел не так давно, и воздух над болотом еще не успел пропитаться зловонными испарениями. Василиса оценивающе присмотрелась к гостю.

Молод, даже, пожалуй, слишком - не больше шестнадцати. Не беден, это точно: на ногах добротные сапоги, на теле - не самый новый, но крепко сшитый парчовый кафтан. Из-под красной мурмолки выбивались светлые кудри, еще не успевшие по весне порыжеть. Открытое, почти детское лицо усеяно веснушками. Ярко-синие глаза и улыбка. Да, эта улыбка пленила её. Почти. Однако что-то подсказало ей: паренек не так прост.

Окинув взглядом болото, он присел на бревно и достал из котомки нехитрую снедь: каравай, луковицу, пару варёных яиц и флягу. Все верно, нужно подкрепиться, путь до болота неблизок. Василиса специально забралась в чащу, чтобы отсеять претендентов, являющихся совсем уж на авось. Кроме того, поселись она на опушке, бедные болотные огоньки сошли бы с ума, пытаясь заманить путников в топь.

Отобедав, юноша встал, прочистил горло, и звонко-весело заявил:

- Ну, девушки, будем знакомы! Иван, младший сын царя Василия. Целоваться в каком порядке будем?

"Ой как не прост парень. Оно и к лучшему."

- В простом, - ответила она ему, - ты и я. Надеюсь, ты не сторонник полигамии?

От звуков её голоса Иван вздрогнул - "Ага, все-таки не до конца верил байкам" - но быстро пришел в себя и поинтересовался:

- Полигамия - это как бы гарем?

- Как бы да.

Он рассмеялся.

- Нет, что ты. Судя по моим дядюшкам, одна жена - та еще морока. А уж несколько... нет, спасибо, я еще пожить хочу.

"Поживешь, Иван, ой поживёшь!"

- Хорошо, Иван. Но прежде, чем ты снимешь с меня чары, ответь мне на очень важный вопрос: чего ты ждёшь от нашей женитьбы? Чем тебе обычные девушки не чета?

"Начнет нести чушь - прогоню. Не стану губить."

Царевич присел на корточки, взглянул прямо в глаза Василисе, прищурился.

- Всё просто. Престиж. Положение в обществе.

- ЧТО?! - Василиса не смогла сдержать изумленный вопль.

"Нет, это не чушь. Это какой-то титанический бред."

Безмятежным движением царевич сорвал травинку и принялся жевать её кончик. Прошло с полминуты прежде, чем он заговорил.

- Василиса, если я не ошибаюсь? Лично-то мы не знакомы, а байки порой врут.

- Не в этом случае. Да, Василиса.

Иван кивнул; прядь волос упала ему на правый глаз, но он тотчас же сдул её обратно.

- Пойми, я - третий сын. Двое других старше меня на десять и пятнадцать лет. Владений у моего отца - на пять полетов стрелы. Ну, может на шесть. Отец немолод, братья меня недолюбливают: с их образом жизни они выглядят старше меня на все тридцать и потому завидуют. Женись я на дочке купца или мельника - чего я добился бы? Брат унаследовал бы трон и обложил меня налогами. Нет, благодарю покорнейше. Не по мне такая судьба. Бросить всё и податься в вольную дружину? Заманчиво, но наемники долго не живут. Да и не царское это дело. Если же я женюсь не на абы ком, а на самой царевне-лягушке - ну, представь сама. Кто в народе будет более люб: жирный боров со своей сварливой женой, или же молодой царевич, избавитель прекрасной зачарованной царевны?

"Боги. И это у него в голове в шестнадцать лет..."

- Но вдруг я окажусь уродиной, а вовсе не прекрасной?

- По мне - так хоть Бабой Ягой. Пойми, Василиса, я, может, умом и не блещу - не зря ж и третий сын, и Иваном назвали, но верностью и упрямством похвастаться могу.

"А ведь не врёт. Чтоб меня цапля цапнула, не врёт! Значит, сработает. Что ж..."

- Коробчонку принёс?

Если Ивана и смутила резкая смена темы, он лишь кивнул и достал из котомки небольшой берестяной короб.

- Сейчас, только травой выложу.

"Прекрасно. Стало быть, он намеревался забрать меня отсюда в любом случае."

Парень аккуратно положил короб в котомку поверх остатков еды, закинул лямки на плечи и осторожно выпрямился. Смущенно прокашлявшись, он спросил:

- Василиса, гм, а когда мы будем целоваться?

- Завтра. На свадьбе.

- Но... как же я представлю тебя отцу? - в голосе Ивана не было слышно волнения, как будто он знал ответ заранее.

- Не беспокойся. Я обо всем позабочусь.

"Иначе и быть не может, мой юный друг. Всё пройдет в соответствии с моим замыслом."

Пристально глядя на матовую поверхность серебряной тарелки, по которой каталось наливное яблочко, Кощей в задумчивости постукивал пальцами по резному подлокотнику трона. С момента последней встречи с Василисой прошло уже немало лет, но прожитые века учат терпению. Она умела предугадывать действия противников, но Кощея просчитывала недостаточно хорошо, иначе не оказалась бы в этом лягушачьем теле.

После того, как сделка была заключена, Василиса опять же сплоховала: не закрылась от его чародейского взора. А зря, момент был упущен: в лягушачьем теле она не была способна ни на какие фокусы, кроме человеческой речи. Таковы были условия.

Теперь же Кощей видел каждого, кто приходил, чтобы её расколдовать. К его немалому триумфу, никто из действительно достойных претендентов на её руку так и не явился. На его аристократически-тонких губах заиграла довольная улыбка.

"Скоро, Василиса, очень скоро. Ты в очередной раз ошибешься и наша партия еще на шаг приблизится к финалу."

Яблоко глухо звякнуло об край тарелки и на идеально-ровной поверхности последней начал проступать силуэт.

"Интересно. Очередной воздыхатель."

Кощей пригляделся к появляющемуся изображению: профиль улыбчивого кудрявого юнца. Не богатырь и уж никак не чародей. Всё верно. Кто еще мог повестись на сказку о лягушке-царевне? Юные романтики да неудачники.

Он глухо рассмеялся, слегка прикрыв глаза. Всё повторяется вновь и вновь. Но эта веревочка скоро довьётся до своего конца.

"Скоро, Василиса, очень скоро. Всё пройдет в соответствии с моим замыслом."

Зал был полон гостей. Иван, хоть и был третьим сыном и славился своим юношеским чудачеством, все же был царевичем и никто из бояр или богатых купцов не осмелился бы оскорбить царя Василия отказом от приглашения на свадьбу.

Богато разодетая толпа напоминала царевичу птичник: индюки, павлины, курицы. Заплывшие жиром и заросшие ворсом неопрятные морды, свинячьи глаза. Юношу передернуло. Менее всего он хотел опозориться перед этим скопищем.

"Я обо всем позабочусь", - сказала вчера Василиса.

Что ж, пусть так. Иван, с присущим ему юношеским задором, с радостью принял её предложение о внесении чудных корректив в сценарий свадьбы. О да, ему не терпелось посмотреть на сальные рожи боярчиков, когда они увидят вступительный акт этого представления. Но время шло, а невеста все не появлялась. За спиной царевича, о женитьбе которого на царевне-лягушке и так судачили весь день, стали раздаваться жидкие смешки.

"Смейтесь, дурачьё. Погляжу я на вас, когда придет время. Надеюсь, никто не обмарается."

И вот раздался условленный знак: перезвон колокольчиков и стук копыт. Улыбка озарила его лицо:

- Ну что же, - громко заявил он, - вот и моя лягушонка в коробчонке приехала.

Зал погрузился в тишину, и спустя минуту слуги внесли красную бархатную подушку, на которой покоилась лягушка.

"Раз. Два. Три. Сейчас!"

Зал взорвался хохотом.

"Прекрасно. Как мы и предвидели, Василиса. Пусть отсмеются, тем больнее будет их поражение."

- Отец, - царевич почтительно поклонился покрасневшему от смеха царю, - позволь представить тебе мою невесту, Василису Прекрасную.

От нового приступа хохоты царь Василий не удержался и пустил носом соплю, которую поспешно вытер рукавом расшитого золотом кафтана.

- Отлично, Иванушка! Самая подходящая для тебя пара! Долгих вам лет и много детишек!

Новая волна хохота прокатилась по залу, роняя со столов кубки.

"Ну что же. Благословение получено. Настал миг триумфа."

Он подошел к слуге, державшему подушку, склонил голову к лягушке и прошептал:

- Если не сработает, ты станешь главным блюдом.

Зажмурившись, он поцеловал её и почувствовал, как проваливается в водоворот странных образов и звуков. Затем звуки внезапно оборвались, а цвета померкли.

- Иван, - произнес женский голос, - очнись.

Он открыл глаза и понял, что лежит на полу, а его голову заботливо поддерживает... настоящая красавица. Иван приподнялся на локтях, медленно встал на ноги и обвел глазами зал.

"О да, это того стоило. Хотел бы я, чтобы хороший художник изобразил вас всех такими, какие вы сейчас: полупьяные, с идиотскими рожами. Авось, это сбило бы с вас спесь."

Первыми пришли в себя слуги. Молодым спешно поднесли хлеб-соль и кубки.

Спустя два часа, когда почтеннейшая публика пришла в себя, супруги перешли ко второй части программы.

"Успех, Иван, надо закрепить", - сказала накануне Василиса, - "Вернув человеческий облик, я смогу подивить их такими чудесами, которые им вовек не забыть."

Так и было.

Василиса Прекрасная поразила воображение гостей, заставляя жареных лебедей вновь облачаться в перья и плавать в пруду, который разлился по залу из одной капельки вина. К концу вечера ни у кого не осталось сомнений в том, что краше и искуснее её на свете нет, а Иван - её герой-спаситель.

"Прекрасно, жена моя, прекрасно. Всё пройдет в соответствии с моим замыслом."

Когда гуляния окончились и молодых проводили в их опочивальню, Василиса первым делом открыла шкатулку и бережно положила туда лягушачью шкурку. Это было частью их плана: драматическое преврашение лягушки в красавицу там шокировало гостей, что никто и не заметил, как Василиса быстро подняла с пола клочок зеленой кожи и спрятала в складках платья. Сейчас, наедине с мужем, она наконец-то смогла с наслаждением снять платье, которое незримо было на ней десятилетия под лягушачьей шкурой. Разумеется, она могла бы настоять на том, чтобы полностью раздеться перед тем, как Кощей наложит превращающее заклятие, но Василиса предвидела вероятность перевоплощения в людном месте и предпочла претерпеть иллюзорные неудобства, нежели совершенно смущать почтенную публику.

- Иван, - робко начала она, - ты расколдовал меня, но эти чары оставили след. Еще много лет лягушачья шкура будет манить меня и иногда я должна буду вновь становиться лягушкой. Когда-нибудь это рассеется окончательно, но до тех пор я прошу тебя не становиться между мной и этой шкурой.

Момент для разговора был выбран не очень удачно, поскольку при виде обнаженной красавицы-жены мозг Ивана стремительно терял кровоснабжение.

- Если вся проблема в шкуре - давай уничтожим её!

- Нет! Я... я не могу, я не должна!

- Почему? - Царевич был разгорячен и едва ли мог поверить, что какие-либо проблемы нельзя решить взмахом доброго молодецкого меча.

- Ты не понимаешь. Я дала слово. Если бы не это - проклятие было бы еще более ужасным и даже ты не смог бы его снять! Уничтожив шкуру, - она горестно покачала головой, - я боюсь, будущее будет потеряно.

Иван медленно кивнул.

"Ты дала слово. Не я. Я не готов видеть, как ты страдаешь от пребывания - пусть и недолгого, но раз за разом - в этой мерзкой оболочке", - подумал Иван, и мысли отразились на его лице.

- Я очень надеюсь, - с мольбой произнесла Василиса, - что ты сможешь с этим смириться.

Едва пробил час волка, как Иван встал с постели, бесшумно открыл шкатулку и достал оттуда лягушачью шкуру. В свете камина он внимательно вгляделся в её узоры. Шкура была влажной и мягкой, как будто хозяйка только-только сняла её и собирается вскоре примерить её вновь.

Вскоре. Вновь.

Вскоре Василиса Прекрасная, покорившая сердце Ивана и всех гостей на свадьбе, одарившая царевича ночью неземной любви, вновь станет мерзкой уродливой жабой.

Нет.

Этому не бывать.

Через опущенные ресницы Василиса внимательно наблюдала за мужем. Иван не знал, хотя мог бы и догадаться, что она была не только Прекрасной, но и Премудрой.

Решительно преодолев опочивальню в два шага, царевич бросил лягушачью шкуру в пламя.

И грянул гром.

Кощей с такой силой впился в края серебрянной тарелки, что его и без того бледные пальцы побелели как снег. Его ноздри раздувались, он с нетерпением ожидал развязки этой сцены. Василиса вновь совершила ошибку. Её хваленая премудрость раз за разом даёт трещину и вскоре у неё не останется другого выхода, как заключить с ним окончательную сделку.

По такому случаю он облачился в свою лучшую одежду и накинул на плечи черную мантию с капюшоном.

Иван взял шкурку. Мысль. Другая. Гнев. Решимость. Шаг. Второй. Пламя! Триумф!!!

Воздух перед Кощеем сгустился и закружился в гигантской воронке, образуя портал. Он поднялся с трона и шагнул.

- НЕЕЕТ! Что ты наделал!! - Василиса вскочила с супружеского ложа, прикрытая лишь волосами.

Иван, разинув рот, смотрел, как воздух у изголовья кровати сгущается и из ничего появляется фигура в черной мантии и лицом, скрытым под капюшоном.

Пришедший лениво взмахнул рукой и тело царевича окаменело, он не мог даже моргнуть.

Василиса попятилась от черного овального портала, но незнакомец протянул костлявую руку и невидимая сила потащила её к нему.

- Иван! - взмолилась она, - Ты сжег лягушачью шкуру, теперь ты потерял меня навеки!..

Как только портал схлопнулся за Василисой и Кощеем, царевич вновь обрел способность двигаться. Он рухнул навзничь, молотя руками по полу в приступе бессильного гнева. Вскоре разум взял верх над отчаянием и Иван преисполнился холодной решимости.

"Укравший наших женщин да не выживет!", - вспомнил он древний девиз князя Нюкема, основателя его рода.

Царевич поднялся и пошел собираться в долгий поход.

За окном брезжил рассвет.

- Я могу одеться? - холодно спросила Василиса.

Кощей сделал широкий жест рукой:

- Будь как дома. В твоих покоях ничего не трогали, слуги ждут у дверей. Как будешь готова - спускайся на завтрак.

"А ведь он ни на секунду не сомневался в том, что я вернусь. Тем лучше."

Василиса гордо поднялась в свою опочивальню. Как и обещал Кощей, обстановка осталась точно такой, какой она её оставила много лет назад, перед превращением в лягушку. Слуги, однако, были новые.

"Все верно. Предыдущие состарились, а Кощей не из тех, что будет терпеть старую прислугу. И эти, как и прошлые, безупречно красивы."

Царевна открыла гардероб и сняла с вешалки любимое платье. За многие годы план был продуман до мельчайших деталей, включая выбор одежды и предпочтения к завтраку.

С удовольствием облачившись, она уложила волосы и проделала все прочие мелочи, которые были так важны для женщин во все времена.

Завтрак Кощея, как, впрочем и всегда, был достоин императорского дворца. За одним исключением: никакой вычурности. Не было ни кубков, сделанных из черепов убитых героев, ни свисающих с потолка нетопырей. Были удобные деревянные кресла с высокими спинками и атласными подушечками, была люстра с тремя десятками свечей, был камин, смягчавший утреннюю прохладу каменного замка.

Василиса, оправдывая свое имя, с царственной грацией села за стол напротив Кощея. Слуга мигом наполнил ее кубок ледяным вином - за многие века жизни она перепробовала множество напитков, но предпочтение отдавала именно этому холодному, густому, сладкому вину. Не говоря ни слова, она жестом указала на стоящие на столе блюда, и молодой, красивый - слишком уж красивый на вкус Василисы - слуга наполнил её тарелку паштетом из дикой утки, трюфелями и икрой тигровой акулы.

Взмахом руки Кощей дал слуге понять, что его услуги более не требуются.

- Итак, - начал он разговор, - ты снова здесь.

- Я снова здесь, - безразлично подтвердила она.

- И вновь я повторю свое предложение.

- Ты же знаешь, что я не склонна к близкородственным связям, братец.

- Зато ты склонна к необдуманным пари, сестрица.

Василиса холодно улыбнулась, промакивая губы салфеткой. Тарелка перед Кощеем пустовала, с утра он предпочитал другие источники насыщения. Откинувшись на спинку кресла, он заложил ногу на ногу с видом победителя, и слегка поигрывал плещущейся в бокале жидкостью.

"Огнедышащий. Натощак. С утра. Не будь он бессмертным, уже умер бы от цирроза."

- Ну что же, - промурлыкала она, прищуривая глаза, - в таком случае, я полагаю, ты примешь пари, ставкой в котором будет окончание нашей многовековой драмы.

С торжествующей улыбкой Кощей кивнул.

Каждый из них был уверен, что все пройдет в соответствии с его замыслом.

Сидя в своих покоях, Василиса заметно нервничала, отбивая пальцами барабанную дробь по резной столешнице. Сценарий был написан, декорации расставлены - теперь всё зависело от актеров. С момента её возвращения в родовой замок прошло уже пять дней, а вестей всё не было. Ни от кого.

В золотой клетке, висящей под потолком, желая развеселить царевну, завела свою причудливую трель Жар-птица. Завела - и тут же заткнулась но полуноте, поймав испепеляющий взгляд хозяйки.

Время тянулось мучительно медленно. Ногти Василисы наметили новый узор на поверхности стола.

Стук в окно громом разорвал натянувшуюся до предела струну ожидания; царевна молнией вскочила со своего стула и распахнула оконные створки, впуская в комнату невзрачную пичужку. Порхнув на ладонь Василисы, та растаяла в дымке, оставив за собой лишь легкий запах серы и свернутый вчетверо клочок кожи.

Василиса сгорала от нетерпения, её холеные руки тряслись и едва не разорвали записку, разворачивая её.

"Все прошло так, как ты и задумывала. Он ушел за ним. Удачи. Б.Я."

Если бы Иван, да или кто-либо другой, сейчас увидел лицо царевны, пылающее предвкушением триумфа, Медуза Горгона умерла бы от зависти.

Кощей лениво махнул рукой, приказывая слугам унести тело проигравшего бойца. Победитель склонился в поклоне перед своим повелителем, ожидая дальнейших приказов.

- Недурно, мой верный слуга. Ты можешь отдохнуть и насладиться своей победой, пока я обдумаю твое повышение.

Латник разогнулся и поблагодарил Кощея. Слова звучали глухо, искаженные помятым забралом полного шлема. Повышение могло означать лишь перевод в личную гвардию Кощея, а это, в свою очередь, сулило вечное служение. Кощей был настолько щедр к своим слугам - или бережлив в своем отношении к ресурсам - что не позволял лучшим из них умереть, поддерживая искру жизни в их изувеченных телах. Рано или поздно существо внутри доспеха превращалось в бесформенную мешанину из кожи, мяса и костей - но продолжало с рвением служить своему повелителю. Развернувшись, помятый победитель покинул зал своего господина.

Кощей не скучал - "Огнедышащий" и слуги вполне скрашивали его одиночество. Многовековое одиночество, которому вот-вот придёт конец: по своей бабьей дурости и коварному замыслу Кощея, Василиса наконец-то сделала предсказуемый и крайне неосмотрительный шаг в затянувшемся гамбите. Очень скоро она проиграет последнее пари и они воцарятся на его троне вместе, и тогда...

Он улыбнулся. Для волнения не было причин. Он расставил все декорации, предугадал сценарий Василисы и внес в него необходимые коррективы.

Через высокое, стрельчатое окно, поднимавшееся под самые своды зала, с сиплым карканьем влетел ворон. Старая, седеющая птица села на плечо Кощея и выронила свиток в его подставленную ладонь.

"Я сделала всё, что вы приказали, повелитель. Мальчишка ушел по ложному следу. Всегда ваша, Б.Я."

Если бы кто-то мог сейчас видеть лицо Кощея, он бежал бы без оглядки. На губах повелителя смерти плясала нежная, почти добрая улыбка, не предвещавшая никому совершенно ничего хорошего.

На следующее утро оба пребывали в прекрасном расположении духа, за завтраком Василиса с готовностью поддержала тост за скорое решение многовекового конфликта. Оба были в достаточной степени искушены в тайных искусствах, чтобы с точностью предсказать час развязки.

По велению Кощея, замковая стража не чинила Ивану препон и вежливо проводила его в тронный зал.

Приняв подобающую случаю позу, повелитель мрака гордо восседал на своем троне.

Иван, чеканя шаг, преодолел разделяющее их расстояние и смело взглянул в глаза похитителю невест. Его гордый профиль в тот миг был достоин чеканки на монетах наивысшего номинала.

- Буду краток, - выплюнул Иван, - верни мою жену или я положу конец твоему затянувшемуся бессмертию.

Отчаявшись в попытках сохранить суровое лицо, Кощей расхохотался.

- Клади.

- Что класть? - удивился царевич.

- Конец клади, говорю. Бессмертию моему.

Глаза Ивана полыхнули ненавистью, когда он достал из-за пазухи разрисованное черепами и косами яйцо и сжал его в кулаке, разбрызгивая по ковровой дорожке содержимое. Лицо Кощея вытянулось в агонии ужаса, рот открылся, являя безупречные, аристократически-тонкие зубы.

"Вот фигляр", - праздно подумала Василиса, сидящая на невысокой табуретке возле трона. Она согласилась подыграть Кощею и изображать мучимую пленницу.

Оба отдали должное Ивану: не ломая комедию и не произнося трогательных речей, он преломил найденную в яйце иглу и отступил на шаг, триумфально подняв над головой руки с обломками.

Вопреки его ожиданиям, Кощей и не подумал рассыпаться в прах, а лишь снисходительно улыбнулся, повернувшись к Василисе.

- Шах и мат.

- Шах и мат, - кивнула она.

- Нееееееет! - с истошным воплем Иван выхватил из ножен саблю и бросился на своего врага.

Кощей расхохотался, жестом останавливая царевича.

- Постой, Иван, - лениво сказал он, - ты храбр, но глуп. Любое оружие разлетится в мелкую пыль, лишь коснувшись меня. Признай поражение и в честь моей грядущей женитьбы на Василисе я дам тебе выбрать, как ты умрешь.

Лицо царевича отражало безумную гамму ужаса, гнева и отчаяния. Он бросил прощальный взгляд на свою жену. Та ободряюще улыбнулась и кивнула ему. Кощей стоял прямо перед ним: мерзкая улыбка на тонких, неживых губах, слегка разведенные в издевательском жесте руки, отставленная назад правая нога.

Крепко зажмурившись, Иван рубанул наотмашь.

Раздался хлопок и что-то ярко полыхнуло, ослепляя царевича даже сквозь сжатые веки. По сильно уменьшившемуся весу в руке он понял, что Кощей не врал и старая верная сабля просто-напросто испарилась... Иван собрал последние остатки мужества и решил встретить смерть с открытыми глазами.

Кощей лениво наблюдал летящую в него саблю, прокручивая в уме наиболее зрелищные способы казни зазнавшегося царевича. Он не врал: любое оружие, коим посмеют его ударить, разлетится мельчайшей пылью. Так и случилось с саблей. Но в тот момент, когда клинок, ярко вспыхнув, испарился, Кощей почувствовал, что все прожитые в долг века единовременно навалились на его плечи, перемалывая в труху плоть и дух.

Василиса медленно поднялась со своей табуретки и подошла так близко, что лежащий на полу Кощей, чья кожа на глазах иссушалась и осыпалась пылью, мог видеть каждый узор туфельки на её идеально стройной ноге.

- Шах и мат, братец. Ты был так опьянен прошлыми победами, что и знать не знал, что я выкрала настоящую иглу и отдала её на хранение Бабе Яге. Но ведь и это ничего не дало бы - Иван попросту не смог бы её разрушить, разве что бросить в жерло вулкана. Когда Иван - что было совершенно прогнозируемо - обратился к старушке за помощью, она по твому приказу отправила его добывать яйцо с фальшивой иглой, и ты ничего не заподозрил. А пока добрый молодец парился в баньке, моя добрая союзница Яга вставила настоящую иглу в его саблю. И ты, сам того не зная, своим же заговором на разрушение поднятого на тебя оружия уничтожил иглу. Я бы еще многое хотела тебе сказать, но ты, наверное, уже умер и меня не слышишь.

Василиса поворошила кончиком туфли груду праха, оставшуюся от некогда всемогущего властелина ужаса и улыбнулась.

Всё прошло в соответствии с её замыслом.

Иван, придя в себя от изумления, бросился к жене, чтобы заключить её в свои объятия, но та отстранила его.

- Ты подвел меня, Иван-царевич. А ведь я предупреждала тебя.

Он остановился, беспомощно шевеля губами. Не этого он ожидал в ответ на избавление прекрасной жены от ужасного злодея.

- А ведь я говорила тебе, упрямый ты мой, глупый, но верный, что теперь мы разлучены навеки.

Иван не верил своим ушам. Перед глазами темнело. Этого не может быть. Он сделал глупость, да, но он спас её!

- Впрочем, - Василиса аристократически подперла кулаком подбородок, - мы еще можем исправить это. Ведь каждый имеет право на ошибку, верно?

Она холодно улыбнулась своему горе-мужу, но он увидел в этой улыбке ободрение, прощение.

- Да, возлюбленная моя! Скажи, что мне сделать, чтобы заслужить твое прощение? Я готов сделать что угодно, лишь бы быть с тобой навсегда!

Василиса прищурилась; ведь вопреки самомнению Кощея эта драма не окончилась его смертью.

- Ты действительно готов искупить свою вину и служить мне верой и правдой до конца своих дней?

- Да, да! - закивал Иван.

Василиса лениво махнула рукой, приказав слугам убрать тело поверженного бойца.

Победитель хлопнул себя по нагруднику закованным в железо кулаком и преклонил колено перед своей госпожой.

- Встань, - холодно бросила она, - твои таланты превыше всяких похвал и ты займешь свое место в моей личной гвардии. Теперь оставь меня.

Она с наслаждением пригубила ледяного вина. Еще столько предстоит сделать; дизайн замка отчаянно нуждался в пересмотре.

Мудрая и прекрасная повелительница встала с трона и потянулась. Верный серый волк, лежавший одесную своей госпожи, вскочил вместе с ней, преданно глядя на хозяйку. Верный и упрямый серый волк, который будет служить ей до конца своих дней.

Вернуться к оглавлению

Эта чертова башня была ужасно высокой, камни - отвратительно скользкими а мох на них покрыт густым слоем птичьего помета.

Вдобавок порывы донельзя неприятного северного ветра нещадно трепали рыжую шевелюру принца, то и дело смачно прикладывая свежевымытые волосы о стены со всеми обтекающими последствиями.

- Чертова башня, - уныло выругался рыжий принц, - и какого ангела они все сидят в башнях?!

Данная конструкция произрастала из земли и, казалось, подпирала небесный свод. Подъехав к этой громадине, принц долго взвешивал перспективу карабкаться по этим чертовым замшелым булыжникам против перспективы поменять руку и сердце на грудь и бедра (ну или хотя бы просто возлечь с красавицей). В силу юного возраста и идиотизма перевесило последнее, о чем принц успел пожалеть задолго до того, как очертания верного вороного скрылись в клубящемся у подножия башни тумане.

- Кто и зачем, драть их драконом, - продолжал шипеть сквозь стиснутые зубы принц, - придумал делать эти уродливые дылды без дверей и с окнами под самой крышей, а?!

Надо отдать должное зодчему, конструкция башни весьма себе предпологала относительно удобный подъем для совершенно ненормальных любителей заточенных красавиц: щели между камнями были достаточно широки, а через каждые пять метров героического спасителя ждала торчащая из стены балка. Большинство балок были отлично отполированы задницами предыдущих поколений, что не могло не радовать рыжего юношу.

"Еще треть, - подумал принц, - всего лишь треть башни - и я у заветного окошка".

Сейчас он с огромной благодарностью вспоминал старика-тренера, сызмальства заставлявшего его карабкаться по стенам и совершать прочие несуразные учебные подвиги.

Положа руку на сердце, это был единственный его билет в будущее: принцем он числился исключительно потому, что земли его отца были исключительно паскудны и неплодородны, отчего всем окрестным баронам было банально лень наведаться и снять оловянную корону с головы короля аж двух захудалых деревень.

Но вот брак с настоящей принцессой мог принести ему настоящий трон. Ну или хотя бы герцогство, что в любом случае лучше, чем быть принцем пяти курятников. Поэтому, когда крестьяне сообщили, что в окне Принцессиной башни вновь зажегся свет, он, недолго думая, оседлал своего вороного коня и отправился в путь.

Принц восстановил дыхание, кое-как оттер большую часть птичьих приветов со своей гордости - роскошной ярко-рыжей гривы - и полез выше.

"Быстрее. Выше. Сильнее!", пульсировало в его мозгу. "Глубже! Чаще!", пульсировало ниже. Воображение рисовало самые заманчивые картины: двуспальную кровать с нежнейшей периной и шелковым бельем, кубок искрящегося пузырьками вина, свечи и... Хм. Об этом "и" он слышал исключительно от крестьян, поскольку в высоких кругах темы продолжения рода обсуждались исключительно в гениалогическом ключе, но никак не в процессуальном. Посему на этом моменте фантазии принца обретали совершенно безумный поворот: на основе услышанных от крестьян слов, описывающих детозачатие, ему представлялось, как они с принцессой совместно вдувают стекло или трахают палками по кастрюлям. Его немного смущали такие нелепые занятия в двуспальной кровати, но других зацепок не было. Кроме того, крестьяне-расказчики гарантировали, что эти совместные возлегания со вдуванием и траханьем приносят неземное наслаждение.

С мыслями о прелестных стеклянных фигурках, совместно выдутых под звуки отчаянного траханья по кастрюлям, рыжий принц совершил финальный рывок и оказался на подоконнике. Окно, надо отдать должное зодчему, было высоким, широким, и, что наиболее важно, арочным: встав на подоконник и выпрямившись в полный рост, он почти полностью загородит обзор, что произведет на принцессу отличное первое впечатление, в то время, как в прямоугольном окне его фигура будет выглядеть не так эффектно.

Принц в последний раз провел руками по волосам, стряхивая самые подсохшие последствия птичьей вакханалии, подтянулся и заполонил собой оконный проем. Светловолосая принцесса сидела за столом у дальней стены, спиной к окну и что-то писала в массивном фолианте.

Рыжий спаситель невинно угнетенных дам приосанился и громко откашлялся, надеясь на восторженную реакцию девушки. Реакция, надо сказать, превзошла самые смелые его ожидания: жертва несправедливого заточения подпрыгнула на стуле, круто развернулась и во всю глотку заорала "Пшел вон!!!"

От неожиданности принц отпрянул и на этом сказание бы закончилось, поскольку это сказка о романтической любви, а не о восторге паталогоанатомов, выковыривающих фарш из доспехов, но на его и наше счастье он успел зацепиться за подоконник локтями и подбородком. От удара он едва не потерял сознание и пару передних зубов, но к его счастью всё обошлось. Принцесса, надо отдать ей должное, быстро осознала необдуманность своего поступка и поспешила на помощь.

Их совместный труд превзошел вес доспехов - благо они были скорее парадными, чем боевыми - и принц совершенно не акробатичным образом перевесился через подоконник и рухнул в комнату.

- Абро хакмо астаб! - непонятно выругалась девушка, - кто ты, ангел тебя дери, такой?!

- Экасый ыый ынц! - с достоинством ответил принц, тщетно пытаясь вправить выбитую челюсть.

Дева, возведя очи горе, сделала вид, что всё поняла и демонстративно закрыла лицо ладонью.

- Только ынцев мне не хватало для полного счастья. Ладно, парень. Отдышись и мотай отсюда. Вниз по винтовой лестнице, спускаешься в подвал, проходишь метров сто по потайному ходу и выйдешь на опушке леса.

- Аы! - возмутился рыжий принц.

- Ну что тебе еще надо?! - возмутилась принцесса, - Давай бегом. Скоро уже закат.

После долгих усилий челюсть принца встала на место и он вновь обрел способность разговаривать без акцента, присущего деревенским дурачкам.

- На закате прилетит дракон, да? - воодушевился он,- Так это я мигом!

Дева оторопела, затем схватила со стола чернильницу и на её лице отразились тяжкие раздумья. По всей видимости, жадность перевесила желание залепить этому придурку чем-нибудь тяжелым, поэтому она с горестным вздохом поставила её обратно на стол и терпеливо объяснила:

- Нет, дорогая жертва избитых клише и нянькиных сказок. На закате мне потребуется выкатить телескоп и настроить его для созерцания небесных тел.

В наступившей тишине был отчётливо слышен скрежет шестереной в рыжей голове, пытавшейся что-то понять.

- Небесные тела? - принц наконец обрёл дар речи, - Я не уверен, что смогу одолеть богов...

- Каких еще богов? - изумилась девушка, - Зачем ты собрался кого-то здесь одолевать?!

- Но... - промямлил принц, - ведь спасать же... опять же, жениться...

- Кого спасать?! - заорала вконец сбитая с толку принцесса, - На ком жениться?

- Тебя. На тебе, - ответил рыжий спаситель, подсознательно понимая, что где-то он допустил фатальную ошибку.

Он не ошибся. Злость в принцессе перевесила жадность. А впрочем, новая, местами синяя шевелюра отлично подошла к его распухшему, местами синему лицу.

После того, как он проплевал остатки чернил, принцесса продолжила допрос.

- Ты, чудо пятнистое, ты какого ангела вообще сюда припёрся?! Кто тебе сказал, что меня нужно от кого-то спасать и что я засиделась в девицах?!

Уныло размазывая новый окрас по лицу, принц попытался было отмолчаться, но как только девушка потянулась к стоящему на столе подсвечнику, его нервы не выдержали:

- Да все сказали! Для чего, по-твоему, эту башню построили?! Всем известно, что сюда запирают девиц, которых почему-то не смогли выдать замуж! И тогда прекрасные принцы и прочие благородные рыцари съезжаются сюда, залезают в башню, убивают пару великанов или драконов и женятся на спасенной принцессе.

Принцесса полу-изумленно, полу-гневно поморгала огромными зелеными глазищами.

- Ах вот оно как, оказывается.

- Эээ... а ты как думала? - робко спросил принц, - и как ты вообще сюда попала?

- А я, признаться, приняла эту башню за обсерваторию. Попала сюда по лестнице: делать мне больше нечего - по стенам карабкаться.

Принц покраснел, что и вовсе прекрасно смотрелось на его полу-синем лице.

- То есть ты сюда зашла... ээ... ну, чисто это...

- Чисто что?!

- Ну, в нужник?

От подсвечника принц предусмотрительно заслонился наручем, но всё равно было очень больно.

- Какой еще нужник???

- Ну... обсерватория, там же обс...

БАМ! Тяжелый фолиант вогнал сине-рыжую голову в доспех по самые наплечники.

- ИДИОТ! В обсерватории принято смотреть на звёзды, а не обс...

С трудом вытащив голову из брони, принц робко подал голос:

- Ну, верно - я тоже на балах говорю, что пойду посмотреть на звёзды, когда мне сильно приспичит.

Принцесса тяжело опустилась на стул и зарылась лицом в ладони.

- Так... экасый ыый ынц, или как там тебя. Можешь не продолжать. Я всё поняла. Ты достоин худшего наказания.

Прекрасный рыжий принц принял позу эмбриона, стараясь защитить самое сокровенное от летящего в него стула, но стул остался стоять на месте. Вместо него прилетело нечто намного, намного худшее. Всего пять слов:

- Я. Выйду. За. Тебя. Замуж.

Вернуться к оглавлению

В соавторстве с Л. А. Рё-нэн

Зазеванный рыцарь медленно ехал по просеке. Его гнедой конь зазевался не меньше хозяина, и потому переставлял копыта крайне медленно и с явной неохотой. Зазевало как коня, так и рыцаря буквально все: донельзя глупый бургомистр, пахнущие навозом и перегаром крестьяне, благородные дамы с костлявыми задищами, подгнившее сено с жуками, Королевская Кривоглавная Церковь и прочие сборщики похотей.

"Вконец уже зазевали, - подумал рыцарь, - подам в отставку и буду снимать концептуальное рыцарское кино."

В этот момент на его гордый римский профиль ляпнуло что-то холодное. Убедившись, что это был не пролетающий мимо дракон, рыцарь горестно вздохнул, упихал свой профиль обратно в забрало и драматично, в голос возвестил:

- Хляби! Разверзлись! Хлябство это, самое что ни на есть паскудное.

Рыцарь жаловался бы дольше и выразительнее, да помешал хриплый лающий кашель.

- Твою ж... - сплюнул бедняга, поминая добрым словом истлевший, но еще теплый поддоспешник, с почестями похороненный в ближайшем болоте. - В трон твою, в закон, в полторы тыщи икон, в царствие небесное, в рыдание загробное!

Хляби не заткнулись, но стало ощутимо теплее.

Внезапно дорогу рыцарю преградила гать. Вообще-то, казалось бы, гать должна стать продолжением пути, но зазеванный гнедой поскользнулся всеми четырьмя конечностями, и вылетевший из седла рыцарь взирал на неё снизу вверх.

- Гать твою! - возопил он, вкладывая в этот крик накопленные за годы странствий запасы пафоса. - Да сколько ж можно! Мало мне было бед, так еще эти хлябские хляби и гатская гать!

Гать возмущенно булькнула - то ли обиделась на непристойное предложение, то ли сапогом кованым подавилась...

Ругаясь на чем гать стоит, рыцарь помог гнедому подняться и обреченно залез в седло, не обращая внимания на стекающие по латам и усам капельки гати и хлябей. Неведомым образом стремена умудрились завязаться в узел под тощим пузом гнедого, что придавало картине сюрреалистический вид.

Из близлежащих кустов высунулась было небритая разбойничья морда, явно желавшая сделать рыцарю рыцарское предложение в стиле "Кошелек или жизнь", но зазеванный и вконец запутавшийся в стременах рыцарь так громко и так искренне гаркнул "Хохол на буй!!!", что морда, обидевшись, утрамбовалась обратно.

Минут пять рыцарь размышлял, что же такое он сказал высунувшейся морде, отгоняя возникающие перед глазами кошмарные образы усатых откормленных крестьян в широченных юбках цвета лица обманутого трактирщика, но в итоге забил (фигурально выражаясь), плюнул (чуть более реально, чем хотелось бы, пришлось долго извиняться перед обиженным конем) и вяло обмяк в стременах, как мокрая соломенная кукла, малолетние хозяева которой долго не могли выбрать, во что же им поиграть - то ли в сожжение зимы, то ли в тушение амбара...

Благополучно, хоть и неторопливо миновав гать, рыцарь выехал к каменному мосту через овраг. Овраг, впрочем, был едва ли два метра в ширину и пять в длину. Тропинка, изогнувшись, обходила его стороной, что было не особо характерно для оврагов, через которые был заботливо переброшен мост.

"Тролль, - подумалось рыцарю. - Под таким мостом обязательно должен жить тролль. А тут еще эти хляби..."

Рыцарь подъехал ближе, наполовину вынимая из ножен свой фамильный меч с девизом прадедушки-полиглота: "Do you parle Sie Espanol, генацвале?". Прадедушка, впрочем, был уверен, что этот девиз переводится "Если не мы - то кто же?".

Из-под моста, вопреки его ожиданиям, вылез вовсе не тролль, а носатый гном, достававший рыцарю едва ли до чуть пониже пупка. Оглядев рыцаря мрачным, однозначно зазеванным взглядом, гном хмуро вопросил:

- Ну, чего стоим, кого ждём?

- Тролля, - машинально брякнул рыцарь.

- Его нет, - возвестил гном и пантомимой из сложенной козырьком ладошки, прислоненной к глазам, изобразил капитана.

- А кто есть? - недоуменно спросил рыцарь.

- Я есть, - ответил гном. - Будем знакомы, Разрыв.

- Шаблонов? - всё так же машинально брякнул рыцарь.

- Мы знакомы? - прищурился гном.

- Так, я не понял, - в неразборчивый раз зазевался рыцарь. - Где тролль?

- Нету, - сказал гном и сделал непонятный, но определенно неприличный жест.

- Что... съели?!

- Да сам ты "с ели". Слез, - презрительно фыркнул коротышка, привычно забрасывая за плечо кустистую бороду. - В город он подался. Работать. Троллей там кормят...

- Да, слышал, - многозначительно кивнул рыцарь, - Советники городские в таверне обсуждали как-то, мол, собрались на форум - и тут тролли понабежали.

- Вот-вот, - подтвердил гном, - Однако ж, как говорил мой покойный прадедушка, пока мы тут мокнем, ОНИ там сушатся. Пойдем, что ли, сушиться. Приглашаю.

Рыцарь с готовностью спешился и проследовал за гномом под уютный, хоть и замшелый мост.

Несчастный гнедой послал вслед рыцарю проклятье, а в небеса - мольбу о сене. И тот, и другие коня проигнорировали.

- Ну заходи, заходи, гостем будешь, - нетерпеливо повторял гном, грызя кончик бороды. - Гостем будешь, обедом будешь...

- Гадом буду, - ошалело согласился рыцарь. И было от чего ошалеть. Вместо стандартного подмостовного подхвостья оказаться в уютной пещерке, декорированной непонятными лоскутами самых разных оттенков, но с одинаково неровными лохматыми краями... На удивление, было относительно сухо и почти не воняло тухлой рыбой, дохлыми кошками, заплесневелыми грибами, мокрыми носками, гнилой соломой, несвежим молоком и марципаном. На пока еще сухой земле лежал комплект игральных костей и изрядно погнутый канделябр.

Рыцарь понимающе кивнул и незаметно, как ему показалось, потрогал забрало.

- Жулят? - спросил он гнома, кивая на канделябр.

- Нет, - гном грустно покачал головой, - я сам с собой обычно играю. На щелбаны канделябром. Но иногда и жулить пытаюсь. И иногда себя на этом ловлю, и опять же - канделябр.

Рыцарь погрузился в раздумья. Шаблон упреждающе потрескивал.

Гном первым нарушил затянувшееся молчание:

- Не буду спрашивать, гость, куда ты путь держишь - это мне и так ведомо. Интереснее - зачем?

Рыцарь слегка икнул, ибо он не имел ни малейшего представления, куда он держит путь. В этот, с позволения, какой лес его завела какая-то кто. Но какая и кто - он тоже не знал. А ехал не куда, а откуда. Потому, что зазевался.

- Грааль, что ли, ищешь? - помог ему гном.

- Гра... гра...аргх! - подавился несчастный. - Какой Грааль! Ты думай, что говоришь, на Грааль конкурс в сто рыцарей на место, бюджетные места, по слухам, давно отданы на откуп этому... как его... Обутому, Обзорному, Стозевному... Озерному, вот! Мы уж так, что попало. Слышал ли ты, зло... недомер... черт... кхм... любезный хозяин, об Утреннем Поиске Парных Носков, например?

Гном ошалело уставился на рыцаря.

- Это непрактично! У меня вот, например, все носки парные. Правда, я их всё равно не ношу.

- Почему? - поинтересовался рыцарь.

- От пола оторвать не могу, - грустно ответил гном.

Рыцарь нервно кашлянул. Судя по обилию ароматов, пропитавших его доспех, еще несколько недель он может не опасаться лесных хищников: его просто-напросто будут издалека принимать за бродячий бордель или цирк, а клоунов, как известно, предпочитают сторониться все звери правильной ориентации. Так, на всякий случай.

- Гноме, - зазеванно возвестил рыцарь, - ты даже не представляешь...

Он вяло махнул рукой, перевел дыхание и продолжил.

- Вот возьмём, для примера, город. Пыль, благодать, дары моря на крышах телег. Форумы, тролли, костлявые задищи. И тут я. Вот и не выдержал. А тут - мать, тьфу ты, гать, мать её. Имбецил спотыкается, я в грязь падаю. Из кустов морда торчит. Тролля нет, есть канделябр. И, что самое паскудное, хляби. Совершенно наипаскуднейшие хлябские хляби. Вот что они за вещи, самки собаки! Понимаешь?

- Нет, - честно признался гном.

- Я тоже, - честно признался рыцарь.

Часом позже рыцарь безутешно рыдал на груди у гнома. Грудь, конечно, была так себе, зато широкая, на ней можно было удобно разместить лицо и еще место для слез оставалось.

- И тут я... а они... а гать... - все еще всхлипывая, бормотал усталый рыцарь. - И так каждый день, так всегда, а они... вот... вообще... И я вернусь, а они опять, а я тогда тоже опять, и опять уеду, а там гати эти гадские... у-у-у...

Гном дождался, пока рыцарь уснет, осторожно отобрал у него засморканную бороду, погладил на прощание по голове и укрыл истрепанным шаблоном. Вздохнул, вышел из-под моста, с третьей попытки оседлал коня, с четвертой - удержался на нем, оглядел окрестности, с трудом приосанившись, преодолевая сопротивление объемистого живота. Обалдевший от такого поворота событий гнедой доплюхал до упомянутой гадской гати, та охнула, чавкнула от неожиданности и выплюнула рыцарев сапог. Гном победно улыбнулся и направил коня куда-то на закат, где было меньше мошкары.

Под мостом счастливо всхрапывал и улыбался во сне рыцарь.

Проснувшись, рыцарь с удовольствием отметил, что степень зазеванности уменьшилась, и с неудовольствием отметил, что хозяин, гном по имени Разрыв Шаблонов, исчез. Рыцарь почесал шлем и вылез из-под моста. Вполголоса ругая не желающие угомониться хляби, он с еще большим удивлением заметил отсутствие верного гнедого Имбецилы.

"На Имбециле, - подумал рыцарь, - езжу я. Раз Имбецила нет, значит - на нём кто-то уехал. Значит, уехал я. А если я уехал, то кто же остался? Под мостом живёт гном. Я проснулся под мостом. Значит, я гном. Но на гноме не было доспеха, а на мне - есть. Значит, рыцарь, то бишь я, уехал на Имбециле и забыл свои доспехи у гнома, стало быть у меня. А тут еще эти хляби..."

Зазевавшийся рыцарь, ставший гномом, сидел на мосту и улыбался. Его больше не беспокоили форумы, тролли, костлявые задищи, Кривоглавная Церковь и прочие сборщики похотей. Кто вообще станет его беспокоить в такой глуши? Еще меньше его беспокоила гать, сожравшая сапог, и торчащая из кустов морда. Это - заботы рыцарей, а гном есть гном. Гнома почти ничего не волнует, если не считать почти пришедший в негодность канделябр.

И хляби. Наипаскуднейшие хлябские хляби.

Вернуться к оглавлению

Крыска весело бежала по утреннему лесу. Она никуда не торопилась, просто ей нравилось бегать по влажной от росы траве. В лучах утреннего солнца ее серебристая шкурка переливалась всеми цветами радуги. Крыска наслаждалась окружающим миром.

Из-за куста выскочил маленький лягушонок и попрыгал в направлении маленького болотца. Крыска на миг остановилась, вслушиваясь в песню жаворонка, когда какой-то необычный звук привлек ее внимание. Кто-то неподалеку скреб камень чем-то твердым. Заинтересовавшись, Крыска осторожно взобралась на холмик и огляделась.

На краю небольшой полянки сидел маленький черный зверек и сосредоточенно точил когти и шероховатый камень. Крыска фыркнула — уж

больно забавно выглядело это существо. Зверек подскочил, обернулся на месте и принял оборонительную позицию: слегка привстал на задних лапах, поднял перед собой передние и оскалился. Заметив Крыску, он расслабился и, облегченно вздохнув, присел.

— Кто ты? — спросила Крыска, смеясь. — И зачем ты точил когти?

Осторожно поведя носом, зверек ответил:

— Я Барсук. А зачем когти точил... а какое тебе дело? — он настороженно нахмурился.

— Барсук? — Крыска удивилась. — А разве барсуки бывают такие, как ты? Черные, маленькие и худые?

— Ну... — зверек смутился, — я особая разновидность барсуков.

Крыска снова рассмеялась.

— Так зачем ты точил когти-то?

Барсук гордо вскинул голову:

— Затем, чтобы быть самым сильным!

Крыска спустилась с холма и подошла поближе.

— А зачем тебе быть самым сильным?

Зверек озадаченно посмотрел на нее.

— Как это зачем? Ну, чтобы никого не бояться, например... чтобы всегда чувствовать уверенность... чтобы развиваться.

— Смешной ты, — улыбнулась Крыска, разглядывая несуразное существо, — как будто в клетку сам себя загоняешь...

— Как это в клетку? — удивился Барсук.

— А вот так. Смотри — сколько вокруг прекрасного... а ты все когти точишь да тело свое тренируешь.

— И что? — обиделся Барсук. — Что же мне теперь, забиваться в норку и дрожать при каждом шорохе? Я лучше когти наточу и сам буду лис да волков пугать! Пусть весь лес боится Черного Барсука!

Барсук гордо выпрямился, играя перекатывающимися под кожей мышцами.

Крыска склонила голову набок.

— Сдается мне, ты совершенно не понимаешь красоты этого мира... ты видишь в нем только угрозу, которой стремишься избежать. Хочешь, я покажу тебе красоту?

— Как это? — не понял Барсук.

Крыска вздохнула.

— Пойдем со мной — увидишь.

Озадаченный Барсук в последний раз провел когтями по камню, осмотрел их и, удовлетворенный результатом, пошел за Крыской.

Она показывала ему все то, чем наслаждалась сама — весь мир. Она учила его ходить, не приминая травы, рассказывала о цветах и деревьях, приводила его на холмик, откуда очень удобно любоваться закатом. Вместе они пили утреннюю росу из лепестков шиповника и собирали маленькие ягодки земляники.

Барсук почти расслабился и перестал думать о том, чтобы стать самым-самым сильным. Это перестало быть нужным для того, чтобы никого не бояться.

— Скажи, Крыска, а как же хищники?

— Что хищники? — не поняла она.

— Ну смотри, мы так беззаботно бродим по лесу, неужели они нас не замечают?

Крыска загадочно улыбнулась и ничего не ответила.

И вот однажды ночью, когда они сидели на небольшом плоском камне и любовались звездами, Барсук услышал шелест в траве за их спинами. Вмиг вспомнив все то, чему когда-то учился, он молниеносно обернулся и принял оборонительную позицию. Из кустов, прямо на них, выползала огромная гадюка.

Крыска, обернувшись вслед за Барсуком, застыла, парализованная ужасом.

Бросив на нее прощальный взгляд, Барсук ринулся в безнадежный бой.

Он бился с яростью, вызванной отчаянием, и вот истерзанное тело змеи перестало дергаться. Маленький зверек с усилием поднялся над телом поверженного врага, но не смог устоять на ногах и тяжело рухнул на землю.

— Барсук! — Крыска вырвалась из оцепенения и бросилась к другу. — Барсук, не умирай!

— Крыска, — улыбнувшись прошептал Барсук и судорога исказила его черты, — Крыска, все в порядке, посмотри вокруг...

Крыска подняла голову и увидела самое прекрасное в ее жизни ночное небо; мягкий лунный свет проникал через неплотную листву и равномерно освещал все вокруг.

Обернувшись, она увидела, что луна окрасила шерстку Барсука в серебро, а в его глазах отражаются звезды.

Вернуться к оглавлению

Дракончик медленно, лениво приоткрыл один глаз. Перед ним, в ворохе осенних листьев, безбоязненно прыгали мелкие пташки, выискивая уже начавших впадать в спячку жуков.

Дракончик весело фыркнул, отчего лежащие перед ним листья на мгновение исчезли в пламени, но не вспыхнули, вопреки ожиданиям, а лишь начали местами тлеть. Перепуганные пташки с возмущенным чириканьем вспорхнули в воздух, скорбя о потерянном завтраке.

Дракончик смущенно отвел взгляд и опустил голову. Вздохнув, он встал, потянулся, с легким хрустом выгибая шипастый позвоночник. Потянувшись, он удовлетворенно оглядел свое небольшое тело, покрытое нежно-розовыми чешуйками, еще мягкими после недавней линьки. Молодой представитель великого драконьего племени носил имя Фнуфф. Это знание пришло к нему еще тогда, когда он был покрыт густой сладковатой жидкостью и хрупкой белой скорлупой. Но это знание не помогало ему охотиться или играть, поэтому он лишь изредка обращался по этому имени к самому себе.

Фнуфф был единственным драконом в округе, а, возможно, и во всем лесу. По крайней мере, за всю свою жизнь, а ему было чуть больше четырех лет, он не встречал ни одного дракона.

Дракончик с шумом втянул ноздрями воздух и расправил крылья. С сожалением оглядев их, он пришел к неутешительным выводам: подняться в воздух он сможет лишь на очень-очень голодный желудок. Фнуфф любил летать, но это у него очень редко получалось. И только в те дни, когда его мягкий округлый животик унылым пустым мешком волочился за ним по земле. И даже в этом случае ему не удавалось подняться даже на высоту собственного роста.

Дракончик огляделся по сторонам и, убедившись, что никто за ним не наблюдает, быстрыми движениями передних лап разрыл землю прямо перед собой. В этом тайничке Фнуфф хранил свое любимое лакомство — желуди.

Желудей оставалось немного — на два-три раза, если не набивать брюхо полностью. Он зажмурился, предвкушая наслаждение, и, широко открыв пасть, зачерпнул нижней челюстью заветное лакомство.

Фнуфф ничего не знал о драконах. Наверное, он бы удивился, узнав о том, что одним из любимых блюд среди настоящих драконов являются вовсе не желуди, а свиньи, для которых, в свою очередь, желуди весьма вкусны. Но, увы, некому было научить маленького дракончика Настоящей Драконьей Жизни, и некому было упасть в обморок при виде представителя гордого драконьего племени, весело съезжающего с горки на мягкой розовой части тела.

Кстати, съезжать с горки на этой самой части тела было одним из его любимых занятий, независимо от того, что сказали бы по этому поводу

умудренные годами гордые, величественные драконы.

Поэтому, пребывая в полном неведении относительно своих ужасных манер и пагубных пристрастий, дракончик рос и набирался житейского

опыта. С детским восторгом и легкой ноткой осторожности он подумал о скором приближении зимы. С одной стороны, ему не придется поднимать отягощенное съеденными желудями пузо и тащить его вместе с собой к озеру, где он сможет утолить жажду — ему будет достаточно дыхнуть прямо перед собой и попить из лужи расплавленного снега, а с другой стороны, тех самых желудей зимой не сыщешь, а значит, пора приниматься за приготовления.

Дракончик испытал необходимость заготовки запасов на зиму еще в первый год своего существования вне яйца. Тогда ему, еще маленькому, дрожащему и робкому, пришлось обгрызать твердую, обмерзшую и совсем невкусную кору с деревьев, чтобы хоть как-то спастись от наступающего голода. Но с тех пор он подрос — на целых полтора метра! И теперь он, умудренный годами, совсем-совсем не боялся зимы, а напротив, с нетерпением ждал ее наступления. Фнуфф еще раз потянулся, расставив передние лапы широко в стороны, стукнул хвостом по земле, поднял свое округлое тело и, удовлетворенно выпустив в воздух тонкую струйку пламени, двинулся вглубь леса.

Пробираясь между деревьев, он заметил, что что-то блестит в морковных лучах осеннего солнца. Дракончик заинтересовался, подошел поближе и увидел паутинку, натянутую между двух маленьких веточек молодого деревца.

Как зачарованный стоял Фнуфф и, затаив дыхание, наблюдал за суетящимся маленьким паучком, которого солнце окрасило в веселый золотистый цвет.

Паучок торопливо чинил свою сеть: в нескольких местах наметились прорехи, чреватые серьезным ущербом для его рациона.

Глядя на паучка, дракончик понял: происходит что-то очень важное.

Важное не только для паучка, важное для него, Фнуффа. Наблюдая за маленьким зверьком, он должен постичь некую сокровенную тайну, доселе скрытую от него. А маленький прядильщик, не подозревая о возложенной на него ответственной миссии, продолжал трудиться всеми восьмью лапками, выпуская из себя тончайшую нить.

И вдруг дракончика осенило: паучок не понимает, как он это делает! Им движет Настоящий Животный Инстинкт! И Фнуфф подпрыгнул на месте, что было не так уж и легко, учитывая его вес. Он посмотрел на себя, оглянулся на кучу листьев и веток, которая в течение долгого времени служила ему постелью, и та вдруг показалась ему жутко неудобной. Он вспомнил вкус желудей, и тот показался ему отвратительным.

Дракон поднял вверх голову на смешной короткой шее и торжествующе, с ревом, выпустил в воздух струю пламени.

В этот вечер он поужинал оленем.

Огромный багровый дракон медленно, лениво приоткрыл один глаз. По лежащей перед ним груде костей — остатки вчерашнего ужина — суетливо сновали крысы, выискивая остатки мяса на костях. Не поднимая головы, дракон презрительно фыркнул, выпустив всепоглощающий поток пламени, вмиг поджаривший неосторожных зверьков. Гигант на мгновенье закрыл глаз и носом вдохнул прохладный вечерний воздух.

Дракон неторопливо встал, потянулся, с громким хрустом выгибая шипастый позвоночник. Он с удовлетворением оглядел свое великолепное тело, покрытое лучшей броней, которую когда-либо создавала природа — твердой, как сталь, чешуей цвета запекшейся крови. Его, воистину

являвшегося украшением драконьего племени, звали Фнуруахх, он узнал свое имя, убив своего первого сородича; в свои неполные двести лет он уже очистил принадлежащую ему территорию от четырех взрослых драконов и трижды произвел на свет потомство.

Он расправил свои могучие крылья, способные поднять в воздух в два раза больше его веса, гордо выпрямил шею, поднял голову к потолку пещеры и, удовлетворенный, выпустил уз ноздрей две струйки дыма.

Ветер застонал снаружи пещеры и, разойдясь, закинул в логово великого охотника несколько ярко-красных листьев.

«Осень, — подумал дракон. — Впереди зима».

Великий дракон любил зиму — ему нравилось играть своим могучим огненным дыханием, вытапливая из снега и льда причудливые фигуры. Но, с другой стороны, с выпадением снега некоторые животные впадали в спячку, другие становились менее жирными и питательными. Приходится отъедаться заранее, чтобы не испытывать неудобства до прихода новой весны. Фнуруахх неторопливо вышел из пещеры и взлетел, поднимаясь к заходящему солнцу, затем спикировал к лесу.

Он не знал, что привело его на эту полянку, дракону никогда не найдется подходящей добычи в этой части леса. Прямо посреди небольшой

прогалины в лесу рос могучий дуб, ему было почти двести лет. Если быть точным, дерево было на четыре года младше самого дракона. Описав круг над лесным великаном, дракон было взмыл обратно в закатное небо, но вдруг его внимание привлекло нечто. Он мягко, уверенно приземлился и подошел к привлекшему его внимание предмету. Прямо перед ним, почти засыпанная осенними опадающими листьями, лежала мягкая, нежно-розовая чешуйка.

Вернуться к оглавлению

Жил-был ангел по имени Семафор. Нет, неправильно. Жил ли он, я не знаю, вообще слово «жизнь», на мой взгляд, к ангелам неприменимо. Да и был ли он, история в лице библии умалчивает. Но звали его действительно Семафором. Кто ему такое имя идиотское дал, — хотя вопрос риторический.

И любил этот ангел думать. Как правило, думал он над вопросами, ответ на которых ему мог дать только Сами-Знаете-Кто, но подойти и спросить он не решался.

А началось всё с того, что наблюдал он, как команда ангелов разной крутизны и, опять же, с разным количеством крыльев, под предводительством Самого, низвергала Люцифера и его последователей из райских кущей в недра земные, и стоял тогда Семафор, не решаясь встать на сторону Мятежника, но не смея поднять свой пламенный меч (да-да, неизменный атрибут всех ангелов, не знаете что ли?) против того, кто был вторым, но возжелал стать первым.

И сомнение тогда запало в душу (вот опять же интересный вопрос — есть ли у ангелов души) Семафора: почему же, собственно, Люцифер этот бунт поднял? Что же ему не по нраву пришлось? Вроде бы в Раю жизнь — райская, все живут праведно, то есть Бога почитают, ну и в таком, значит, ключе...

И задумался он тогда: а зачем вообще ангелы существуют, тем более, в таком непомерном количестве? Думал он, напрягался, но ни до чего так и не додумался. Только перья поседели. И решил он поискать всё же истину, а то как-то неправильно всё сложилось. Разонравились ему райские кущи, да и вообще... Захотелось ему чего-то такого... ну не знал он даже, чего именно, чего-то такого манящего, вкусного и вроде бы даже запретного, но ведь он же не полностью, так, посмотреть да потрогать, ведь ничего же за это не будет, правда?..

И спустился тогда Семафор на землю грешную, и отправился к людям.

Долго ходил он меж людей, незримый и неслышимый, наблюдал за ними и всё удивлялся: что же это за существа такие, маленькие, грязные, грешные, сварливые... А ещё говорили — по образу и подобию... Никакого сходства. И что удивило его наибольшим образом, это то, что эти маленькие... ухх... и не знал он, как назвать их, — считали, что ангелы (да, да, ангелы!) созданы Господом дабы им, людям (мыслимо ли?), прислуживать!

И хуже того — ересь эта якобы от какого-то там пророка шла, которого сам Саваоф одобрил и муть эту ему в качестве знания преподнёс. Разобиделся тогда Семафор (а вы бы не обиделись, если бы узнали, что вы созданы муравьям да тараканам прислуживать?!) и ушёл от людей, куда глаза глядят. И решил он тогда сходить к Мятежнику. Может быть, подумал он, именно потому тот и ушёл от Бога, а вовсе не изгнали его?

И понадеялся тогда Семафор, что в Преисподней найдёт он ответы на свои вопросы.

Долго шёл он и вот добрался до врат адовых. Подивился тогда ангел — что ж Ада-то так боятся и малюют Бог весть что: удушливый воздух, раскалённые железные ворота и прочее? Не было там ничего этого, а были простые ворота, с замысловатым орнаментом, да и воздух после райских благовоний казался лёгким и чистым.

И протянул он было руку, чтобы открыть и войти, но увидел надпись над входом: «Оставь надежду, лишь тогда войти сюда ты сможешь» (эта та самая надпись, которую опосля старик Данте так безбожно — или, вернее, набожно — исковеркал). И отдёрнул Семафор руку в изумлении: как же так? Ведь именно надежда привела его сюда! Надежда найти ответы на свои вопросы...

И, в глубокой печали, удалился он от врат Преисподней.

Долго ещё бродил он по земле, печалился и думал, и вот, наконец, решил он вернуться к Богу и покаяться, и у него узнать Истину. Расправил он тогда крылья и взлетел. Но сколько бы он ни поднимался, не приближались небеса ни на метр. Понял он тогда, что вернуться уже не сможет.

И с тех пор болтается Семафор, аки говно в проруби, и нет ему ни покоя, ни забвения.

Вернуться к оглавлению

«Во имя Тьмы!» — и до конца,

Вновь смертью смерть поправ,

Клинки вонзаются в сердца

Среди зеленых трав.

Вдали дыхание весны

Под водопадом лет

Звенит, поет и видит сны

Про мягкий лунный свет.

И звезды падают, горя —

Сжигают небосвод.

И вновь расстелится заря

Среди шумящих вод.

Все это будет; снова ночь

Уступит ради дня.

И сон умчит сомненья прочь....

Не будет лишь меня.

Вернуться к оглавлению

Итак, я очнулся. В первую очередь я понял, что не чувствую своего тела... Хотя при этом я видел его во вполне обычном ракурсе. Осмотрев себя, я осознал, что прикован почти к самой вершине отвесной скалы. Прикован за все конечности. Правая рука — высоко над головой, левая — на уровне пояса. Ноги — примерно на ширине плеч, правая чуть подогнута.

Вокруг меня, насколько далеко я мог видеть, простиралась выжженная пустошь. «Неужели, это все — я?» — промелькнула в голове мысль, и я понял, что ничего не помню. Я знал, что моим нынешним положением я обязан Врагу, хотя я не мог вспомнить (а знал ли?) ни его имени, ни лица.

Солнце медленно двигалось по привычному, давно проложенному маршруту. «Наверное, сейчас жарко», — мысль пришла по привычке,

доказывая, что у меня было какое-то прошлое. Именно в тот миг я стал делить все происходящее на «Тогда» и «Теперь». Я взглянул на Солнце. Ярко-белое, в черном ободе, оно не обожгло мне глаза. Я ощутил, что то светило, которое я Тогда привык считать враждебным, проявляет Теперь ко мне потрясающее равнодушие. В свою очередь, я постарался ответить ему тем же.

Высоко надо мной, в сторону заходящего Солнца, пролетела птица. Я понял — это посланник. Не знаю, как я это определил, но сложилось

впечатление, что я это просто знал.

Когда птица улетела, я максимально расслабил мышцы шеи, пытаясь погрузиться в забвение. Я знал, что помощи ждать неоткуда: те, кто мог бы прийти — не придут; те, кто хотел бы — сейчас нуждаются в помощи не меньше меня. Хотя, странно — но я не чувствовал, что нуждаюсь в помощи.

Я пришел в себя от пристального взгляда. Передо мной стояла (в тот момент я забыл, что меня и то, на чем можно было бы стоять, разделяло

много десятков метров)... итак, передо мной стояла невысокая, даже, пожалуй, низкая (на земле она, наверное, едва достала бы мне до ключиц) девушка.

Мягким жестом она подняла мой подбородок и пристально взглянула мне в глаза.

Если бы мое тело повиновалось мне, я бы, наверное, вздрогнул. Я никогда (я знал это!) не видел таких глаз. Вся грусть и скорбь, которую можно было бы собрать вместе, была сосредоточена в этих прозрачных, светло-голубых глазах.

Кажется, она долго смотрела на меня... Я не уверен. Я не мог оторвать взгляда от маленьких зрачков, черными прорубями пронзавших озера

Отчаяния, чтобы рассмотреть ее. Затем она отвела взгляд, тихо вздохнула и прошептала:

— Нет, еще нет...

У меня возникло ощущение, что я должен был знать, о чем она говорила; и я был в глубине души не согласен с ней, и я ждал других слов, но мне нечем было возразить — ибо я знал, что она не ошибалась. Просто она никогда не ошибается. Не может на самом жестком уровне: просто не способна. Как порой тяжко осознавать себя истиной в последней инстанции — я сделал правильно, даже если чувствую, что был не прав. Это больше, чем власть Богов: Боги рискуют незначительным порой мнением верящих в них.

А ей нечего терять: у нее нет ничего, кроме ее власти и абсолютной непогрешимости.

Послышался легкий шорох одежды, и я понял, что она удалилась. Я знал, что однажды она вернется. Не сюда, не ко мне — за мной. Я знал это, но это знания не вызывало во мне никаких чувств, — я просто знал это, как знал и то, что буду вечно прикован к этой скале.

Прошло время. Подняв голову, я увидел в небе птицу и понял, что посланник возвращается. Когда она подлетела поближе, я увидел плоскую

лысую голову на длинной шее и кривой, изогнутый клюв. Я, если так можно выразиться, отшатнулся в отвращении.

Гриф! Символ позора, бесчестия. Неужели мой Враг опустился до того, что прибег к услугам таких помощников?.. Мне вдруг стало невыразимо больно и обидно, и я опустил голову. Я скорее инстинктивно почувствовал, чем увидел или услышал, что мерзкая птица кружится надо мной, постепенно сужая круги, и медленно снижаясь.

Я не понял, как это произошло, но, когда отвратительное существо село на мое левое плечо, я изогнулся и, преодолевая отвращение, сжал челюсти на его шее. Говорят, птицы глупы, но в глазах грифа я увидел не просто страх.

Он понимал, именно понимал, что обречен.

Но он ошибался.

— Запомни, — прорычал-прохрипел я, — ты, мразь! Никогда, понимаешь, никогда тень позора, который ты олицетворяешь, не должна

осквернять Воина. Даже мертвого. А теперь — убирайся, и передай своему хозяину, что я проиграл, но не побежден.

Выплюнув эту мерзость, я инстинктивно вытер губы о плечо. Я знал, что он сможет выполнить то, что я ему приказал. Знал, что Враг поймет, что я хотел ему сказать.

Солнце медленно скрылось, и наступила Ночь. Я знал, что всегда любил Ночь, ее пение Звезд, и тихий, ласкающий ветерок, но сейчас я увидел в ней также и другое наслаждение — покой, забвение, сон. Я знал, что это — моя последняя Ночь, но не мог сопротивляться ее ласковому баюканью.

Наверное, я уснул с младенческой улыбкой на потрескавшихся губах.

Странно для меня, который привык ощущать время, проведенное во сне, как одно мгновение — заснул, и тут же проснулся. Странно, но в эту, последнюю, Ночь, я прочувствовал каждый миг сна.

Когда я проснулся, последние Звезды растворялись в светающем небе, и мне вдруг стало страшно: показалось, что они действительно исчезали насовсем... Навсегда. И я закричал:

— Ночь! Почему ты позволила мне проспать до утра?! Почему ты не дала мне попрощаться с тобой, урвать последний поцелуй прохладной песни ветра?..

— Зачем растравлять раны? Прощание только сделало бы расставание еще больнее...

Я стиснул зубы. Больнее... Неужели что-то могло быть еще больнее?..

Взошло Солнце. В замке, далеко за моей спиной, послышались орудийный выстрелы. Я знал, что это салют. В честь победы моего Врага,

или, как он думал, в честь моего поражения.

— Жаль... — прошептал я, пытаясь обернуться.

— Жаль, что ты не можешь этого видеть? — спросил насмешливый голос в моей голове. Наверное, это был его голос, хотя я, судя по всему,

никогда его не слышал.

— Нет, — я покачал головой, — жаль, что я могу это слышать.

И тогда я упал. Упал, проваливаясь сквозь бездну скорби и отчаяния.

И снова — шелест одежд, пристальный взгляд, легкие пальцы, массирующие распухшие от оков конечности, — лишь теперь я понял, как

наравне с душой страдало мое тело.

И голос, который я, наверное, додумал сам:

— Я вернулась. Пойдем...

Вернуться к оглавлению

Однажды летом в час ночной ходил я по полям,

По тем, где весело треща, горела конопля.

Звенели птицы в голове, летая сверху вниз,

В носу же раздавалась трель - козявок грустный свист.

На небе - звёздный хоровод за облаками плыл.

И вот заметил: не один я в этом поле был.

Ко мне шел странный старикан: на голове - колпак,

Халат на теле, а в руке - заточенный тесак.

"Дружище, кто же ты таков?" - с улыбкой я спросил.

"Я - ослоликий звездочет" - на то ответ мне был.

"Я звёзды чту, храню и впредь не смей на них смотреть!

Не то из жопы из твоей кровищей хлынет смерть!"

Я задрожал: от брани той поджилки затряслись,

Фальцетом голос вмиг рванул в заоблачную высь:

"Не троньте вы меня никак, паскудник и наглец!

Я не из этих! Не таков! Уйдите наконец!"

Но ослоликий звездочет во гневе задрожал

И свой заточенный тесак мне в левый бок вогнал.

"Умри, мерзавец! Ты плохой!" - он заревел во тьме,

И умер я. Такая хрень приснилась нынче мне.

Вернуться к оглавлению

Что же отводишь взгляд? Неужели — боишься?

Не больно ты смел, когда — один на один.

Не бойся, я дам тебе время — лишь чтоб помолиться.

Если, конечно, услышит твой Господин.

Может, ты думал, что Смерть пощадит твою душу?

Вряд ли; хотя ты сейчас это поймешь.

Враг мой, не верь мне, но все же — хотя бы дослушай.

Кто поручится, что все слова мои — ложь?

Вас призывали верить — праведно, слепо...

Мой же девиз — все и всегда проверять.

Вот мы схлестнулись... как же все это нелепо!

Тьма мне свидетель — я не хочу убивать.

Если к тебе сейчас проявлю я жалость,

Ты, как всегда, укрепишься в вере своей.

Будешь и дальше бороться, отринув усталость.

Кровь будешь лить ради «вечных», «святых» идей.

Я, убивая тебя, как бы мщу ребенку

За прегрешенья его «безгрешных» отцов.

Я понимаю это, да что тут толку...

Нельзя оставлять в живых таких «храбрецов».

Вернуться к оглавлению

Ты девчонкою была,

Я любил тебя тогда,

Ты — красотка, я ж простой кузнец...

Я читал тебе стихи,

Ты смеялась от души,

И вот услыхал я наконец:

«Ну и кто ж ты таков,

Что так тратишь много слов,

Иль в округе храбрых нет сердец?

В кузне меч ты куешь,

Ну, а сам держал ли нож

Ты когда-нибудь в своей руке?»

Я тогда осерчал,

Молот свой тяжелый взял

И в глубокий омут зашвырнул.

Выбрал в кузне лучший меч,

И гора свалилась с плеч,

Сел на лошадь и вперед рванул.

Я рубил, убивал,

И пощады не давал,

А в глазах огонь безумья пел.

Я теперь — Воин Зла,

Убивать, сжигать дотла —

Больше ничего я не хотел.

Тьма в душе, в сердце Боль,

Дым и пламя за спиной,

И сверкает меч в моей руке.

Мой союзник — лютый Страх,

Гнев и ненависть в глазах,

Мчусь вперед наперекор судьбе.

И теперь — я герой,

Слава стелется за мной.

Я теперь везде желанный гость.

Здравицы в мою честь,

Отовсюду льется лесть,

Лишь одна застряла в горле кость.

Тьма в душе, боль в глазах,

Пятна крови на руках...

Взор мой режет безмятежность дня.

Под копытами коней

Гибнут все, кто был слабей,

Я погибну только от меча.

«Верный меч, мне скажи,

Не напрасно ли я жил?

Иль мне, может, лучше умереть?..

Щель в доспехах ты найдешь,

Сердце черное пробьешь,

И встречай меня подруга Смерть».

Мне ответил черный меч:

«Мне тебя не уберечь...

Если ты решил — да будет так.

Я найду в доспехах щель,

Уничтожу свою цель.

Сделай же скорей последний шаг».

Как воскрес — не знаю я, только помню Черный храм,

И лежал на алтаре белый жертвенный баран.

Тьма и Свет перемешались вдруг,

Я теперь никак не разберу, кто враг мне, кто мне друг.

Тьма в душе, но покой

Стал теперь союзник мой.

Черный меч был вложен в ножны мной.

Изменился я теперь,

Не люблю тебя, поверь.

Стал теперь совсем, совсем Иной.

Вернуться к оглавлению

Двадцать семь гордых, белокрылых кораблей медленно вырастали на горизонте, вычерчивая свои горделивые силуэты в последних золотых лучах заходящего солнца. Двадцать семь кораблей - всё, что осталось от огромного флота, покинувшего родные берега Альтары, родной земли эльфов.

Стоя на мостике «Звёздного странника», огромного флагмана с белоснежными парусами, Ингэлеон Эсталир, единственный сын последнего короля некогда могучего эльфийского народа, молча вглядывался в очертания вырисовывающиеся перед ним материка, который должен будет навсегда стать им домом. Нет, не домом. Убежищем. Ангалор. Ингэлеон поймал себя на том, что повторяет это слово вновь и вновь.

Увенчанный резной фигурой Элианы, покровительницы мореходов, нос «Странника» мягко рассекал водную гладь, неся эльфов к земле, где они смогут начать всё сначала.

Бесшумно, крепкая рука легла на плечо Ингэлеона.

- Мой король, на рассвете мы пристанем.

«Король», - подумал эльф с горькой усмешкой. Король, которому дано властвовать над остатками эльфийского народа. Король, чьё королевство пока что сводилось к двадцати семи кораблям. Король поневоле.

Развернувшись, он взглянул в наполненные надеждой глаза капитана.

- Альянаро, - промолвил он, помедлив, - ты сделал невозможное. Мы справились с первым испытанием, - «Не первым», - добавил он про себя.

- На заре… - Ингэлеон вдохнул, пытаясь проглотить застрявший в горле ком - скорбь об оставшихся прикрывать их отступление, - на заре мы пристанем к берегу. Мы обретём убежище. Ангалор.

- Капитан! - крик дозорного заставил короля и Альянаро вздрогнуть, - впереди - свет!

Свет? Сейчас - едва ли после полуночи? Сердце Ингэлеона застыло, заставив его сжать резную рукоять меча. Это - знак?

Взгляд капитана устремился к суше, где пока неярким красным цветком разгоралось пламя.

Кипящая, белая вода сбивала мореходов, огромными волнами перекатываясь через палубы белокрылых кораблей, заставляя усталые мачты стонать в глухом отчаянии. Пламя, вырывавшееся, казалось, прямо из земли, вздымалось выше туч, могильной мглой заполнивших тёмное, ночное небо. В раскатах грома растворились крики несчастных эльфов, смытых за борт неистовыми пощёчинами водной стихии.

Волосы, выбившиеся из-под узкого серебряного обруча, кровавыми струнами впивались в лицо короля, стоявшего лицом к ветру. В застывших глазах читалось чувство, которому эльфы ещё не знали названия.

Высокий, темноволосый эльф, рулевой «Закатного солнца», стоял, в немом ужасе наблюдая за огромной, выше мачт, волной, несущейся на его фрегат, озарённой в очередной безумной вспышке пламени, вырывающегося из жерла вулкана.

На какой-то короткий миг, крики ужаса заглушили треск разламывающегося корабля…

Двадцать шесть силуэтов усталых, потрёпанных кораблей медленно очерчивались в наполненном пеплом утреннем воздухе. Рассветные лучи, казалось, неохотно падали на плавающие в воде остатки мачт и доски.

Пальцы Ингэлеона отказывались разжиматься, когда капитан Альянаро при помощи двух матросов пытался перенести короля в его каюту.

- Всё уже позади, мой повелитель. Мы выжили, - прошептал он.

Внезапно, последний повелитель эльфов отпустил руки, оставляя глубокие следы на крепких деревянных поручнях, и повернул лицо к капитану. На Альянаро смотрела пара бездонных, слепых глаз. Глаз безумца.

Эльф, пытаясь приподняться, пошатнулся и вновь упал на холодные, гладкие камни. Его вырвало. Удушливый воздух щекотал ноздри, заставляя его вновь и вновь чихать. Кровь струилась из многочисленных ран на его теле. Исторгнув из себя очередную порцию морской воды вперемешку с песком и пеплом, он заставил себя открыть глаза. Воздух, наполненный тяжёлыми, серыми хлопьями пепла, казалось, застыл, превратившись в липкую, холодную жижу. Покрытые светло-серым вулканическим пеплом камни, напоминавшие выбеленные ветром кости, простирались повсюду. Покой серого, унылого песка почти не нарушался медленными, ленивыми морскими волнами, припорошенными проклятыми хлопьями.

Неожиданно резко, эльф заставил себя сесть, резко тряхнув покрытой серыми, седыми волосами головой. Повсюду, насколько видели его помутневшие глаза, простиралась безжизненная, серая равнина, среди которой, как вонзившаяся в тело стрела, торчала высокая, обломанная к вершине башня вулкана, над которой едва заметной, тонкой змейкой вился серый дым.

- Проклинаю эти серые земли, - выдохнул седой эльф, тот, что когда-то был рулевым гордого белокрылого фрегата «Закатное Солнце».

И наступила Тьма.

Читать первую часть

Вернуться к оглавлению

- Дэл?

Отхлебываю глоток пива из своей кружки и поднимаю глаза на собеседника.

- Что тебя тревожит?

Слегка пожимаю плечами.

- Яхма, у тебя талант задавать мне вопросы, ответ на которые невозможно дать словами.

Кривая, однобокая ухмылка. Испытываю некоторое раздражение, - как, впрочем, и всегда, когда он так делает.

Яхма сплетает пальцы и пристально смотрит мне в глаза.

- А хотя бы для себя ты определился с этим ответом?

Задумчиво рассматриваю лицо собеседника - такое знакомое, и такое чуждое: короткие каштановые волосы, не тронутые сединой, прямой нос, тонкие губы, чуть насмешливый взгляд серых глаз.

Пытаюсь понять, что кроется за этим вопросом.

- Возможно. Но меня больше беспокоят не проблемы, а решение.

Яхма неопределенно пожимает плечами, откидываясь на спинку стула. Пальцы по-прежнему сплетены и пристальный взгляд устремлен прямо на меня. Я чувствую, что он ждет продолжения ответа.

- С момента нашей встречи прошло несколько месяцев. И за это время произошло больше событий, чем за предыдущее десятилетие.

Прикрываю глаза, погружаясь в воспоминания.

Хаос в Кармале. Поединок с Торогаром. Осада. Архипелаг. Авелина. Чайки.

- Мог ли ты представить весь этот водоворот событий, Яхма, когда пошел смотреть на "лесного демона"?

Собеседник чуть склоняет голову набок.

- Дэл, в отличии от твоей, моя жизнь пестрит событиями. Хотя, признаться, такой солянки я не ожидал. Но и не жалею.

Задорно улыбается, глаза блестят, как у мальчишки - для полного сходства не хватает только веснушек.

- И я не жалею. Наверное...

Прошлое. Настоящее. Будущее? Слишком много прошлого. Словно прочитав мои мысли, Яхма тихо произносит:

- Дэл, ты почти не рассказывал о своем прошлом.

- Не самые, знаешь ли, радостные воспоминания.

Передергиваю плечами - лучше уйти от этой темы.

- Знаю. Я же слышал тогда ваш разговор с Торогаром.

Вот тут он меня удивил.

- Ты знаешь наш язык?

- Выучил за годы службы при дворе лорда Гхаст.

- Ты служил у Тайгалара?

- У Валитэля, его племянника, если быть точным.

- Ты об этом не упоминал.

- Не у тебя одного неприятные воспоминания, Дэл.

Молча киваю, соглашаясь с его правом молчать о давней боли.

Яхма сверлит меня взглядом, словно силясь прочитать мои мысли. Взвиваюсь:

- Ну что еще?!

- Дэл, я не хочу бередить твои раны...

- Так и не береди!

Он вздыхает, на секунду отводя взгляд.

- Знаешь, так получилось, что я слышал и о твоей клятве...

Взмахом руки обрываю его.

- Эта клятва - моя жизнь. Моё будущее.

Пожалуй, это прозвучало еще резче, чем я хотел бы.

Лицо Яхмы стало еще более непроницаемым, взгляд - еще насмешливее, чем обычно.

- Я знаю. Слышал. Ты поклялся вернуться, чтобы отомстить.

Молчу, хотя меня переполняет гнев.

- Отомстить кому, Дэл? Этой темной богине?

- Да имел я её вместе со всем жречеством!

- Тогда, наверное, жителям Лорайи, которые отказались тебя поддержать?

- Чушь! Пусть сгниют, мне нет до них дела!

Яхма прищуривается, наклоняясь вперед и глядя мне прямо в глаза. Его голос звучит отчетливо, медленно выплевывает каждое слово.

- Неужели - этой - жалкой - дуре - которая - ополчилась - на - тебя - за - убийство - дочери?

- ДА!!!

Яхма теряет самообладание и вскакивает:

- Идиот! Гордости своей ты собрался мстить! Понимаешь?!

Несколько секунд мы разъяренно смотрим друг на друга, потом Яхма остывает и садится на место. Его голос звучит очень устало:

- Дэл, я предчувствую - ты выполнишь свою клятву. Но не так, как тебе хотелось бы.

Минуту мы молчим: я обдумываю услышанное, он, кажется, собирается с мыслями.

Теперь Яхма выглядит уставшим, внезапно постаревшим. В голосе слышится отголосок боли:

- Хотел бы я знать, что готовит будущее.

Тебе - ничего, Яхма. Ты уже много лет, как мертв.

А я в данный момент умираю. Умираю, выполнив клятву. Умираю над еще теплым телом своей Немезиды.

Это лишь воспоминание.

О разговоре, который был мне так нужен.

О разговоре, который так и не состоялся.

Вернуться к оглавлению

Не желающий угомониться ветер поднимал в сухое, горячее небо клубы пыли. Слегка пригибаясь, путник форсировал дорогу, пряча лицо под широким капюшоном.

Двое крестьян, спрятавшиеся под перевернутой телегой от гнева буйствующей стихии, с удивлением смотрели на безумца, осмелившегося бросить вызов степной буре. Старший из них что-то прокричал в самое ухо своему младшему товарищу, и, хотя громкий порыв ветра заглушил его слова, казалось, в яростную какофонию бушующей стихии вплелись звуки человеческого голоса. Путник обернулся и, прищурившись из-под капюшона, глянул в сторону телеги. Ветер чуть было не сорвал с его плеча дорожную сумку, но смельчак (или же, как предположили крестьяне, безумец), быстрым уверенным движением перехватил её, и свободной рукой просунул ремень сумки под перевязь. Через мгновение он, резко опустившись на одно колено, выбросил вперед согнутую в локте руку, с намотанным на неё прочным дорожным плащом, прикрываясь от летящих в него веток.

Старый крестьянин обреченно покачал головой, и в секундном затишье молодой расслышал:

- Бедолага... не дойдет.

Молодой кивнул, и в тот же миг оба услышали скрип, перекрывающий шум ветра...

Путник отпрыгнул в сторону, уклоняясь от летящей в него большой ветки, и покачал головой, глядя на раздавленную огромным рухнувшим деревом телегу.

Жители Абинора знали, что грядущий день не сулит им ничего хорошего. Вчерашний ураган не оставлял никаких сомнений в том, что с надеждой на хороший урожай придется распрощаться, а это означало, что запасы продовольствия придется возить аж из Кхирга.

Кроме того, ужасный ветер частично разрушил городскую стену и прошелся по городу, срывая с домов крыши. В отсутствие строительного камня, большая часть построек в город была сделана из прочной древесины, но, как оказалось, даже прочнейшее дерево, скрепленное металлом, бессильно против неистовства стихии. Жители неохотно, с болью в сердцах, выходили из домов, чтобы узреть следы пиршества демонов ветра.

Человек в потрепанном сером дорожном плаще с перекинутой через плечо сумкой подошел к обитым сталью воротам и громко постучал. Со стороны это выглядело несколько смешно, так как в пятнадцати метрах от ворот в стене зияла дыра.

С плохо скрываемым недовольством, стражник окинул путника взглядом, и не говоря ни слова, копьем указал ему на провал. Человек выжидающе скрестил руки на груди, не трогаясь с места.

- Проходи, - процедил стражник.

- Открой ворота, - негромким, властным голосом произнес путник.

- Тебе что, мало дыры в стене?! – взорвался страж, - Тоже мне, король Южного Королевства! Розовыми лепестками тебе путь не устлать?

- Я стерплю эту грубость лишь потому, что понимаю ваше горе – твое и остальных жителей города. Но опасайся разгневать меня, - с явной угрозой в голосе произнес странник, - а теперь открой ворота, и я забуду об этом инциденте.

Стражник вздрогнул - на миг ему показалось… да нет, только показалось, что стоящий перед ним человек в запыленной дорожной одежде, облачен в белые с золотым доспехи и подпоясан великолепным мечом в украшенных драгоценными камнями ножнах. Повинуясь какому-то непонятному порыву, он спустился со стены, поднял засовы и распахнул ворота. Странник вошел, кивнул без малейшей тени насмешки, и протянул стражнику руку.

- Моё имя Эдрас.

Сглотнув, всё еще под властью мелькнувшего видения, стражник пожал протянутую ему руку и отступил на шаг. Улыбнувшись, человек, представившийся Эдрасом, еще раз кивнул и неспешно удалился по Привратной улице свободного города Абинора.

Лишь самые зажиточные жители Свободных городов, располагавшихся на границе степей и великой пустыни Абатар, могли позволить себе каменные дома. Дерево, столь редкое в степи, всё же встречалось куда чаще пригодного для строительства камня.

Поэтому, а еще и потому, что в свободных городах почти не было мастеров–каменщиков, невысокий черноволосый человек, с усилием кативший перед собой большую тележку, наполненную грубо обтесанными камнями, не мог не собрать вокруг себя толпу зевак. На вид человек был довольно молод – от силы лет тридцать, но, судя по лицу, отмеченному несколькими шрамами, да еще по морщинам на высоком лбу, баловнем судьбы он не был. Черные, ниспадавшие до плеч волосы, были перехвачены на лбу узким кожаным ремешком. Блестящее от пота, загорелое, обнаженное по пояс тело, свидетельствовало о том, что тяжелая физическая работа не была для него в диковинку. И еще – его холодные, кристально-голубые глаза, излучали властность.

На противоположной от главных ворот стороне города человек остановился перед огромной кучей камней, аккуратно сложенной на пустыре. Наклонив тележку, он осторожно выложил из неё камни.

Переведя дух, он подошел к колодцу, вырытому неподалеку, и, зачерпнув ведро воды, окатил себя с ног до головы. Суровыми глазами, в глубине которых, однако, таилась весёлая искорка, он глянул на немногочисленных зевак, и, оценивающе взглянув на груду привезённых им камней, удовлетворённо кивнул и покатил тележку обратно.

Капитан абинорской стражи удивлённо вскинул брови, окинув взглядом доходящие до пояса стены, среди которых медленно, но уверенно двигался чужак, камень за камнем поднимая постройку. Палящий полуденный зной, заставлявший капитана, уроженца здешний мест, то и дело прикладываться к висящей на поясе фляге, казалось, не имел никакой власти над незнакомцем.

- Эдрас? – окликнул он.

Человек положил на землю только что поднятый камень, выпрямился, и вопросительно взглянул на капитана.

- Моё имя Кайам, я капитан городской стражи.

Эдрас кивнул, но его губы оставались плотно сжатыми. Он выжидающе смотрел на Кайама.

Капитан прочистил горло.

- Как я понимаю, ты намерен поселиться в Абиноре?

Чужак медленно кивнул, пристально глядя на капитана.

- Антанар, градоначальник, хотел поговорить с тобой.

- Чем вызван такой интерес к моей скромной персоне, - хрипловатым голосом спросил Эдрас.

Кайам нахмурился.

- Эдрас, Абинор – вольный город. Мы не знаем над собой власти, кроме избранного градоначальника. Мы не платим дань ни Кхиргу, ни южанам. У нас свои законы, и чтим мы своих богов. Мы рады пришельцам… до тех пор, пока они живут по нашим законам. Жизнь между степью и пустыней нелегка, сам понимаешь. Чтобы выжить – нужно помогать друг другу, - капитан перевёл дыхание. Эдрас кивнул – продолжай, - ты обратил на себя внимание сразу по прибытию. Что же, решил остаться у нас – мы только рады. Но Антанар хочет убедиться, что никому от этого не будет хуже.

Он многозначительно взглянул на чужака.

- Градоначальник приглашает тебя на ужин. Сегодня.

Эдрас кивнул.

- Что же. Спасибо. В котором часу у вас принято ужинать?

Кайам усмехнулся.

- Думаю, в этом мы мало отличаемся от народов степи, леса, и даже пустыни. Едим, как проголодаемся. Но в доме Антанара будет накрыто на стол в половину восьмого.

- Спасибо, Кайам. Я приду.

Капитан кивнул, собираясь уходить.

- Кстати…

Эдрас вопросительно поднял брови.

- Успехов тебе в строительстве. Ещё не видел никого, кто решился бы в одиночку строить каменный дом в здешних местах.

Эдрас устало улыбнулся.

- Я вполне понимаю, что их останавливает.

Кайам усмехнулся. “Однако, это не остановило тебя”.

Ратуша была одной из очень немногих каменных построек в Абиноре. А заодно и играла роль сторожевой башни. Как степь, так и пустыня великолепно просматривались до горизонта, и любой набег на Абинор потерял бы преимущество внезапности – привыкшие к постоянным рейдам жители очень внимательно относились к дежурству в дозоре. Огромные медные часы украшали башню с четырёх сторон, и всегда шли исправно. Когда длинная стрелка нехотя наползла на цифру «6», а короткая приняла почти горизонтальное положение, к красивому, хоть и невысокому дому, на противоположной от ратуши стороне площади, подошёл невысокий, крепко сбитый человек в охотничьих сапогах, кожаных штанах и просторной холщовой рубахе. От человека веяло свежестью и уверенностью; в ещё влажных, чёрных как смоль волосах кое-где поблёскивала седина.

Одетый в серую одежду простого покроя мужчина открыл перед посетителем дверь, коротко поклонился, и жестом пригласил следовать за собой. Они поднялись по чистой, но не отполированной деревянной лестнице с высокими, крутыми ступенями на второй этаж.

Слуга остановился перед открытой двустворчатой дверью, ведущей в небольшой зал и отступил в сторону, пропуская гостя вперёд.

Эдрас шагнул в зал и коротким, но внимательным взглядом окинул помещение. Стены из покрытого лаком камня местами были украшены картинами – несколько батальных сцен и два портрета – мужчина и женщина лет сорока. Напротив входа, над камином, висело порядком истрёпанное знамя – лучи восходящего солнца, освещающие поля, зеленеющие под городской стеной. Пол был покрыт ковром, умело сшитым из шкур газелей. Посреди комнаты стоял элегантный, хоть и массивный дубовый стол. Из кресла во главе стола поднялся крепкий, хоть уже и не молодой человек, и направился к Эдрасу.

- Моё имя – Антанар, - сказал он, протягивая руку, - я – избранный градоначальник Абинора.

Эдрас слегка поклонился, пожимая протянутую руку.

- Моё – Эдрас. Как вы знаете, я тут недавно, и не вполне знаком с местными обычаями, - улыбнулся гость, - так что прошу простить меня, если я буду иметь неосторожность случайно их в чём-то нарушить.

Антанар улыбнулся, и жестом пригласил Эдраса за стол, кивком отдавая приказ стоящему у дверей слуге.

- Сейчас принесут ужин, - промолвил градоправитель, нарушая секундную паузу, - а пока мне бы хотелось бы предложить вам бокал вина.

Он взял со стола кувшин и наполнил два стоящих перед ним серебряных бокала, один из которых он придвинул гостю.

- Благодарю, - ответил Эдрас и понял бокал.

- По нашим обычаям, - улыбнулся хозяин, - впервые встретившись с человеком, первый тост мы поднимаем за знакомство.

- Пожалуй, - Эдрас улыбнулся, - вы недооцениваете распространённость этого обычая.

Антанар пристально взглянул на своего гостя.

- Возможно, - он пожал плечами, - но дело не в этом.

Эдрас удивлённо приподнял бровь.

- Дело в том, господин Эдрас, что мне кажется, что я уже имею честь быть знакомым с вами.

На лицо гостя набежала тень.

- Господин Антанар, - промолвил он, - я много слышал о Свободных городах и собирал информацию, прежде, чем отправиться сюда, - он на секунду замолчал, - И я слышал, что Абинор славится среди них… хм… наибольшей терпимостью к чужакам.

- До определённых пределов, - улыбнулся градоначальник, - видите ли, - вздохнув, продолжил он, - для живущих меж степью и пустыней, есть один природный враг – климат. Жизнь здесь граничит с борьбой за выживание. Дети Свободных городов вырастают в очень неблагоприятных условиях… если им посчастливится вырасти.

- Что же им мешает вырасти, - промолвил Эдрас, - кроме климата?

- Кочевники, - губы градоначальника плотно сжались, - не производя почти ничего, они живут разбоем. Возможно, - добавил он, - где-то в глубине пустыни они формируют мирные племена, но для Свободных городов они – сущее бедствие.

Оба помолчали.

- И вот теперь, - добавил Антанар, - к этим двум бедствиям добавилось третье. После разделения империи Карнавы на Карн и Южное Королевство, эти два могущественных государства ведут пограничные войны. Собственно, - невольно улыбнулся он, - Свободные города и были основаны приграничными беженцами этих государств. Но теперь, - его голос стал жёстче, - к этим проблемам добавилась третья. Кхирг. Кхиргийское королевство начало осваивать пустыню Абатар с запада – что ж, нам до этого нет никакого дела. Но после трёх лет борьбы с песками, они были вынуждены сдаться. Им также пришлось оставить мысль об экспансии на юг, к морским эльфам, ибо со времён прихода к власти второго эльфийского короля Дарголара, эльфы поклялись не уступать больше ни пяди земли захватчикам. Попытки заселить Долину Вулкана вызвали горячее сопротивление со стороны жестоких и мстительных тёмных эльфов, населяющих Нижний Мир. Вспыхнула очередная пограничная война – Кхиргу приходится защищать свои юго-восточные и восточные границы от почуявших запах крови подземных полчищ. Север для кхиргийцев закрыт – зажатая меж двух горных хребтов пустошь малопригодна к заселению из-за близости Серых Земель.

Градоправитель помолчал, предоставляя гостю самому сделать вывод.

- И теперь Кхирг медленно, но верно, пытается расширить свои границы за счёт Свободных городов, по той причине, что они не находятся под протекторатом Карна либо южан, а население слишком малочисленно, чтобы дать отпор хорошо подготовленным, закалённым в боях с эльфами и сероземцами воинам Кхирга. Так?

Антанар кивнул.

- К тому же, Свободные города отделены от Кхирга лишь узкой полоской пустыни, - он сделал паузу, - а от обоих осколков Карнавской империи – двумя сотнями километров степи. Это не сделает Кхирг уязвимым по отношении к своим восточным соседям, которые по большей части грызутся между собой. Ну, если быть точным, то карнцы без устали пытаются выбить троллей из богатых драгоценными камнями Солёных гор на своей северной границе и мелкими набегами спровоцировать жителей Эльвалая. А Южное Королевство безуспешно пытается подавить недавно вспыхнувший на юге мятеж – крупнейший морской город, Кармала, был захвачен предприимчивыми горожанами, которых поддержали пираты архипелага Сломанной Сабли. Таким образом Кхирг с его имперскими замашками как никогда остро нуждается в укреплении своих позиций в центре континента.

Он устало потёр переносицу.

- Беда лишь в том, что ценой этого станет наша независимость.

Эдрас кивнул, и оба помолчали.

- Долгая прелюдия, мой господин, - наконец произнёс он, - и хорошая осведомленность в политических вопросах континента. Но, честно говоря, у меня остались два вопроса.

Антанар вопросительно посмотрел на гостя.

- Судя по тому, что я слышал, войдя в Абинор, любой несёт ответственность лишь перед лицом местных законов, невзирая на своё прошлое, - он выжидающе посмотрел на хозяина, и, дождавшись кивка, продолжил, - и, каковы бы не были его преступления по законам любого государства, он может чувствовать себя в безопасности от местных властей, пока соблюдает законы этого города.

Градоначальник кивнул.

- Это так. Могу заверить вас, господин Эдрас, этот закон мудр. Закоренелый преступник не сможет долгое время придерживаться закона, а единожды нарушив его, он понесёт тяжкое наказание. Человек же, случайно сбившийся, здесь имеет шанс измениться… не потеряв большую часть жизни на каторге.

Эдрас усмехнулся.

- Я согласен. Но я хотел задать вопрос. Господин градоначальник, неужели не существует некоего… запретного круга. Некоторого круга людей, которым запрещён вход в ваш город?

Антанар пристально взглянул на своего гостя.

- Такой круг существует, - медленно проговорил он.

Эдрас ждал.

- Мы не принимаем здесь осуждённых за предательство в ходе военных действий, - Эдрас хранил молчание, - очень осторожно относимся к нелюдям, - добавил градоначальник, - а также мы не рады сероземцам. И шпионам.

Гость кивнул.

- Вы ответили на мой вопрос, господин Антанар. А теперь, позвольте задать второй.

Градоначальник утвердительно кивнул и слегка подался вперёд.

- К какому из этих кругов вы отнесли меня?

- Простите? - Антанар слегка вздрогнул.

- Считаете ли вы меня нелюдем? Или, возможно, сероземцем?

Антанар отрицательно покачал головой.

- Тогда… - Эдрас на секунду задумался, - военным изменником?

- Нет.

- Шпионом? – глаза Эдраса сузились.

Антанар вскинул руку в примирительном жесте.

- Я не обвиняю вас. Но, согласитесь, мой долг градоначальника – предельно обезопасить горожан. За этим, собственно, меня и избрали.

Гость сухо кивнул.

- Что же дало вам основания подозревать во мне шпиона, мой господин?

Антанар медленно встал, прошёл к ящичку, стоящему на каминной полке, извлёк оттуда небольшой предмет, и, вернувшись на своё место, положил перед Эдрасом золотую монету Кхирга. На обратной стороне монеты был пропечатан профиль короля Кагара Четвёртого.

Эдрас кивнул.

Слуга молча внёс огромный поднос, и привычными движениями, отсервировал стол. Гостеприимным жестом Антанар предложил Эдрасу приступать к ужину, и немедленно подал ему пример. Расправившись с первым блюдом, градоначальник дал слуге знак, и, откинувшись на спинке своего кресла, промолвил:

- Итак?

Эдрас усмехнулся.

- Что же, господин градоправитель. Вы очень наблюдательны. Однако – не буду утомлять вас излишними предисловиями, и сразу перейду к сути, - дождавшись согласия хозяина, Эдрас продолжил.

- Как вам, судя по вашей политической осведомлённости, должно быть известно, первая королевская династия Кхирга прервалась чуть более пятисот лет назад, когда единственный сын короля Раддона Стойкого, принц Деррин, пал, возглавляя кхиргийскую армию в битве за Андарт, пограничный город-крепость морских эльфов. У короля не было более детей, и, в ходе вспыхнувшей после его смерти гражданской войны, трон занял лорд Килдар из Ромна, внучатый племянник жены короля. Его род правил, однако, недолго – его праправнук Анар Чистый с женой и двумя сыновьями погибли во время вспышки холеры, устроенной, как после выяснилось, сероземцами. Страна вверглась бы в пучины раздора, если бы не графиня Скара, заявившая, что носит ребёнка от Анара. Заручившись поддержкой генерала Фанрага, главнокомандующего западной армии, Скара добилась регенства, и, впоследствии, трона для своего сына – Иннила Весёлого, который, в честь своей матери, объявил имя династии – Скариты. Власть Скаритов длится до сих пор, и девятнадцать лет назад корона перешла от Кагара Четвёртого, прозванного также Мирным, ибо в период его правления стихли все стычки на границах Кхирга; исключая, конечно, извечный конфликт с Серыми Землями, - Эдрас глотнул вина и продолжил, - итак корона перешла к его старшему сыну Амарилу, которому в то время было тринадцать лет. До его совершеннолетия - а в некоторых вещах и после – страной правил назначенный матерью юного короля Амарила регент – генерал Логар, главнокомандующий армией восточного Кхирга.

Антанар кивнул.

- Весьма увлекательный экскурс в историю Кхирга, господин Эдрас, однако…

- Да. Теперь мы переходим к самой интересной части. Династия Скаритов славится одной милой традицией – почти никто из королей не умирал своей смертью. Король Кагар вряд ли стал исключением. Его жена, королева Фадара – дочь графа Меднского. Медн представляет собой почти анклав – тамошние обычаи очень сильно отличаются от принятых в центральных областях королевства. В частности, там очень серьёзно относятся к брачным обязательствам. Посему, когда королева узнала об увлечении короля одной юной баронессой, она всерьёз призадумалась о судьбе трона. Через пять лет тяжких для неё размышлений, королева сочла поведение короля недостойным для коронованной особы и при помощи одной ей ведомых средств, укоротила жизнь супруга.

Упомянутая выше баронесса одаривала короля своей милостью в течение одиннадцати лет, всё это время скрывая от него своего ребёнка. Она боялась (и не без оснований), что его величество не обрадуется появлению внебрачного наследника, и, будучи на самом деле влюблённой в короля, как в человека, сочла возможным ради их счастья на время королевских визитов отсылать ребёнка из поместья. Однако после смерти короля, она была обязана представить своего сына пред светлые очи вдовствующей королевы-матери и будущего правителя, Амарила Завоевателя. Для защиты ребёнка от возможного гнева Фадары, друзья баронессы, которая не знала мужчины, кроме короля, помогли ей подготовить правдоподобную легенду об отце ребёнка, погибшем на войне, и не успевшем даже увидеть сына. Вопреки опасениям баронессы Клеоры, юный Адалос был благосклонно принят при дворе, и, среди многих детей из благородных семей, провёл там четыре года в обучении государственным делам, поскольку мудрая Фадара решила заблаговременно подготовить для своего юного сына достойных советников.

Шли годы, и облик Адалоса менялся. Всё явственнее проступали в нём черты покойного Кагара, и всё подозрительнее становилась Фадара. Генерал Логар, вовремя понявший, что случилось, поспешил забрать пятнадцатилетнего юношу в армию, желая спасти его от гонений королевы, и обучил его воинскому делу. Начав службу в чине адъютанта, Адалос вскоре стал полевым капитаном, отличившись в битве с сероземцами, когда те решили использовать ту самую приграничную пустошь, как плацдарм для регулярных набегов на гномьи рудники.

Однако когда юноше пришлось появиться в столице, королю Амарилу настойчиво посоветовали избавиться от Адалоса, поскольку в свои неполные двадцать он явственно представлял собой портрет его покойного отца; будь он допущен ко двору, это вызвало бы переполох – никто бы и не подумал усомниться в происхождении юноши. Но Амарил не был жестоким и не желал зазря проливать кровь – тем более, кровь своего сводного брата. Было решено дать ему последний шанс.

Едва отпраздновав своё двадцатилетие, Адалос получил назначение – он был переведён в один из северных пограничных фортов, который, защищал один из наиболее доступных перевалов на пути к Серым Землям. Примерно через полгода баронесса, беспокоясь о судьбе сына, решилась открыть ему правду, и написала письмо. К несчастью, бдительные агенты королевы перехватили его, и после недолгих обсуждений было решено избавиться от потенциального претендента на престол. Перехватывать все письма в течение долгого времени не представлялось возможным. И уж во всяком случае, такое предприятие не гарантировало успех – она могла послать весточку с кем угодно. Итак, юноша получил задание с пометкой «государственная важность, возглавить лично». Ему предстояло взять около четверти гарнизона форта и отправиться к гномьим рудникам, дабы помочь последним отбить грядущий набег сероземцев. Эта миссия имела большую политическую значимость – напрямую помочь гномам против сероземцев означало добиться их искреннего расположения; и, следовательно, более лояльной ценовой политики относительно металлов и камней. Однако при её проведении должен был быть применён недюжинный дипломатический талант. Требовалось убедить, что присланный на помощь отряд, это не костыль для немощного, что легко могло бы вызвать вспышку обиды со стороны горделивых гномов, а искренняя помощь другу. И именно для этого операцию должен был возглавить дворянин, великолепно знающий этикет и дипломатическое искусство.

Отряд уже два дня был на марше, когда его догнал гонец, который, по предусмотрительному решению баронессы, вёз Адалосу копию её письма. Мать юного капитана ничуть не сомневалась в том, что вся её переписка тщательно проверяется. Узнав о неожиданном назначении сына на северный рубеж Кхирга, подальше от столицы, она поняла, что тайна его рождения раскрыта, и теперь могла уповать лишь на милость его величества Амарила и королевы-матери. Уповать, однако, было особо не на что – вдовствующая Фадара великолепно продемонстрировала пример своего милосердия на своём покойном супруге. А юный правитель правил ещё не настолько твёрдой рукой, чтобы принимать решения не оглядываясь на своих ближайших советников – генерала Логара и мать.

Адалос, который за четыре года, проведённые при дворе усвоил не только основы дипломатии и этикета, а также приобрёл некоторые представления о политических интригах, смекнул, что события последнего года могли означать только одно – тайна, о которой писала его мать, раскрыта, и его жизнь находится в смертельной опасности. Тем не менее, отряд продолжал движение, и лишь один дневной переход отделял их от основного наземного поселения гномов. Узнать о существовании ловушки – первый шаг к тому, чтобы её избежать.

Однако первого шага не всегда бывает достаточно.

Войдя в ущелье, отделявшее пустошь от гномьего поселения, отряд попал в засаду, и в считанные минуты лучшие воины гномов наголову разбили долгожданный разбойничий отряд сероземцев, о котором их неделю назад предупредила вдовствующая королева-мать Фадара Кхиргийская. В северных землях существует одно правило – во время перехода, солдаты могут носить теплую гражданскую одежду поверх стандартной королевской формы.

Таким образом, правящая семья убила одним ударом двух зайцев: избавились от потенциального претендента на престол, и руками гномов создали инцидент, при помощи которого надеялись добиться не меньших выгод, чем если бы их официальный план действительно имел место. По-моему, излишним будет упоминать, что никаких сведений о предполагаемом набеге сероземцев у королевы на самом деле не было.

Во время неожиданной атаки, в которой полегли все воины Кхирга, Адалосу посчастливилось скрыться – когда со стен ущелья полетели камни, опытные бойцы Кхирга очень быстро выстроили «черепаху» - плотно сгруппировались, со всех сторон прикрывшись щитами. Но, как бы быстр не был манёвр, во всеобщей сумятице капитан, ожидавший ловушки, успел нырнуть в трещину в скале. На его счастье, сразу за ним в эту расщелину упал сражённый камнем солдат, который, таким образом, невольно прикрыл Адалоса.

Складывая по своему обычаю погребальный костёр для сожжения всех павших – и своих, и чужих – гномы не обнаружили беглеца, единственного из выживших в том бою.

Выждав в узкой пещере двое суток, Адалос под покровом ночи выскользнул из ущелья, и пошёл на север. Через три дня, обогнув редеющие горы, он наткнулся на гномий патруль, и, заблаговременно избавившись от королевских знаков отличия, выдал себя за беженца, преследуемого небольшой разбойничьей бандой сероземцев, разгромивших его дом.

Поморщившись, гномы проглотили байку, поскольку подобные истории действительно случались в этом районе гор.

Адалос, для верности представившийся другим именем, вернулся с патрулём в поселение, и, тщательно скрывая придворные манеры, поступил в обучение к мастеру-каменщику. Прожив около двух лет среди гномов и, надо сказать, немалого числа тамошних мастеров-людей, Адалос узнал о предстоящем прибытии кхиргийского посольства, возглавляемого одним из хорошо знакомых с ним придворным, он решил покинуть гномов.

Распрощавшись со своим учителем, Адалос немедленно направился на восток, и, нанявшись охранником в один из караванов, вскоре достиг столицы Карна – Кронверта. Достаточно скоро выучив карнский язык, он вступил в гильдию наёмных воинов, и, прослужив два с половиной года в отряде Фальдона Смуглого – одного из известных карнских капитанов наёмных отрядов – на вырученные деньги купил дом на окраине Кронверта и открыл оружейную лавку, оставив воинское дело. Ещё через год он получил с родины известие о смерти матери.

Адалос уже привык считать себя в безопасности, когда однажды на пороге его лавки появился Далгар, кхиргийский купец, занимавшийся постоянным снабжением армии восточного Кхирга. Он хорошо знал Адалоса в лицо, и, несомненно, ни карнская одежда, ни новые рубцы на лице и широких плечах двадцативосьмилетнего торговца-оружейника не обманули купца.

Проклиная судьбу, он вынужден был оставить своё дело и бежать. Пересекая границу южного королевства, он попал в засаду шайки мародёров; охранники были убиты, а сам Адалос тяжело ранен и оглушён. Разбойники захватили телегу с товарами, купленными на вырученные от продажи дома и лавки денег.

С трудом исцелившись, он восстановил силы, живя охотой в приграничных лесах, и, вызнав побольше о Свободных городах, направился туда.

- А теперь, - с горечью добавил Эдрас, - он сидит перед градоначальником Абинора, который подозревает его в шпионаже…

Над столом повисло густое, почти осязаемое молчание.

- Итак, - медленно произнёс Антанар, - я не ошибся, капитан Адалос.

Гость напрягся.

- Моё имя – Эдрас. После смерти матери, меня ничто не связывает с Кхиргом.

Градоначальник поднял руку в примиряющем жесте.

- Я всего лишь хотел подчеркнуть то, о чём упомянул в начале разговора. Ваше лицо показалось мне знакомым, и не только, - он указал на лежащую на столе монету, - благодаря этому. Я вспомнил вас по службе в армии Восточного Кхирга. Я служил там в чине сержанта, под командованием капитана Боша.

Эдрас усмехнулся.

- Не самое ординарное прошлое для главы Свободного города.

Антанар пожал плечами.

- Именно мой опыт военных действий позволил мне добиться уважения и доверия горожан в вопросах обороны. А на данном этапе, оборона – наша первейшая задача.

- Не буду уточнять, что же привело сержанта Кхиргийских королевских войск в Свободный город, - кисло улыбнулся гость.

- Отчего же. Я не делаю секрета из своего прошлого. Я служил на восточной границе, как раз во время попытки продвижения вглубь пустыни. Наш отряд двое суток преследовал небольшую банду кочевников, и когда догнали – их пожилой предводитель выехал вперёд, показывая открытые ладони, и сказал, что половина их банды сложит оружие и сдастся в плен, если мы позволим самым младшим из них уйти. Лейтенант Найла, который по приказу капитана Боша временно возглавил наш отряд, принял предложение старого кочевника, но, стоило нам связать пленников, он отдал команду догнать и уничтожить остаток пустынников.

Никто не был рад такому приказу, но открытое неповиновение никто не высказал. Кочевники были уничтожены, а те, что принесли себя в жертву, прокляли нас. Я открыто заявил лейтенанту, что его поступок – против чести. По возвращении к расположению войск, мне передали его вызов. Я дрался с ним на дуэли и убил его.

Поскольку вызов был с его стороны, и он не был моим непосредственным начальником, мне не грозил трибунал. Но, по настоятельному совету капитана Боша, я оставил воинскую службу. Впоследствии родственники убитого мной лейтенанта начали мстить мне, подставляя под сомнение мою жизнь и честь.

Убедившись в том, что эти мстительные люди не оставят преследование, я, с помощью друзей, скрылся от них, бежав сюда. Свободный город принял меня, и, продемонстрировав свой военный опыт, отражая нападения кочевников, а также – не примите за хвастовство – проницательность в отсеивании кхиргийских шпионов, я приобретал всё большее влияние в городе, и, наконец, возглавил его.

Антанар, немного помолчав, вновь наполнил бокалы и поднял тост:

- За возобновление старого знакомства, господин Эдрас.

- Взаимно, господин Антанар.

Они чокнулись и выпили.

Вошедший слуга принёс дичь и лёгкие закуски.

- Итак, господин Эдрас, теперь перейдём к делу.

Эдрас удивлённо приподнял бровь.

- А до этого мы, по-вашему, просто сотрясали воздух?

Антанар усмехнулся.

- Не совсем. Я действительно подозревал вас в шпионаже, но не особо верил в правильность таких подозрений. Рассказанная вами история окончательно убедила меня в вашей искренности – я вспомнил, где и когда мы с вами встречались. А теперь, когда подозрения развеяны, мне, как градоначальнику, хотелось бы извлечь для города наибольшую пользу от вашего пребывания здесь. Ваши работы по строительству каменного дома могут послужить для горожан великолепным примером для возведения каменной городской стены. Если вы могли бы возглавить это… - градоначальник прервался, увидев сомнения на лице гостя, - вы считаете это невозможным?

Эдрас покачал головой.

- Невозможным – нет. Простым – едва ли.

- Я и не говорил, что даже под вашим руководством работа будет простой, - смущённо улыбнулся Антанар, - я просто предлагаю вам возглавить её. А по окончании хочу предложить вам должность капитана городского гарнизона.

Гость поморщился.

- Сколько солдат в гарнизоне?

- Регулярной армии, в постоянной готовности – две сотни человек. Боеспособных мужчин и женщин, составляющих ополчение в случае угрозы – три тысячи. На пять тысяч жителей города.

- Пять тысяч? – удивился Эдрас, - мне показалось, несколько меньше.

Градоначальник усмехнулся.

- Мы предпочитаем, чтобы всем так казалось. Многие одноэтажные дома на самом деле имеют просторный, пригодный для проживания подвал. Таким образом, любой, кто взглянет на город, не зная об этом трюке, предположит самое большее три с половиной тысячи жителей.

- Что же, я согласен. Но, должен заметить, работа займёт немало времени. Мне понадобятся три-четыре сотни строителей, и даже в этом случае работы займут не меньше сезона.

Антанар покачал головой.

- Не больше двухсот пятидесяти. Большинство людей сейчас заняты на полях – спасают остатки урожая, повреждённого ураганом.

Эдрас с сомнением взглянул на собеседника.

- Я не ограничиваю вас сроками, - поспешил добавить градоначальник, - хотя и надеюсь в этом смысле на ваше благоразумие.

- Есть ли в городе мастера-каменщики?

- Каменщики – да. Мастера – вряд ли, - с сожалением ответил Антанар.

Эдрас медленно кивнул.

- Я приступлю к работе, как только закончу собственное строительство.

- Скажем, через неделю?

Эдрас усмехнулся.

- Я надеюсь завершить постройку через два дня. Остальные работы сведутся к внутренней отделке.

- Каменный дом за три недели, - Антанар покачал головой, - невероятно.

Взгляд Эдраса стал цепким.

- Нет ничего невозможного, господин Антанар.

Четыре телеги, груженные строительным камнем, медленно ползли по направлении к городу. Волы, запряженные в телеги, выказывали все признаки усталости – даже для этих могучих животных было тяжеловато совершать несколько десятков перевозок в день.

Около строящегося участка стены группа камнетёсов, под руководством высокого, широкоплечего мужчины с синей повязкой на правом плече – отличительный знак бригадира – приводила привезённые каменные глыбы в необходимый для постройки вид.

Вопреки ожиданиям Антанара, узнав о строительстве городской стены, горожане, от мала до велика, в невероятно малые сроки справились с полевыми работами, и под руководство Эдраса стекалось всё больше и больше абинорцев. Пользуясь полученным у гномов опытом, он умело организовал работу.

Уже через полтора месяца после разговора в доме градоправителя, на запад – лицом к пустыне – гордо высилась девятиметровая каменная стена. После долгих обсуждений было решено ограничиться четырьмя башнями – по углам города, но Эдрас предвидел необходимость снабжения ещё двумя башнями каждых городских ворот.

Два раза в неделю Эдрас ужинал в доме градоначальника, докладывая тому о выполненных работах и о том, что предстоит сделать для города в будущем. Они горячо спорили, и, как правило, Эдрасу удавалось убедить Антанара в целесообразности своих проектов, несмотря на трудности, связанные с их воплощением.

Эдрас боялся себе в этом признаться, но Абинор стал его родиной. Судьба города заботила его едва ли меньше, чем любого другого абинорца, включая градоначальника.

- Сомкнуть щиты! Стрелы – к бою! Залп!

Эдрас критически осмотрел стоящие на противоположном краю тренировочного двора мишени. Меткость стрелков всё ещё оставляла желать лучшего, если не принимать во внимание то, что ростовые луки, так широко распространённые в Карне, они держали в руках меньше недели. Эдрас, произведённый в капитаны абинорского гарнизона, настоял на постановке этих луков в стандартное вооружение. Короткие луки кочевников, ранее использовавшиеся солдатами гарнизона, были удобны для стрельбы на скаку или в тесноте, но для обороны города годились мало.

Он отметил про себя несомненное улучшение дисциплины – ополченцы, которые совсем недавно не могли нормально выстроиться, сейчас действовали не хуже, чем рейд-отряд. Правда, добавил он про себя с изрядной долей сожаления, рейд-отряд сероземских бандитов.

Антанар, опершись локтями на углубление бойницы, наблюдал за учениями со специально построенного участка стены – Эдрас не пожалел ни времени, ни материала, чтобы создать великолепные условия для подготовки солдат.

Звук гонга возвестил об обеденном времени. Полевой сержант, отдав честь Эдрасу, увёл солдат в казарму.

Градоправитель спустился и подошёл к капитану.

- Впечатляет.

Эдрас усмехнулся.

- Спасибо, Антанар. Я рассчитывал на большее, но ты прав. Ещё неделя – и можно будет с горем пополам считать, что эта банда новобранцев пригодна для защиты городской стены от таких же шалопаев, как они.

Антанар невольно улыбнулся.

- Ты слишком строг к ним, Эдрас.

- Возможно, - кивнул тот, - однако, над этими ополченцами придётся работать ещё очень долго, прежде чем они станут солдатами. Эти сто человек – я тренирую их около двух недель. По двенадцать часов в день. Даже если счесть такую подготовку достаточной – на подготовку трёх тысяч ополченцев уйдёт в тридцать раз больше времени. Больше года… А ещё не стоит забывать, что солдаты гарнизона тоже нуждаются в постоянных тренировках. Допустим, - продолжал он, уже обращаясь к самому себе, - через некоторое время меня смогут сменить полевые сержанты. Таким образом, мы сможем готовить бойцов в две смены – в любом случае нельзя пренебрегать техникой ночного боя – мы получим тридцать недель.

Антанар удивлённо приподнял бровь.

- Эдрас, мы защищали город теми силами, что у нас были, в течение десяти лет моего правления. У нас не было даже стены. Как бывший полевой сержант, я могу с уверенностью сказать, что обороноспособность города возросла в несколько раз с момента твоего появления. Какой опасности ты ждёшь, - он покачал головой, - что так сомневаешься в проделанном тобой же? Те разрозненные банды кочевников, что держали город в постоянном напряжении, не рискнут даже появиться в пределах видимости наших дозорных.

- Ты бывал в Ромне? – неожиданно спросил Эдрас.

Антанар кивнул.

- Что ты можешь сказать об этом городе?

Градоначальник понял суть вопроса.

- Половина периметра города великолепно защищена широкой и быстротечной Роммой, другая половина обнесена высокой стеной. Я думаю, не ошибусь, если предположу двенадцать метров.

Эдрас кивнул.

- Одиннадцать с половиной. И ко всему этому добавь гарнизон в семьсот солдат королевской армии, восемь башен на протяжении стены, оснащённых катапультами, и сухой ров, который в случае необходимости моментально заливается проточной водой Роммы – для этого достаточно лишь поднять две переборки, отделяющие ров от реки.

- У нас нет под боком реки, подобной Ромме, Эдрас, - усмехнулся Антанар.

Капитан с поддельным возмущением глянул на градоначальника.

- Я ещё не закончил. Так вот, насколько мне известно из истории восточного Кхирга, ромнские укрепления не претерпевали существенных изменений уже шестьсот лет. За одним маленьким исключением. Вокруг обращённой к реке части города тоже выросла стена. Не то жалкое трёхметровое подобие, через которое можно плевать в защитников, а добрая семиметровая стена с шестью башнями. Ты помнишь, что случилось с Ромном шестьсот лет назад?

Антанар на секунду задумался.

- Ты говоришь про Серую Смуту?

- Именно, - кивнул Эдрас, - хотя никто так и не смог тогда доказать, что барон Баргалар, вошедший в историю, как Серый Смутьян, действительно был связан с Серыми Землями. В ту пору многое приписывалась сероземским агентам, - покачал головой Эдрас, - и в первую очередь – головотяпство правящей династии.

- Но дело не в этом. Ты помнишь, как Баргалар взял Ромн?

- Должен признаться, - усмехнулся Антанар, - я нередко похрапывал на занятиях по истории. Хотя, я не могу не согласиться, что Логар поступил мудро, введя обязательную общеармейскую подготовку. Из истории Серой Смуты я помню только то, что Баргалар двигался к столице чуть ли не от Долины Вулкана, и остановить его смогли едва не на пороге королевской опочивальни.

- Примерно так, - кивнул Эдрас, - но, хотя наибольшую славу ему принесла стремительность той кампании, я больше восторгаюсь историей с Ромном. У Серого Смутьяна было не больше двух тысяч солдат и тысячи присоединившихся к нему крестьян, против тогдашних пятисот солдат гарнизона и двух-трёх тысяч ополченцев, засевших за превосходными укреплениями Ромна. Препоганейшая ситуация, особенно если учесть, что на длительную осаду города у него попросту не было времени, - он усмехнулся, - однако, Баргалар нашёл выход. Уж не знаю, сам ли, или ему нашептали сероземцы, но он использовал свои войска, чтобы трехчасовым переходом выше по течению спустить Ромму в долину Вереска, попутно перекрыв старое русло дамбой. К тому времени, как его войска дошли до города, старое русло достаточно пересохло, чтобы перейти его вброд не составляло ни малейшего труда. Город сдался через четыре часа после начала штурма; Баргалар потерял меньше двухсот солдат – у него хватило ума обильно разбавить передние ряды крестьянами.

Он взял Ромн без единого выстрела из катапульты за четыре часа! И всё потому, что тамошний командующий не мог даже предположить, что кто-то сможет штурмовать город с южной стороны, надёжно защищённой могучей природной преградой – Роммой.

Антанар задумчиво кивнул.

- Очень занятно. Но, честно говоря, я не вполне понял, к чему ты клонишь. Должно быть, это из-за жары, - он криво улыбнулся.

Эдрас вздохнул.

- Хорошо. Смотри, твою дорогу преграждает огромный валун. Что ты будешь делать?

Градоначальник пожал плечами.

- Обойду.

- А если не получается обойти? Допустим, дорога в ущелье.

- Что ж, перелезу, сделаю подкоп, если очень жарко – оболью его водой, в надежде, что расколется. К чему это?

Эдрас криво усмехнулся.

- Обойду, перелезу, расколю, подкопаюсь – ты назвал четыре способа справиться с камнем. Если задаться этим вопросом, можно придумать ещё с десяток. А теперь представь, что вместо камня – человек с мечом наголо, в чьи планы не входит позволить тебе пройти. И договориться никак не получится.

- Ты прав, - согласился Антанар, - вариантов значительно меньше. Либо уходить, либо драться. Но и тут я могу использовать различные действия. Например, дождаться темноты и напасть внезапно.

Ухмылка Эдраса становилась всё шире.

- А если человек хорошо подготовлен, и не допустит возникновения такой ситуации, в которой он был бы уязвим?

Антанар почесал подбородок.

- В таком случае мои действия будут зависеть от того, насколько важна для меня эта цель. И буду ли я готов ради неё рискнуть своей шкурой.

Улыбка Эдраса расползлась от уха до уха.

- Скажем, твоя цель – просто пограбить.

Антанар медленно кивнул.

- Я понял, о чём ты. И как ты собираешься убедить кочевников в том, что соваться к нам – дело очень опасное и совершенно невыгодное?

Капитан пожал плечами.

- Для того, чтобы поползли слухи, достаточно отвесить им одну хорошую оплеуху. Что нам мешает спровоцировать их атаку?

- Эдрас… то, о чём ты говоришь – агрессия…

- Во имя безопасности города, - жестким голосом прервал его Эдрас.

Антанар задумчиво покачал головой.

- Мы не настолько хорошо знаем кочевников, чтобы полностью предугадать их действия.

- Действия многих людей будут схожими в одинаковой ситуации, - парировал Эдрас, - и на этом можно сыграть.

Градоначальник вздохнул и отвернулся.

- А что в таком случае ждёт другие Свободные города?

Капитан удивлённо приподнял бровь.

- Озлобленные кочевые племена набросятся на них с удвоенной яростью. Если они соберут достаточное количество – городам не устоять. И покончив с ними, предводители кочевников, на волнах славы, вернутся сюда. Ты уверен, что мы справимся со всей пустыней? Даже если к тому времени ты превратишь всех абинорцев, от мала до велика, в первоклассных воинов, и возведёшь стену вдвое выше этой – кочевники смогут просто взять нас измором. Мы почти не производим пищу. Половину жизненно важных товаров нам поставляют другие Свободные города; а они в свою очередь торгуют с остальным миром – Кхирг, Карн, Южное Королевство, гномы, Эльвалай – да со всеми. Сомнут их – нам не устоять.

Чем мы живём, Эдрас? Мы разводим скот и птицу, собираем довольно скудный урожай пшеницы. Абинор славится хорошими кузнецами и резчиками по дереву. Наши женщины ткут великолепную материю, мастера дерева вырезают дорогие статуэтки из дерева бахрам, - он выдержал многозначительную паузу, - но все эти товары нуждаются в одном. В покупателе. У нас нет проблем со сбытом, мы никогда не заламывали слишком высокую цену, и в приграничных городах Карна и Южного Королевства всегда находятся покупатели на наш товар. И всё же, есть одно «но».

Эдрас вопросительно посмотрел на Антанара.

- Отсюда до этих самых приграничных городов – двенадцать дней пути. Это самое меньшее – если не брать в расчёт бури и наших весёлых друзей-кочевников. Чтобы снарядить караван до Карна или до южан, мы на месяц лишаемся почти всех лошадей и двухсот человек. Из которых, кстати, не меньше пятидесяти – солдаты, а не ополченцы. Абинорский караван – слишком лакомая добыча, чтобы не защитить его всеми возможными средствами.

Но есть альтернатива. Пятнадцать лет назад был основан Свободный город Траггерд. Он, как ты, возможно, знаешь, находится всего в трёх днях пути от Абинора. Жители Траггерда не производят фактически ничего. Город живёт, и, должен признать, живёт очень неплохо, за счёт ежемесячных ярмарок. Они скупают товары со всех Свободных городов за полцены. Там же мы покупаем в частности еду. Казалось бы, всё достаточно просто. Однако остаются эти самые три дня пути. На наше благо, маршрут проходит через густо населённую область – Абинор глубже всех вгрызся в пустыню; чем дальше в степь, тем города стоят ближе друг к другу.

А теперь давай посмотрим, что предлагаешь ты. Вместо того, чтобы встречать кочевников лицом к лицу, ты хочешь запустить их себе за спину, и позволить взять себя за горло. Даже если следующий ряд городов, воодушевлённый нашим примером, обезопасит себя от кочевых племён по нашему же образу и подобию, те пойдут дальше, и разрушат совсем не готовые к атаке города, через которые, собственно, и проходит наш торговый маршрут, и которые являются нашими, так сказать, кормильцами.

Верно, в степи и пустыне – каждый сам за себя. Города не обязаны друг другу. Но было бы крайне неблагоразумно мешать им снабжать нас необходимыми товарами.

Эдрас молча кивнул.

- Возможно, ты прав. Но, в любом случае, я настаиваю на продолжении подготовки ополчения.

- Хорошо, - Антанар поднял руку в примиряющем жесте, - я и не критиковал тебя за это. Только, - он криво усмехнулся, - не переусердствуй – не хотелось бы, чтобы экономика города пострадала от того, что жители вместо того, чтобы заняться своим ремеслом, целыми днями машут мечами.

Капитан улыбнулся.

- Надеюсь, до этого не дойдёт. Мне важнее сейчас подготовить толковых полевых сержантов, а дальше режим обучения можно сделать щадящим по отношении к ремесленникам и пахарям.

- Кстати, - с любопытством спросил Антанар, - ты недавно обмолвился, что последние детали твоего жилища займут своё место по прибытии вчерашнего каравана.

- Вот хитрец! - рассмеялся Эдрас, - я так и знал, что тебе не терпится приложиться к моим запасам карнского винца.

Антанар улыбнулся и хлопнул Эдраса по плечу.

- Не могу же я не позаботиться о твоём здоровье – ты слишком много работаешь, Эд.

Капитан невольно улыбнулся.

- Нет, - настаивал Антанар, - скажи – когда ты последний раз ложился спать раньше полуночи? Я уже не спрашиваю, брал ли ты хоть раз выходной.

- Я люблю звёздное небо, начальник, - мечтательно улыбнулся Эдрас, - а выходной… куда тут выходить-то?

Они оба улыбнулись.

- Хорошо. Сегодня в девять я жду тебя в своей лачуге, - Эдрас покачал головой, - может статься, ты и прав, и в самом деле нужно хоть когда-то отдыхать.

Антанар кивнул.

- Я распоряжусь, чтобы слуга приготовил ужин и принёс в твой дом, - он усмехнулся, - а то у меня складывается впечатление, что ты ешь два раза в неделю – у меня, а всё остальное время завтракаешь, обедаешь и ужинаешь сухарями.

Эдрас смущённо улыбнулся.

- Я весьма неприхотлив в отношении еды. Когда я работал на Фальдона Смуглого, нам случалось целыми неделями питаться одним элем с сухарями.

- Ну, уж против такой диеты, полагаю, мало кто стал бы возражать, - рассмеялся градоначальник, - а особенно наёмный отряд отчаянных рубак. Итак, договорились – сегодня в девять встречай меня и, скажем, печёный бараний бок с овощами.

В серых глазах Эдраса заплясали весёлые искорки.

- По рукам!

Вопреки ожиданиям Антанара, дом Эдраса походил на что угодно, но не на лачугу. Небольшая, но широкая прихожая вела в просторную гостиную; высокие узкие окна, затянутые покрытым густым слоем прозрачного лака бычьим пузырём, выходили на восток и запад. В камине, встроенном в северную стену, весело потрескивали, создавая уют, поленья бахрама – дерева, из корней которого абинорские мастера вырезали чудесные статуэтки; сама древесина не годилась ни на что из-за свой чрезмерной хрупкости.

Вокруг небольшого дубового стола стояли невысокие стулья с высокими спинками, обитые мягко выделанной кожей. С потолка свисала лампада на двенадцать свечей, кроме неё на столе стояла причудливо сделанная масляная лампа. Кроме гостиной, на этаже была кухня.

Антанар отметил про себя, что кухню Эдрас, по всей видимости, сделал скорее по привычке, чем ради настоящего использования – его цепкий взгляд отметил, что печь едва ли топили более трёх раз, а на столе, судя по отсутствию царапин, вряд ли что-то резали. Тем не менее, ни одна мало-мальски важная деталь не была упущена.

Узкая винтовая лестница вела наверх; как пояснил Эдрас, под крышей располагалась спальня и чулан. В подвале же была мастерская и запасы вина, о которых так кстати вспомнил Антанар.

Покончив с осмотром дома, друзья сели за стол.

- Не знай я истории этого дома, - восхищённо произнёс градоначальник, - я мог бы поставить половину своего месячного жалования против сушёного яблока, что над строительством трудилось человек двадцать в течении двух месяцев.

Эдрас усмехнулся.

- Не преувеличивай. Да и кроме того, сложнее всего были внутренние работы, а тут-то как раз не так много моей заслуги; большую часть работ вообще проводили в моё отсутствие.

- Тем не менее, - заметил Антанар, - сам дом, насколько я помню, был построен чуть больше, чем за три недели. Включая подготовку материала. Многие горожане, наслушавшись от кочевников баек, начали шептаться о джиннах. Ну кто же в самом деле знал, что совсем рядом с городом, прямо под небольшим слоем песка залегает такая глыба превосходного камня?

Эдрас развёл руками.

- Не забывай, что я учился у гномов, а это лучшие мастера камня на свете.

- Кстати, - с любопытством произнёс Антанар, - раз уж речь зашла о гномах, неужто эти забавные коротышки живут лишь для того, чтобы копаться в земле и тесать камни?

Эдрас невольно улыбнулся.

- Услышь тебя сейчас кто-нибудь из этих «забавных коротышек», тебя самого, обтёсанного под камень, пришлось бы закапывать в землю. Гномы крайне вспыльчивы. Но в целом, знаешь, - он отхлебнул вина, - их жизнь не так уж и отличается от нашей. От жизни здесь, - добавил он, - Они добывают руду, куют самые разнообразные вещи – от скобяных изделий до прославленных доспехов, выделывают драгоценные камни, строят свои величественные чертоги – как на земле, так и под землёй; также, как нам, им приходится постоянно держать ухо востро – Серые Земли едва ли спокойней пустыни.

Гномы поступили мудро, позволив людям поселиться рядом с ними, и даже меж них. Люди – к ним тянулись многие мастера и подмастерья со всего света – принесли с собой много нового. Гномы стали ценить богатые одежды – до того, говорят, они, как один, носили штаны и кафтаны из волчьих и медвежьих шкур, нимало не заботясь о фасоне. Теперь же, однако, не сыскать народ щеголеватей гномов. До людей гномы не знали музыки – у них были лишь ритмичные напевы ритуальных и боевых песен. Сейчас они, пожалуй, почти не отличаются от людей.

Эдрас немного помолчал, задумчиво потягивая вино.

- Наверное, люди, так или иначе, искажают всё, к чему прикасаются. Интересно, что из себя представляли эльфы до встречи с нашими пращурами?

Антанар развёл руками.

- Мне лишь однажды приходилось встречаться с эльфами… не считая, конечно одиночек. Мы стояли гарнизоном в Шуйде, небольшом приграничном городке, ожидая прибытия из столицы какого-то важного чиновника. Он должен был встретиться с посланниками морских эльфов. Кажется, для очередного обсуждения, или ежегодного переподписания мирного договора.

Я хорошо запомнил этот день – капитан Бош строго-настрого запретил какие-либо конфликты с эльфами. Впрочем, в моем отряде итак никто не искал неприятностей на границе. Всем известна мстительность эльфов. Кое-кто из ветеранов рассказывал о битве между «чайками» – так мы называли морских эльфов – с «кротами», как кличут их подземных собратьев. Битва шла в пустынной равнине на юго-восточной границе; официально эта территория принадлежит Кхиргу, но, по словам ветеранов, глядя на эту бойню, королевские войска бы не рискнули приблизиться к дерущимся. Они рубились с яростью раненых волчиц, защищающих детёнышей. Один старик, наш младший сержант – он был совсем сопляком в то время и со своими дружками-шалопаями мечтал поживиться, обирая трупы эльфов – рассказывал совсем уж жуткие истории. Будто «кроты» вставали, буквально разрубленные пополам, и продолжали драться. А «чайки», и того похлеще, бросались на кротовьи копья, лишь бы проломить их строй…

Антанар глотнул вина и откусил большой кусок яблока.

- Не знаю, что они тогда не поделили, но мне не хотелось терять своих парней из-за неосторожно сказанного слова или косого взгляда, - он вздохнул, - однако, любопытство – страшный порок. Я и трое таких же беспечных сорвиголов «случайно» заглянули на постоялый двор, где ночевали остроухие, пока их предводитель занимался политикой.

Меня удивило то, что их приехало всего три десятка, и лишь двое сопровождали своего начальника в резиденцию тамошнего барона, где состоялась встреча. Когда мы пришли в корчму, девятеро из них сидели в общей зале; семь мужчин и две женщины. Я было удивился тому, что эти красавицы сопровождали воинов на чужбину, но после одна из них встала из-за стола, и мне стало ясно, что они – такие же воины, как и их мужчины. Хотя мы сидели за соседним столом, они не обращали на нас внимания, вполголоса разговаривая между собой на своём певучем языке. Потом один из них достал лютню и запел. Я не знаю на их языке ни слова, но песня вставала перед глазами – я видел печальные, горделивые корабли со светло-серыми парусами, они уплывали оттуда, куда им не суждено было вернуться, они потеряли свой дом; уплывали, гонимые горечью, чувством вины – они могли остаться и разделить судьбу тех, кто стоял до последнего перед лицом неведомой опасности. Потом корабли разделились, одни поплыли к восходящему солнцу, другие свернули на юг. Вырастали города, переплетаясь с лесами, сверкающие фонтаны рождали радугу в безоблачные дни. А потом появились люди. Когда певец запел об этом, сидящий рядом с ним эльф тихо, медленно повернул голову, и посмотрел на нас. Знаешь, однажды мне довелось конвоировать пойманного вора в городскую тюрьму. У ворот тюрьмы стоял человек, как две капли воды похожий на того, которого я вёл. Разве что немного постарше. Он приблизился к нам и посмотрел на этого вора. В его взгляде читалось всё: воспоминания о том, как он когда-то приглядывал за младшим братишкой, как учил его плавать, охотиться… как они вместе убегали из дома, одолеваемые романтическими мечтами, и как, возвращаясь под вечер, поровну делили отцовские тумаки. Тот эльф смотрел на нас точно так же. А его товарищ всё пел, пел о том, как на запад пришли люди, и как появились первые города. О том, как радушно эльфы приняли своих новых соседей, обучая их многим премудростям… о том, как впервые взвизгнула тетива, и среброволосый эльф упал, зажимая горло, не смея поверить в то, что произошло. О том, как запылали их незащищённые поселения, когда людям стало тесно на их землях.

Он играл, и слеза катилась по его щеке.

Боюсь, Эдрас, это мы научили их ненавидеть. А теперь чураемся их, и приписываем им дикие свойства. Даже здесь, в свободных городах, ты вряд ли увидишь хоть одного представителя нелюдской расы, - он печально вздохнул и вновь приложился к своему кубку.

- Мне не приходилось иметь дела с эльфами, - спокойно произнёс Эдрас, - но, я думаю, большая часть из того, что про них говорят – ложь.

Антанар пожал плечами.

Камин, потрескивая, наполнял комнату теплом и лёгким сладковатым ароматом бахрамового дыма. Свечные огоньки чуть заметно шевелились, играя тенями на противоположной стене.

- А ты не думаешь о женитьбе? – совершенно неожиданно спросил Антанар.

От удивления Эдрас поперхнулся вином.

- К чему… такой вопрос? – откашлявшись, изумлённым голосом спросил он.

Градоначальник зевнул.

- Ну, не вечно же тебе жевать сухари.

Эдрас невольно улыбнулся.

- По-моему, в твоем доме с кухней великолепно справляется слуга.

- Я – отдельный разговор, - хмыкнул Антанар, - мне далеко за сорок, я уже не помню, когда последний раз ездил верхом или держал в руках меч дольше пяти минут, у меня отрастает брюшко, а голова сплошь и рядом забита проблемами города, а их немало. Боюсь, редкая женщина могла бы насладиться компанией такого мужчины, как я.

Эдрас от души расхохотался.

- По-моему, друг мой, всё дело в том, что ты, как и я, убеждённый холостяк, иначе ты бы женился лет десять назад, когда перечисленных тобой проблем ещё не было. Да и сейчас не всё потеряно – потренируйся недельку-другую вместе с ополченцами, и по здоровью ты дашь фору большинству солдат гарнизона.

- А управление городом? – хитро улыбнулся он.

- Передашь Кайаму, - пожал плечами Эдрас, - мужик толковый, башковитый. К тому же, в последних мероприятиях он принимал самое, что ни на есть деятельное участие.

- Честно говоря, - подумав, произнёс Антанар, - из нынешнего совета на роль градоправителя лучше всех годится Акарва.

- Этот скупердяй?! – возмутился Эдрас.

- Ого, - удивился Антанар, - чем это тебя так задел наш дорогой советник по продовольствию?

Эдрас сморщился, словно надкусил гнилой лимон.

- Его основное, если не единственное достоинство – честность. В остальном же он - крючкотвор, каких ещё поискать. Знаешь, как мне удалось уговорить его снять полторы сотни рабочих с полевых работ, и отдать их мне на строительство стены?

Антанар удивился.

- Честно говоря, я думал, что это – его инициатива.

- Э, нет, - рассмеялся Эдрас, - думаю, он до сих пор вне себя от бешенства за ту шутку, что я с ним сыграл, чтобы получить его согласие.

- Ну-ка, - усмехнулся градоначальник, - выкладывай. Признаться, у меня самого порой возникают трения с советником Акарвой на почве его щепетильности.

- Что же, - улыбнулся Эдрас, - дело обстояло примерно так: порасспросив, как идут дела на полях, я узнал, что необходимые работы почти закончены, а осенние ветра начнутся лишь через три недели. Пораскинув мозгами, я понял, что за оставшееся время двести человек справятся ничуть не хуже трёхсот, а сто пятьдесят – едва ли уступят двумстам. Стену же, напротив, лучше было бы достроить поскорее.

Однако этот вздорный старикан упёрся всеми конечностями, и ни в какую не соглашался передать мне людей до полного окончания полевых работ, а если смотреть правде в глаза – то не раньше, чем через эти три недели, поскольку он нашёл бы им ещё какое-нибудь не менее важное применение и после окончания урожайных работ.

Я решил пойти на маленькую хитрость. По традиции, советник, отвечающий, среди прочего, за полевые работы, получает по мешку зерна за каждый заполненный амбар, и по полведра каждый день от окончания урожайных работ, до начала осенних ветров. Причём по этой же традиции, советник должен сам дать рабочим ведро, которое, заполненное наполовину, они каждый вечер будут приносить ему домой.

- Это позволяет определить степень жадности советника, - усмехнулся Антанар.

- Сговорившись с одним из рабочих, - продолжил Эдрас, - я пришёл к советнику Акарве вечером и стал уговаривать его передать в моё подчинение рабочих. Он наотрез отказывался, и, казалось, был готов выставить меня за порог, когда в дверь постучал дюжий молодец, и поставил на порог мешок зерна – знак того, что очередной амбар был полностью заполнен. Советник поблагодарил рабочего, и тут тот, по заранее намеченному плану, бодро произнёс: «Господин Акарва, дела идут так хорошо, что через пару дней вам придётся готовить ведро – мы уже почти управились».

- Ты бы видел, - мечтательно добавил он, - как побагровел этот советник! У него чуть пар из ушей не пошёл! Выдавив из себя улыбку, он поблагодарил рабочего, и поспешил захлопнуть за ним дверь. Уж не знаю, какая вожжа попала ему под хвост, что он так печётся о своём добром имени, когда, в общем-то, никто и не думает обвинять его в каких-нибудь нечистых делах, но, только подумав о том, что я могу вообразить, будто он держит людей на полях с тем только умыслом, чтобы они поскорее закончили урожайные работы, и ему досталось на несколько вёдер больше зерна, он был готов отдать мне все три сотни, лишь бы снять с себя подобное подозрение.

- Ну ты и жулик, - с чувством сказал Антанар, и оба расхохотались.

Некоторое время друзья молча поглощали пищу, поглядывая на размытое бледно-зелёное пятно луны сквозь доходящее почти до потолка окно.

- Нет, - покачал головой Антанар, и, видя недоумение в глазах Эдраса, добавил, - пожалуй, останусь я холостяком-градоначальником. Уж коли я, бывший полевой сержант, стал заниматься экономикой целого города – да что там города, фактически – крошечного государства, значит, так тому и быть. Вроде бы, с делами я более или менее справляюсь…

Эдрас улыбнулся.

- Не скромничай. Справляешься великолепно. Горожане о тебе самого высокого мнения – я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь пожелал тебе более мучительной смерти, чем попасть под колёса телеги, гружёной камнями.

Антанар ошалело смотрел на Эдраса, пока тот не расхохотался.

- Брось, это я так шучу, - смеясь, добавил он.

Градоначальник покачал головой.

- Подумать только, Эд, что меньше года назад мы смотрели друг на друга волком, и вдобавок я подозревал тебя в шпионаже.

- Да, - посерьёзнел Эдрас, - я очень рад, что мы стали друзьями, Ант. Честно говоря, настоящая дружба – это то, чего мне так не хватало все эти годы, - он вздохнул, - У меня не было настоящих друзей с самого детства. При дворе воздух буквально трещал от интриг, в армии Логара ко мне относились как к любимчику, а потом… ну да ты, наверное, понимаешь.

- Понимаю, - кивнул Антанар, - мои друзья остались там, в прошлой жизни. А здесь я занимаю слишком высокий пост, чтобы мог искренне назвать кого-либо другом. Ты – исключение.

Эдрас проникновенно хмыкнул.

Дрова, угасая, догорали, освещая комнату тревожными багровыми бликами. Луна взошла высоко по небосводу, оставив гостиную на попечение слегка извивающихся огоньков свечей.

Полевой сержант Хакас не был новичком, свой маленький отряд он водил в дальний дозор уже полтора года. Его племянник, Толва, за свою неусидчивость прозванный Тушканчиком, поплотнее укутался в плащ, поёживаясь от предутреннего холода. Звёзды уже начинали угасать, но небо на западе ещё не окрасилось в нежно розовый цвет. На юго-западе, едва различимым во тьме силуэтом возвышались дозорные вышки Абинора.

- Далековато заехали, - пробормотал Кинус – юноша, только недавно выбившийся в солдаты после прохождения долгой и изнуряющей подготовки под руководством старшего полевого сержанта Кмера, самого усердного учителя школы Эдраса, - так, глядишь, и в пустыню заберёмся.

Тушканчик хмыкнул, выразительно взглянув на небольшую рощу акаций, так удачно заслонявшую их от ветра.

- Э-э, - пренебрежительно протянул Хакас, - тот не солдат, кто боится пустыни.

Кинус по привычке покраснел – старшие товарищи уже давно беззлобно подтрунивали над ним, и он уже начал привыкать.

- Винца бы тёплого, да к жинке под бочок, - пробормотал Тушканчик, надвигая на лицо капюшон в безуспешной попытке спасти уши от холода.

- Поговори у меня, - лениво отозвался Хакас, - к жинке ему захотелось…

Сержант натянул поводья, разворачивая коня на запад.

- Поехали, сопляки, к рассвету доберёмся до тракта – и домой. К полудню вернёмся.

- Не успеем, - зевая во весь рот, отозвался Кинус.

- Это почему же? – подозрительно спросил Хакас.

- Уже светает, - произнёс юноша, махнув рукой на юг.

Тушканчик и Хакас как по команде обернулись.

- Идиот, - сдавленно произнёс Толва, - какой ещё рассвет на юге?

- Ситара, - пробормотал сержант, - демоны…

Кинус недоумённо посмотрел на товарищей.

- Скачи домой, - рука Хакаса тяжело опустилась на плечо юноши, - Ситара охвачена огнём. Я и Толва едем туда – разузнать что и как. Не жалей коня! Прискачешь – бегом к Эдрасу. Понял? – последние слова он почти прорычал.

Кинус кивнул и всадил каблуки в бока своего коня.

Лейтенант Самор, дежурный офицер, застал Эдраса за утренним умыванием. Железная дисциплина, выстроенная капитаном, сыграла свою роль -–через полчаса после прибытия Кинуса шестьсот вооружённых всадников во весь опор неслись по западному тракту, к соседнему городу Ситара. Городу, который этой ночью осветил горизонт своим огнём.

Эдрас осадил коня, увидев двух несущихся на них всадников.

- Капитан, - задыхаясь, проорал сержант Хакас, подъезжая к арьергарду абинорского отряда, - Ситара сожжена дотла. Жители перебиты, все, кроме… кроме тех, кого эти демоны увели в пустыню. В рабство.

Он сжал кулаки и помрачнел, глядя на юг, вслед ушедшим кочевникам.

- Как давно?

- Они ушли четыре часа назад. Идут прямо на юг.

- Число?

- Мы насчитали около пятисот. В основном – разбойники, но некоторые похожи на солдат.

- Пленники? – коротко спросил Эдрас.

Тушканчик хрипло произнёс:

- Около ста мужчин. Сто пятьдесят женщин.

- Дети?

- Ни одного младше тринадцати, - помрачнел Толва.

Эдрас сжал поводья и стиснул зубы.

- Самор! Никар! – лейтенант подъехал поближе, - разделиться на три отряда. Я, ты и Никар. Ведёшь левое крыло. Никар – правое. Я беру центр. С пленниками они не могли уйти далеко. Коней не загонять, но мы не должны дать им углубиться в пустыню. Сильно не разделяемся – держи нас на виду. Должны нагнать через шесть часов. На ходу всем подкрепиться и перед боем выпить половину воды. Твоя с Никором задача – не дать им уйти в пустыню. Ни один не должен прорваться. Ясно?

Лейтенанты кивнули.

- Приступайте, - он обратил суровый взгляд на Хакаса, - возьми тридцать человек. Езжай в город, посмотри, кого можно спасти.

Сержант покачал головой. За спиной Эдраса были слышны голоса лейтенантов, разбивающих отряд.

- Капитан, никого не осталось.

На секунду задумавшись, Эдрас кивнул:

- Хорошо, возьми десять человек.

- Но…

- Бегом! – рыкнул Эдрас.

Хакас отдал честь, и бросился к отряду, на ходу выкрикивая имена тех, с кем по меньшей мере два раза был в дозоре. Через минуту маленький отряд скрылся в облаке пыли.

- Нас заметили, - подъезжая к капитану, бросил сержант Рик.

- Вижу, - кивнул тот, - главное, чтобы не заметили Самора с Никаром. Их удачно прикрывают высокие дюны, а кочевники слишком беспечны и неорганизованны.

- Не могу не согласиться, - кивнул Рик, - трудно представить, чтобы эта шайка бродяг смогла хоть одной ногой ступить за стену Абинора.

Эдрас сжал зубы.

- Всем приготовиться.

Из-за холмов, метрах в трёхстах впереди – справа и слева – с десятисекундным разрывом вылетело по одной стреле с привязанной к ней длинной полосой ярко-красной материи.

- Крылья готовы, - указал Рик.

Эдрас кивнул и вытащил из ножен меч.

- В атаку! - заорал он, взмахивая мечом вперёд.

Подгоняемые вековой жаждой мести, абинорцы с яростным кличем ринулись на врага.

Кочевники, успевшие занять удобную позицию на возвышении, встретили их стрелами, немного проредив передние ряды атакующих. Пятьсот двуногих шакалов явно расслабились, оценив численность нападающих, и смуглый мужчина на пегом коне, на полголовы возвышавшийся над рядами кочевников, выкрикнул гортанный боевой клич, указывая на абинорцев длинным изогнутым ятаганом. С улюлюканьем, разбойники нестройной волной поскакали на надвигавшуюся на них стену солдат. Нестройные выкрики из задних рядов известили абинорцев об атаке крыльев.

Зажатые с трёх сторон кочевники смешались, и, столкнувшись с явно превосходящими их умением солдатами, гибли один за другим. В их рядах началась паника. И без того нестройные ряды пустынников окончательно смешались, попытались, разбившись на небольшие группы, прорваться сквозь растягивающееся кольцо атакующих, но были безжалостно перебиты.

Со страшным криком, загоняя коня, Эдрас ворвался в кучку кочевников, сгруппировавшуюся вокруг пленников. Предсмертные крики из центра кольца ясно говорили о том, что с каждой секундой пленных остаётся всё меньше. На полном скаку Эдрас снёс голову одному из бандитов, попытавшемуся защититься старым, выщербленным ятаганом, и, не опуская меча, выпрыгнул из седла и закружил свой меч смертельным ураганом.

Кровавая пелена застилала его глаза в прямом и переносном смысле – с ног до головы он был забрызган кровью – своей и чужой, мозгами – скорее всего, чужими, но в тот момент Эдрас бы не поручился в этом. Его меч почти не встречал сопротивления, и удары сопровождались чавкающими звуками разрубаемой плоти, и изрядно помутневшим рассудком Эдрас успел удивиться, когда услышал в метре от своей руки лязг металла и понял, что чей-то ятаган посмел задержать смертоносный танец меча.

Высокий, смуглый мужчина, одетый в белый с багровым халат, с перекошенным от ярости лицом занёс свой огромный ятаган над головой Эдраса, когда его горло пробила стрела. На мгновение сфокусировав своё внимание на происходящем, Эдрас жестом поблагодарил вовремя подоспевшего на помощь солдата, и бросился добивать уже отвлечённых от пленников бандитов.

Через минуту всё было окончено. Звон мечей и свист стрел уступил место стонам раненых и плачу освобождённых пленников.

Абинорцы стекались к капитану, ожидая приказаний.

- Кочевников – добить. Обезглавьте всех и каждого; нельзя чтобы кто-то из них выжил, притворившись мёртвым. Тела оставьте падальщикам, - Эдрас отёр рукавом лоб, смахивая пот и кровь, - Самор, Никар – наши потери?

- У меня одиннадцать убитых, двадцать три – тяжело ранены. Остальные – в порядке или около того, - лейтенант Самор перевёл дыхание, - пятнадцать коней остались без всадников.

Эдрас кивнул и направил взгляд на Никара.

- Девять убитых, двадцать пять ранены. Девятнадцать свободных коней.

- Рик, наши потери?

Сержант Рик прочистил горло.

- Двадцать семь убиты, тридцать пять ранены. Остальные на ногах. Сорок два коня.

Эдрас стиснул зубы. Сорок семь абинорских солдат остались сегодня на поле боя, и неизвестна судьба ещё восьмидесяти трёх.

Полевые врачи вовсю занимались ранеными солдатами и освобождёнными ситарцами.

Окриком Эдрас подозвал ближайшего сержанта.

- Собери всех раненых, способных держаться в седле, а также тех, кому срочно нужна помощь лекарей. Двух гонцов – в Абинор. Пусть скачут, загоняя коней. Половина лекарей пусть движется сюда, да побыстрее. Снабдить их шатрами и всем необходимым. Телеги не брать, всё грузить на коней. Десять человек пусть займутся лошадьми – отберут самых быстрых и выносливых. Выполняй.

Сержант кивнул и убежал, на ходу выкрикивая распоряжения.

Эдрас быстрым шагом подошёл к освобождённым ситарцам, которыми занимались пятеро полевых врачей. Тех осталось не больше сотни – кривые ятаганы кочевников быстро делали своё кровавое дело. Ситарцы выглядели ужасно – раненые, обгоревшие, на запястьях – кровавые следы от въевшихся в тело верёвок. У многих явно были сломаны руки, ни одного лица без кровоподтёков. Половина – без сознания. Эдрас невольно опустил глаза.

- Кто из вас бывал в этой части пустыни? – хрипло спросил он.

На него устремились несколько пар измученных глаз.

- Я, - откликнулся высокий, плотный мужчина, левая рука которого безжизненно свисала вдоль тела; лицо было залито кровью из раны, рассекшей правую сторону лба.

- Ближайшие оазисы? – коротко спросил Эдрас. Пустыня только начиналась, и оазисы встречались нередко.

- Один – в часе езды к югу, - Эдрас отрицательно покачал головой – ни в коем случае им не стоило углубляться в пустыню; человек продолжил, - другой – в двух часах на северо-запад.

Капитан медленно кивнул.

- Сможешь отвести людей туда?

Ситарец, подумав, кивнул.

- Рик! - окликнул Эдрас.

Сержант подбежал.

- Этот человек… - Эдрас взглянул на ситарца.

- Иствон, - отозвался тот.

- Иствон отведёт вас к оазису. Быстро соорудить носилки и волокуши для тех, кто не способен держаться в седле, но может ждать врачей. Двигайтесь туда. Выполняй.

Рик, отдав честь, убежал выполнять распоряжение.

- Самор!

Лейтенант, только что принявший отчёт о пойманных лошадях и состоянию раненых, подбежал к Эдрасу.

- Капитан!

- Принимай командование, - кивнул Эдрас, - Рик, введи лейтенанта в курс дела. Дойдя до оазиса, действуйте по обычной полевой схеме – ближние и дальние дозоры и так далее. Сразу по прибытии – двух гонцов наперерез лекарям, и доставьте их в оазис. Сейчас – сколько раненых могут держаться в седле?

- Шестьдесят три, - откликнулся Самор.

Эдрас кивнул.

- Тех, кто не дотянет до прибытия лекарей?

Самор помрачнел.

- Девятнадцать.

- Привяжите их к сёдлам.

Лейтенант кивнул и передал распоряжение Эдраса. Через несколько минут отряд – шестьдесят три всадника и восемнадцать привязанных к сёдлам ещё живых обрубков человека – девятнадцатый истёк кровью из пяти широких рубленых ран, и двадцать пять солдат сопровождения выехали с поля боя в направлении Абинора.

Солнце неумолимо близилось к горизонту, окрашивая песок в тёмно-красные тона. Большая часть пути была пройдена, и Эдрас надеялся прибыть в город незадолго после наступления темноты. Он ехал молча, погружённый в раздумья. Шестеро из раненых уже скончались.

Впереди уже вырисовался силуэт города с высокими башнями и огромным полотном знамени, колышущимся над ратушей, когда один из всадников, ехавших за Эдрасом, покачнулся и выпал из седла, тяжело рухнув на землю. Капитан спрыгнул со своего коня и подбежал к упавшему. Это была девушка лет двадцати пяти; тёмно-каштановые волосы, слипшиеся от крови, ужасными сосульками падали на узкое лицо. Поднимая её, Эдрас ощутил под рукой что-то липкое. Приглядевшись, он выругался. Левый бок девушки был распорот неглубокой, но длинной раной с рваными краями. Он быстро сдёрнул свой ремень, оторвал рукав, и наложил на рану плотную повязку.

- Капитан! – окликнул его один из солдат, - Что там?

- Помоги, - хрипло крикнул Эдрас, и, дождавшись, пока солдат спешится и подойдёт, приказал, - поднимаем её в седло.

Вдвоём они аккуратно подняли девушку в седло. Эдрас запрыгнул на коня позади неё, и крикнул:

- Сержант! До города – пятнадцать минут. Поспешите, а я должен побыстрее доставить её к лекарям.

Он пришпорил коня и понёсся к воротам.

- Эдрас! – подбегая, окликнул его Антанар, - хорошо, что я тебя нашёл. Мне доложили, что ты только что вышел из больницы.

- Да, - устало кивнул он, - я должен был убедиться, что все мои распоряжения выполнены.

Градоначальник кивнул.

- Я лично проследил за всем, как только прибыл первый гонец.

Эдрас выдавил улыбку сквозь одолевавшую его боль.

- Если бы я знал, не волновался бы.

- Сколько раненых доставят завтра?

Капитан сжал зубы, подсчитывая.

- Если повезёт… выживет около ста двадцати.

Антанар простонал что-то нечленораздельное.

- Из тех, что следуют за тобой, сколько местных?

- Точно не скажу, - отозвался Эдрас, - человек пятьдесят или около того.

- А всего, - уточнил градоначальник, - около ста?

Эдрас кивнул.

- Значит, нам нужно где-то разместить пятьдесят раненых ситарцев. В городской больнице хватит места только на тяжелораненых.

- Используем казармы, - предложил Эдрас, - завтра привезут ещё около семидесяти ситарцев.

- Демоны, - Антанар сжал зубы, - сто двадцать человек…

Эдрас помрачнел.

- Сегодня многие дома остались без хозяев. Не у всех погибших солдат были семьи.

Антанар покачал головой. В ворота въезжали недавно высланные Эдрасом телеги, на которые переложили оставшихся в живых тяжелораненых. Капитан стиснул зубы. На телегах лежало девять человек – половина умерла в пути. В воздухе витал запах горя – матери, жёны, сёстры, братья, дети – узнавали своих родных и отчаянно голосили.

И всё же иногда раздавались радостные восклицания – это абинорцы видели своих близких в числе въёзжавших верхом раненых, но живых, и солдат сопровождения.

На рассвете, после бессонной ночи, Эдрас отправился с выехавшими к оазису крытыми повозками для перевозки раненых.

- Капитан! – солдат отсалютовал въезжавшему в оазис Эдрасу, - лейтенант Самор просил проводить вас в шатёр, когда вы прибудете.

Эдрас кивнул.

- И… - солдат замялся.

- Да? – Эдрас посмотрел на него.

- Капитан, мой брат Лайо… его ещё называли Буйволом – такой здоровый, с длинными волосами. Ему разрубили плечо…

- Жив, - кивнул Эдрас, не став добавлять, что Лайо, скорее всего, потеряет правую руку…

Солдат облегчённо вздохнул и откинул перед Эдрасом порог шатра.

Лейтенант Самор сидел на песке у дальней стены, вполголоса разговаривая с сидящими перед ним лекарями.

- Капитан Эдрас! – поднявшись, воскликнул он, видя фигуру у входа.

- Лейтенант, господа, - коротко кивнул Эдрас Самору и врачам.

- Выжило сто двадцать семь, - отрапортовал лейтенант, - двое умерли по пути в оазис, остальных было уже не спасти.

Эдрас, помрачнев, кивнул.

- Как остальные?

Лекарь поднялся и пожал плечами.

- Пока трудно сказать что-то определённое. Для большинства, без сомнения, главная опасность позади, хотя поправляться они будут долго. Но жизнь некоторых всё ещё под угрозой.

- Лейтенант, начинайте погрузку раненых. Чем раньше мы вернёмся домой, тем больше людей будет спасено.

Эдрас обошёл шатры с ранеными. Многих необходимо было подбодрить, не давая раскиснуть.

«Сколько жертв», - устало подумал он, - «Первая серьёзная стычка, а мы уже теряем людей».

Несмотря ни на что, им нужна была эта победа. Чтобы вселить надежду, показать, что то, что вчера для них казалось невозможным, сегодня стало реальностью. Даже такой ценой.

Город должен подготовиться к тому, что рано или поздно случится.

Эдрас поднялся по чисто вымытой лестнице с широкими пологими ступенями и прошёл в просторную комнату со светлыми стенами и множеством растений в горшках, стоящих вдоль стен. В комнате стояло десять кроватей, на каждой из которых лежал перевязанный человек.

Трёх из них Эдрас знал – это были его солдаты. Остальные были отбитыми у кочевников ситарцами. Он поздоровался с больными и подошёл к одному из своих людей. Обычно весёлый здоровяк Буги был молчалив и мрачен – ему вот-вот должны были отнять кисть левой руки.

- Как ты? – тихо спросил его Эдрас.

Вместо ответа Буги выразительно посмотрел на почерневшую и распухшую левую руку.

Капитан сжал зубы.

- Держись. Ты боец, и им ты останешься. Я знавал мастера-лучника, у которого левая рука была отрублена по локоть. Ты выдержишь, Буги, - твёрдо добавил он, - это приказ.

Верзила сдержано кивнул, сжимая веки.

Эдрас внимательно оглядел двух других солдат. У одного была сломана нога и дыра в груди от стрелы, другому ятаганом вспороли живот. Несмотря на тяжёлые повреждения, они держались молодцом.

Ситарцы выглядели намного хуже. Кочевники поселили в их сердцах отчаяние, разрушив их город. Бывших пленников терзали не только раны, но и горе.

Эдрас молча прошёл к дальней кровати, стоящей возле самого окна.

Девушка молча лежала на правом боку, спиной к двери, устремив пустой, ничего не выражающий взгляд в окно. Бледное лицо с огромным кровоподтёком на левой скуле было обрамлено пышными каштановыми волосами, которые были заметно опалены. Она была очень небольшого роста – невысокому Эдрасу она едва доставала до подбородка. Большие, слегка раскосые глаза цвета весенней листвы сейчас смотрели сквозь него. Она, как сказали Эдрасу, не произнесла ни единого слова за всё время пребывания в больнице.

- Здравствуй, - произнёс он, присаживаясь перед ней на корточки.

Девушка посмотрела на него пустым, невыразительным взглядом, но ничего не сказала.

- Я… я рад видеть, что ты поправляешься, - смущённо улыбнулся Эдрас.

Она слегка вздрогнула.

- Я принёс тебе кое-что, - сказал он, доставая из кармана куртки гранат, - здесь хорошо кормят, но… ты потеряла много крови, а гранат помогает её восстановить.

Девушка смотрела в пустоту, не обращая внимания на протянутый Эдрасом фрукт.

- Я положу его на подоконник, - промолвил он.

Эдрас вспомнил, как, немилосердно всаживая шпоры в бока своего скакуна, вёз её в город. Тогда, в зеленоватом свете луны, её лицо казалось ещё более бледным, чем сейчас. Он уже начал бояться, что не успеет, что она вот-вот умрёт, или уже умерла, когда она открыла глаза и посмотрела на него. Мгновение спустя она вновь потеряла сознание, и пришла в себя лишь в больнице, несколько часов спустя. Эдрас приходил в больницу каждый день, как только дела позволяли взять небольшую передышку – битва дорого им далась, и работы хватало всем и с лихвой; многие семьи лишились кормильцев, тем паче добавилось много ртов, на долгое время лишённых работоспособности. Капитан навещал раненых, как своих, так и ситарцев. Чужими они уже не были; Абинор принимал всех. Однако возможно Эдрас и не пользовался бы каждой оказией для посещения больницы, если бы не она.

Её звали Нилиэ, как ему сказали её соседи. Она с отцом и братом поселилась в Ситаре недавно. Они оба погибли при защите города.

Девушка вновь скользнула по нему взглядом. Эдрас втайне надеялся, что вместе с телом излечится и душа – он с нетерпением ждал разговора с ней. Не зная, что ещё сказать, он ободряюще улыбнулся ей и вышел.

Стоя на стене, он наблюдал за поспешным возведением временных жилищ для новоиспечённых абинорцев, но мысли его были устремлены к больничной палате.

- Капитан Эдрас?

Он обернулся, чтобы увидеть идущего к нему пожилого человека, сильно хромающего на правую ногу.

Эдрас кивнул.

- Я должен поблагодарить вас за спасение, капитан, - он приблизился и сердечно пожал протянутую Эдрасом руку, - моё имя Гимен, я был муниципальным советником Ситары, - он вздохнул, - советником по делам торговли.

- Я надеюсь, - откликнулся Эдрас, - что здесь вы найдёте новый дом и удачное применение своему таланту.

- Спасибо, капитан. Моё единственное желание – хорошо послужить городу, который нас спас от рабства и неминуемой скорой гибели в песках, в руках этих демонов.

Эдрас покачал головой.

- Не стоит благодарности, господин Гимен. Мы сделали лишь то, что сделал бы на нашем месте любой солдат.

Гимен с сомнением покачал головой.

- Боюсь, капитан, вы плохо осведомлены о нравах и морали «любых солдат». Как бы то ни было – мы все ваши должники. Ваши и Абинора.

Эдрас сердечно улыбнулся и пожал плечами.

- В таком случае, я искренне надеюсь, что вы и ваши земляки станете абинорцами, и горечь утраты постепенно пройдёт. Этим вы отблагодарите нас – Абинор тоже потерял своих сыновей в той битве.

Бывший советник вздохнул. Произошедшее казалось ему ужасным и невероятным, но он был человеком собранным, и умел не отворачиваться от правды.

- Капитан, - он нарушил слегка затянувшуюся паузу, - я слышал, вы заботитесь о малышке Нилиэ.

Эдрас слегка покраснел и кивнул.

- Она чуть было не умерла у меня на руках. Я действительно навещаю её в больнице, хочу помочь ей поправиться быстрее.

Гимен помрачнел. Он запустил пятерню в густые седеющие волосы и произнёс:

- Ей досталась горькая судьба, капитан. Горькая и очень нелёгкая. Её семья – отец и младший брат – перебралась в Ситару из Южного Королевства около шести лет назад. Альвар – её отец – в своё время был весьма преуспевающим купцом; в основном он торговал весьма дорогими и необычными товарами. Своё состояние он сколотил почти с нуля – мальчишкой он служил клерком у богатого купца из Кармалы, затем, в двадцать лет, скопив кое-какие деньги, он решил найти компаньонов и открыть своё собственное дело. К двадцати шести он был совладельцем приносящего солидную прибыль торгового синдиката. В двадцать семь он потряс всех, женившись на женщине-полукровке, с которой он познакомился, совершая очередной торговый вояж. Южане более всех удалены от остального мира и славятся невежественностью во всём, что касается разумных существ, отличных от людей. Они не питают расовой ненависти, но считают другие расы донельзя чуждыми, и с опаской смотрят даже на купцов, торгующих с эльфами.

Через два года, жена родила ему дочь – прелестную Нилиэ, а спустя ещё пять лет – сына. К этому времени Альвар потерял расположение своих компаньонов, и был вынужден отделить своё дело от синдиката. Ему также пришлось оставить городской дом и переехать с семьёй в загородную резиденцию, и усилить охрану.

После рождения сына, которое отняло все её силы, полуэльфийка захворала и вскоре покинула этот мир. Купец сильно грустил о потере жены, втайне питая надежду на то, что их дети не унаследуют того неприятия и отчуждения со стороны его сограждан. Увы, его надеждам не суждено было сбыться. Его семья подвергалась постоянным нападкам, и даже нанятые им охранники демонстрировали преданность его золоту, но не ему.

Едва дочери исполнилось семнадцать лет, недруги Альвара, которые всё это время портили ему жизнь, решили нанести сокрушающий удар. Вскоре после возвращения его кораблей из Карнавы, на склад неожиданно нагрянули сопровождаемые стражей городские чиновники, которые среди привезённых товаров нашли запрещённый товар – карнское растение, сок которого вызывает сильнейшее одурманивание, часто сопровождаемое дикими вспышками ярости.

Всё имущество Альвара было арестовано, а ему самому с детьми пришлось срочно бежать. На его счастье, Кармала отделена от других, сколь бы то ни было крупных городов Южного Королевства двухсоткилометровой пустошью, путешествуя по которой несложно уйти от преследования.

Они привезли в Ситару жалкие остатки того богатства, которым некогда владели, но и этого оказалось достаточно, чтобы выстроить уютный, хоть и небольшой дом, и начать своё дело. Применив свой богатый опыт купца, Альвар быстро освоился на новом месте, и, спустя год, стал моим помощником в совете. Именно он добился введения знаменитого на все Свободные города «закона минимума», его ещё называют «законом Альвара».

Эдрас нахмурился. Он не был особо сведущ в вопросах торговли, но о законе Альвара неоднократно слышал.

- Не будете ли вы столь любезны напомнить мне суть этого закона, господин Гимен?

- Охотно, - Гимен вытер вспотевшие ладони и, прищурившись от солнца, глянул на Эдраса, - согласно закону минимума, все ремесленники обязаны десятую часть своих товаров продавать муниципалитету по сходной цене, дабы градоначальник мог в дальнейшем ими распорядиться на благо городу. Сам же ремесленник, как правило, стремится побыстрее сбыть свой товар, и не задумывается о нуждах города. Глупо винить в этом простых рабочих – их головы заняты своим делом, им не до политики.

- А опытные советники, - подхватил Эдрас, - осведомлённые о происходящем в окружающем мире, сумеют выгоднее для города распорядиться товаром, так?

Гимен, улыбнувшись, кивнул.

- Воистину, - помрачнев, произнёс Эдрас, - судьба была неблагосклонна к мудрому Альвару и его детям.

- Я надеюсь, - вздохнул Гимен, - Нилиэ сможет пережить эту потерю, и, в конце концов, избежит злого рока, преследующего её семью.

Эдрас задумчиво кивнул.

- Она, - осмелился спросить он, - потеряла кого-то, кроме отца и брата? Ну, того, кто был бы ей особо близок… простите, господин Гимен, я не должен задавать вам такие вопросы.

Бывший советник покачал головой.

- Я не могу похвастаться тем, что был другом её отца. Нет, скорее – деловым партнёром. Они жили особняком. Я ни разу не видел, чтобы кто-то из горожан входил в их дом или выходил оттуда – кроме как по важным для города вопросам. Что же касается её… знаете, капитан, многие ситарцы были бы не прочь познакомиться с ней поближе. Парни смотрели ей вслед, когда она проходила мимо них на улице. Да что там, мой племянник, - Гимен на мгновение сложил ладони крест-накрест – ситарский обычай памяти об ушедших, - как-то хотел пригласить её на праздник, да не решился – уж очень странно она взглянула на него, стоило ему подойти к ней. Её брат также никогда не играл с городскими ребятами, и, когда пришло время, не засматривался вместе с ними на девчат.

Нет, капитан, семья Альвара была, пожалуй, самой необычной и одинокой в Ситаре.

Эдрас молча стоял, вникая в услышанное.

- Что же, - услышал он свой собственный голос, - надеюсь, что теперь многое переменится. Извините меня, господин Гимен, я действительно наслаждался нашей беседой, но, к сожалению, мне необходимо отдать кое-какие распоряжения, и убедиться в том, что их выполнят до захода солнца. Я надеюсь, мы с вами вскоре встретимся и сможем продолжить нашу беседу.

Гимен поспешно кивнул.

- Конечно, капитан. Прошу простить меня – я отвлёк вас от работы. И позвольте ещё раз поблагодарить вас и всех абинорцев, пришедших к нам на помощь в минуту отчаяния.

Он горячо пожал Эдрасу руку, поклонился и удалился в сторону башни.

- Нилиэ!

Девушка обернулась на голос, и увидела идущего к ней Эдраса. По словам лекарей, она почти выздоровела, и каждый день она несколько часов проводила на свежем воздухе, в примыкающем к больнице саду.

- Рад видеть, что ты поправляешься, - произнёс Эдрас, подходя к Нилиэ.

Она смущённо улыбнулась и увела взгляд.

- Врачи сказали, что тебе не обязательно оставаться в больнице – всё, что тебе сейчас нужно для выздоровления – хорошая пища, свежий воздух и спокойный сон.

Она ничего не ответила, и он продолжил:

- Нилиэ, - произнёс он тихо, - здесь, в Абиноре, для тебя начнётся новая жизнь. Я хочу, чтобы ты нашла здесь свой дом, чтобы ты – как и все ситарцы – была счастлива среди нас, мы сделаем всё, чтобы смягчить горечь утраты.

По щеке девушки скатилась слеза. Она обернулась, и выражение её лица заставило Эдраса замолчать.

- Они мертвы, Эдрас. Их больше нет – и никогда не будет.

Она в первый раз обратилась к нему по имени. В тех редких случаях, когда ему посчастливилось слышать её голос, она отвечала на вопросы односложно и невыразительно.

- У меня не было никого кроме них – отца, брата и матери. Её я почти не помню, она покинула мир, когда я была совсем ребёнком. А теперь у меня не осталось никого.

Её прекрасный голос был полон отчаяния и скорби. Эдрас невольно шагнул к ней и обнял её за плечи. Спустя мгновение, девушка прижалась к нему, и её тело задрожало от плача.

Всё произошло очень быстро. Никто не ожидал, что суровый Эдрас, капитан-командующий абинорских солдат и сил ополчения, будет стоять здесь, на площади перед ратушей, держа в своей сильной ладони крохотную руку одетой в светло-зелёное платье хрупкой девушки.

Высоко над их головами, на шпиле самой высокой башни, развевалось знамя Свободного города Абинора - лучи восходящего солнца, освещающие поля, зеленеющие под городской стеной. Люди, собравшиеся здесь, с нетерпением ожидали слова градоначальника Антанара, с высоты ступеней слегка возвышающегося над капитаном и его спутницей. В воздухе витал аромат черёмухи и яблоневого цвета – абинорцам пришлась по нраву мысль об озеленении города, и прошло уже больше двух лет с тех пор, как саженцы были доставлены с очередной ярмарки в Траггерде.

- Абинорцы! – улыбаясь, воскликнул Антанар, - Свободные жители Свободного города! Сегодня вы были приглашены, чтобы стать свидетелями союза между капитаном Эдрасом, нашим отважным воеводой, и красавицей Нилиэ, которая стала дочерью нашего города. По обычаю, существующему с той поры, когда был заложен первый камень в основание первого из Свободных городов, мы заключаем браки не перед священниками, а перед своими соседями и друзьями.

Я искренне рад за капитана Эдраса, который стал моим лучшим другом, и за его невесту Нилиэ, которую я знаю лишь несколько месяцев, но которая уже успела завоевать его сердце. Эдрас, - добавил он шутливо, - может, нам стоит назначить воеводой твою невесту, уж коли она так скора на завоевания?

Люди весело рассмеялись, и Эдрас, пытавшийся сохранить серьёзное выражение лица, не смог сдержать улыбку.

- Я вижу, - хитро улыбнувшись, продолжил градоначальник, - вам всем не терпится перейти к более весёлой части, нежели заунывные слова старого зануды, - он бросил взгляд на ломившиеся от еды столы, расставленные по площади, - посему позволю себе несколько сократить обряд, и перейду к основной его части.

- Эдрас! - обратился он к стоящему перед ним капитану, - берёшь ли ты в жёны Нилиэ, и клянёшься ли ты, что любишь её сейчас и будешь любить вечно; клянёшься ли ты заботиться о ней и делить с ней всё, что уготовано вам судьбой; клянёшься ли ты оберегать и защищать её, и быть верным ей?

- Клянусь, - твёрдым голосом произнёс Эдрас.

- Нилиэ! Берёшь ли ты Эдраса в мужья, и клянёшься ли ты, что любишь его сейчас и будешь любить вечно; клянёшься ли ты заботиться о нём и делить с ним всё, что уготовано вам судьбой; клянёшься ли ты оберегать и защищать его, и быть хранить верность ему?

- Клянусь, - тихо, но уверенно отозвалась она.

Антанар улыбнулся и воздел руки над головой в традиционном жесте.

- Абинорцы! – воскликнул он, - как избранный вами градоначальник, я объявляю Эдраса и Нилиэ мужем и женой, и от всей души желаю им долгих лет счастья! А теперь, - добавил он поспешно, прежде чем толпа разразилась криками, - пусть молодожёны поцелуют друг друга.

Эдрас нежно обнял повернувшуюся к нему слегка покрасневшую Нилиэ, и их губы слились в долгом и нежном поцелуе.

- Ну, ну, - деланно возмутился Антанар, - вот уж и пошутить нельзя! Вы двое хотите изморить голодом весь наш город?

Капитан мягко отстранился от жены и поднялся к градоначальнику.

- Абинорцы! – сияя от счастья, крикнул он, - я благодарю вас всех за то, что вы собрались сегодня разделить с нами нашу радость. Слова бессильны передать, как я благодарен этому городу и его жителям за всё. Когда я пришёл сюда, я не мог даже представить, чем для меня станет Абинор. Я очень рад, что мы – я и моя жена – нашли здесь своё место, и стоим сейчас перед вами. Я прошу всех вас отпраздновать этот день с нами, и приглашаю вас к столам!

Трижды прокричав традиционное пожелание счастья молодожёнам, толпа устремилась к столам.

Близилась полночь; лунный свет окрашивал спальню в нежно-зелёные тона.

«Её глаза – цвета луны», - подумал Эдрас, обнимая лежащую рядом с ним жену.

- Милый, - прошептала она, прижимаясь к нему.

Со дня их свадьбы прошло чуть больше двух лет, и они любили друг друга так же сильно, как и тогда. Эдрас нежно провёл рукой по выпуклому животу Нилиэ и улыбнулся – вскоре у них должен был появиться малыш.

Он чувствовал спокойствие и умиротворенность – впервые за всю свою жизнь.

Никто не мог поверить в происходящее.

Когда, загоняя лошадей, прискакал дальний дозор, и доложил о приближающемся войске, Эдрас долго принюхивался, стараясь почуять исходящий от дозорного запах алкоголя. Запаха не было.

Девять тысяч.

Девять тысяч отборных кхиргийских солдат под командованием опытных полевых офицеров…

Кампания, возглавляемая главнокомандующим войск восточного Кхирга, генералом Логаром. Кампания, целью которой являлось укрепление кхиргийских позиций на востоке, в центре материка. Укрепление за счёт Свободных городов.

Эдрас невольно сжал кулаки.

Кхиргийцы не стали утруждать осадой, городская стена была проломлена стенобитными орудиями в считанные минуты. Горожане знали, что обречены, однако никто и не думал о том, чтобы сдаться. Больше всего жители Свободных городов ценили свою свободу.

Солдаты обороняли город как безумные; на стенах нашлось место каждому – и старику, и ребёнку. И, тем не менее, абинорцы знали, что это был их последний бой.

Эдрас приказал жене отступать с другими беременными и кормящими женщинами через подземный ход, идущий под землёй более четырёх километров, и выходящий в низину – там можно было спрятаться и переждать бой.

Она ушла, он провожал её взглядом, чувствуя невысказанный упрёк. Он знал, что им больше не встретиться.

И поэтому он не поверил глазам, когда сражающийся в трёх метрах от него невысокий воин в глухом, закрывающем всё лицо шлеме, вскрикнул таким знакомым голосом.

Эдрас кинулся туда, на бегу отбивая удары вражеских мечей и копий, и сорвал с солдата шлем.

- Прости, - прошептала она, косясь на торчащую из шеи стрелу, - я не могла оставить тебя одного.

Она обмякла на его руках.

- Нилиэ! – подняв голову к небу, проорал Эдрас.

Кровавая пелена застелила его глаза. Как безумный, он кинулся в гущу врагов. Не видя ничего, он рубил, колол, и вновь рубил. Не замечал он и сыпящихся на него ударов. Не заметил и последнего, обрушившегося на едва защищённую шлемом голову…

- Капитан Адалос, - ровный голос, за которым, однако, кроется застарелая ненависть, - вы будете доставлены в столицу, чтобы предстать перед судом за государственную измену.

Эдрас заставил себя открыть глаза.

Высокий и статный кхиргийский офицер, стоя перед ним, отдавал приказания солдатам.

- Свяжите его покрепче. Он не должен ускользнуть. Десять лет этот предатель бегал от правосудия, но теперь он должен понести наказание.

«Предатель», - эхом отозвалось в мозгах Эдраса.

Он почти не чувствовал боли, когда его израненное тело подпрыгивало вместе с телегой на дорожных ухабах. Он не замечал смены дня и ночи. Его не интересовало его будущее. Он потерял всё.

Поэтому, когда в ночной мгле, лёжа неподалёку от походного костра, он заметил в гуще деревьев отблеск двух красноватых глаз, он даже не вздрогнул.

Минуту спустя, над лагерем раздался крик часового:

- Кроты! Тёмные эльфы!

Раздался, и тут же сменился хрипом.

Эдрас отвернулся, не желая видеть брызжущую из под тёмноэльфийских мечей кровь.

- Командир! – услышал он голос где-то высоко, над своей головой. Вздрогнув, Эдрас решил, что кто-то обращается к нему, но услышал ответ.

- В чём дело, Альдаан? – густой, сильный голос.

Звук приближающихся шагов.

- Пленник. Что с ним делать?

Сильная рука рывком перевернула Эдраса на спину. Он стиснул зубы от боли.

- Человек, - презрительно произнёс второй голос.

- Убить? – спросил первый.

- Пожалуй, - откликнулся второй, - хотя… приведите его в сознание. Он может оказаться полезным.

Разминая затекшие конечности, Эдрас сидел перед огромным тёмным эльфом, держащим в руках чудовищных размеров шипастую дубину, окованную сталью.

- Моё имя Дэл, - прогремел «крот», - твоё?

- Эдрас, - почти беззвучно откликнулся он.

Дэл презрительно улыбнулся.

- Я возглавляю этот отряд, мы воюем с Кхиргом. Я вижу, ты не питаешь к ним особой любви. Я вижу, ты – воин. Хочешь – уходи. Не тронем. Враг Кхирга – нам не враг. Хочешь – оставайся. Для воина у нас найдётся место. Но решай сейчас.

Эдрас вздрогнул.

Он потёрял всё. Едва обретя счастье, он был жестоко ограблен. Кхирг преследовал его всю его жизнь. Кхирг перестал быть для него первой родиной, Кхирг уничтожил его вторую родину. Его жену. Его ребёнка. Его будущее.

На мгновение он перестал понимать, что происходит вокруг. Он лишь почувствовал, как его губы сжались, чтобы мгновение спустя произнести:

- Я остаюсь.

Читать третью часть

Вернуться к оглавлению

Выбившись из сил, я прислонился к стене, и, тяжело дыша, сполз на пол. Когда кровь перестала пульсировать в висках, я осторожно лег на правый бок, и прижался ухом к полу. Погони не было, или, по крайней мере, она слишком отстала. В любом случае, некоторое время я мог чувствовать себя в относительной безопасности.

Теперь, когда внешняя угроза миновала, моё многострадальное тело, стоически терпевшее все невзгоды, напомнило мне о своем плачевном состоянии. Рана в левом плече мучительно ныла – видимо, началось воспаление. Впрочем, было бы странно, если бы оно не началось… Ноги, стертые в кровь, отказывались ходить. Желудок протестовал против столь однообразного питания: последние два месяца я питался лишь летучими мышами и подземными куницами, изредка дополняя свой рацион угольным мхом.

Жадно вдохнув свежий воздух, – видимо, где-то неподалеку в потолке была расщелина, выводящая на поверхность, - я позволил себе немного расслабиться. Прикрыв глаза, я крепко стиснул зубы и сжал края раны в плече, выдавливая гной. Боль отозвалась по всему телу, на секунду затуманив взор, и в воздухе повис тяжелый запах гниющей плоти. Тихо, но грязно выругавшись, я осторожно заполз в небольшую нишу в стене, положил свою импровизированную дубину поближе и погрузился в сон. Я, с детства не отличавшийся излишней впечатлительностью, то и дело просыпался, мучимый кошмарами и горячкой, начавшейся из-за воспалившейся раны. Не знаю, сколько прошло времени к тому моменту, как я окончательно прервал сон, но я чувствовал себя настолько бодро, насколько это возможно, когда буквально разваливаешься на куски.

Не знаю, сколько я еще продержусь. Все зависит от того, гонятся ли за мной до сих пор, или махнули на меня рукой. Впрочем, я скоро об этом узнаю. Если охотницы не объявятся в течение недели – им меня уже не найти. Хотя бы потому, что я и сам с трудом представляю, в какой части Глубин сейчас нахожусь...

Наклонившись, я внимательно изучил пол, пытаясь по характерным следам от колес и волокуш понять, ведет ли этот тоннель к какому-либо городу. К моему великому удивлению, следов не было вообще. Абсолютно. Как будто по этому коридору ни разу не ступала нога живого существа. Даже сапоги и те оставляют некоторые следы на каменном полу. Я пригляделся к стенам и кивнул, подтверждая свое предположение: это природный тоннель, не тронутый руками наших мастеров камня.

По моей спине пробежал холодок – неужели меня угораздило попасть в неизведанную часть Глубин?! Ведь они изучены уже сотни лет назад, составлены подробнейшие карты, каждый тоннель, каждая пещера имеют своё название или номер; ну не могли разведчики упустить из виду такой широкий коридор! Здесь могут пройти в ряд пять хорошо экипированных бойцов не мешая друг другу...

Я попробовал вспомнить, как долго я бежал по этому тоннелю. Судя по всему, выходит что долго. Дня два, а то и больше. И, насколько я помню, не было ни одной развилки или сколь бы то ни было большой пещеры. И... может, конечно, мне только показалось – в моем нынешнем физическом состоянии было бы несколько неосторожно безоговорочно доверять ощущениям – дорога идет вниз. Уклон не настолько крут, чтобы это могло вызвать опасение, но не настолько мал, чтобы его не заметить. Даже если спуск идет по метру на каждый километр, то это составит не меньше пятидесяти метров. Куда же меня занесло?

Собравшись с силами, я встал и продолжил путь, куда бы он ни вел. Примерно через час я снова почувствовал прохладный поток свежего воздуха. Еще одна трещина, выходящая на поверхность? Странно, обычно они не попадаются так близко друг к другу, тем более на такой глубине. Тоннель немного сузился, и, как мне показалось, пол стал более ровным, хотя на нем по-прежнему не было никаких следов.

В одной из небольших пещер, примыкающих к коридору, которые я, кстати, тщательно исследовал с целью найти боковые туннели, мне посчастливилось поймать подземную куницу и трех её детенышей, которых я с удовольствием съел. Если бы год назад кто-нибудь сказал мне, что я буду смаковать жесткое, вонючее мясо куниц, я бы оторвал этому пророку голову как самую невостребованную и глупую деталь его организма. Сейчас, правда, я бы тоже не отказался оторвать кому-нибудь голову. Говорят, мозги -очень вкусная и питательная еда. Насладившись трапезой, я с новыми силами зашагал по коридору. С удивлением я отметил непонятную легкость в теле, абсолютно не соответствующую тому, что должно было бы чувствовать с моими ранами и мозолями.

Тоннель резко повернул вправо. Какой-то далекий звук привлек мое внимание. Вслушавшись, я различил журчание воды, и пересохшее горло мучительно заныло - последний источник мне попался более суток назад, что очень болезненно, учитывая плачевное состояние моего бренного тела. Встрепенувшись, я с новыми силами зашагал на этот благостный звук.

Огромная зала таких размеров, что даже мои зоркие глаза отказались точно определить её границы, предстала моему взору. Множество коридоров расходились в разные стороны, а из стены, неподалеку от того входа, через который я попал в неё, била струйка воды, наполняя огромную каменную чашу, и, немного задержавшись в ней, уходила дальше, в недра земли.

Преодолев последние шаги, отделявшие меня от источника, огромным прыжком, я склонился над чашей. Сделав несколько жадных глотков, я поднял голову, чтобы перевести дух. Сам собой напрашивался резонный вопрос – а что дальше?

Не буду же я вечно бегать по Глубинам и пожирать всякую дрянь! И потом, надо хотя бы определиться с направлением. Последние два дня у меня и выбора-то не было, зато теперь вариантов – хоть отбавляй. Хотя, для начала, не мешало бы ополоснуться, промыть все раны и царапины, поесть (такие пещеры - излюбленное место обитания летучих мышей), отдохнуть. И вообще – куда же я всё-таки забрел?

С наслаждением погрузив голову в прохладную, свежую воду, я обхватил чашу обеими руками и вздрогнул – пальцы моей правой руки наткнулись на гладкую металлическую поверхность! Я моментально выдернул голову и резким рывком откинул мокрые волосы назад, и склонился над правым боком чаши. Её опоясывала узкая металлическая полоска, по всей видимости предназначенная предохранять бока чаши от расколов, могущих возникнуть от различных подземных толчков, или... из-за неосторожных путников? Какие к Гронору путники, если здесь никого нет? Я внимательно оглядел вместилище воды. Чаша была почти правильной формы, её внутренняя часть представляла собой коническое углубление, заканчивающееся уходящим вглубь отверстием, снаружи же она скорее представляла собой полусферу. Никогда не встречал таких правильных форм, образовавшихся естественным путем.

Мысли стали лихорадочно носиться у меня в голове, полусознательно я поднял свою дубинку и перехватил поудобнее. Итак, я в неизведанной части Глубин. На том пути, по которому я сюда попал, нет следов. Эта местность – обитаема. Или, по крайней мере, была обитаема. Итак, стоит ли мне искать местных жителей. И, если да, то кого же я собираюсь искать? Своих сородичей или... кого? Я никогда не выбирался из Лорайи, своего родного города, дальше, чем на день ходьбы, и потому не знаю насколько правдивы байки о том, что Глубины заселены не только тёмными эльфами.

Как бы то ни было, в любом случае мне необходимо сперва промыть раны, и смыть с себя пот и пыль. Скинув рваную кожаную жилетку, я принялся, не жалея воды, отмываться от неизбежных следов продолжительного бродяжничества – за последние два месяца мне ни разу не удавалось помыться полностью – глоток воды тут, пригоршня в лицо там... покончив с "чисткой перьев", я приступил к более ответственной задаче – промыванию ран.

Рваная рана на груди меня не сильно беспокоила – подумаешь, шипастой плетью кусок кожи вырвали, но сквозная дыра от стрелы в левом плече и сильный ожог правой голени вопиюще взывали к скорейшей починке.

Аккуратно раздвинув края раны в плече, я склонился над чашей. От холодной воды, попавшей на истерзанную плоть, у меня потемнело в глазах. Непроизвольно отступив от чаши, я поскользнулся на пролитой воде, и упал назад, теряя сознание от удара головой об пол.

Резкий незнакомый запах привел меня в чувства. Я открыл глаза и попробовал вскочить, но резкое головокружение швырнуло меня обратно на холодный каменный пол. Когда зрение окончательно стабилизировалось, я увидел склонившуюся надо мной фигуру.

- Клянусь Гронором... - попытался зарычать я, но перед глазами вспыхнули огненные круги и ответ я услышал как будто издалека:

- Лежи тихо, парень. Я и так вернул тебя чуть ли не из-за Порога, не хотелось бы, чтобы мой труд пропал даром.

Когда зрение вновь сфокусировалось, я напрягся и, приглядевшись к говорившему, вскрикнул – передо мной стоял эльф! Бледно-платиновые волосы, светлая кожа и серо-голубые глаза. Не говоря уж о заостренных ушах.

Эльф – здесь, в Глубинах? И, судя по его одежде, довольно давно. И, принимая во внимание легкость и непринужденность, с которой он держится – он здесь живет!

Оглядев себя, я увидел, что все мои раны перевязаны свежими тряпичным повязками, из-под которых выступает чистая, не загноившаяся кровь. Запах, который я почуял, вероятно, принадлежал очищающей мази...

- Какого...? – выдохнул я.

Эльф улыбнулся.

- Всему своё время, мальчик.

Я нахмурился. Мальчик? Даже не принимая в расчет моё огромное, тренированное тело, покрытое шрамами и рубцами, лицом я был старше своего возраста, а мне уже исполнилось двадцать девять – три года назад я достиг совершеннолетия по меркам моего народа.

Из-за воротника кожаной туники эльф извлёк странной формы свисток на цепочке, поднес ко рту и подул.

Звука я не услышал. Зато откуда-то из бокового коридора послышались тяжелые, но негромкие шаги. Не успел я мысленно выругаться, как оттуда показался один из самых опасных хищников Глубин – гонгр, каменный волк. Я вздрогнул и вновь попытался вскочить на ноги, одновременно ища взглядом дубинку, но эльф легко толкнул меня в грудь и я вновь принял горизонтальное положение. Подбежав, зверь оскалился в улыбке (именно улыбке, а не ухмылке), поджал огромные округлые уши, и подошел к моему новому знакомому.

Эльф положил руку на загривок зверя, который, кстати, находился почти на уровне его плеч, и издал звук, напоминающий рычание. К моему величайшему удивлению, в глазах волка отразилось понимание. Он спокойно подошел ко мне и лег на пол.

- Забирайся к нему на спину.

- Чегооо?? – изумился я.

- Не бойся, - спокойно ответил эльф, - как ты уже успел заметить, этот гонгр несколько отличается от своих сородичей.

Окончательно преодолев сомнения – если бы он хотел убить или пленить меня, он мог бы легко сделать это, пока я валялся без сознания – я осторожно перекатился на правый бок, затем на живот, и, оказавшись совсем рядом со зверем, аккуратно приподнялся на здоровой руке и с опаской лег ему на спину. Медленно, но уверенно, и без ощутимого усилия, волк поднялся на ноги.

Эльф быстро и бесшумно зашагал в направлении к коридору в противоположном конце залы, и зверь со мной на спине легкими шагами двинулся за хозяином.

Примерно через полчаса перемещений по корридорам мы прибыли в донельзя странное место – постепенно расширяясь, коридор заканчивался массивной металлической дверью, по бокам от которой из стен выбивались небольшие водопады, низвергавшиеся в каменные чаши, похожие на уже встреченную мной. Стены и пол, насколько я мог разглядеть, были гладко отполированы, и местами украшены затейливой резьбой.

На двери не было никаких признаков замка и даже ручки. Приблизившись, эльф произнес несколько слов на каком-то странном наречии и приложил ладонь к одному из рельефных узоров на двери. На мгновение засияв неярким холодным светом, створки медленно раскрылись наружу. Он помог мне спешиться и жестом пригласил войти. Я, превозмогая боль и слабость, проследовал внутрь.

Двери закрылись за хозяином, по всей видимости, без дополнительного приказа. Эльф негромко хлопнул в ладони, и висящие по стенам светильники зажглись мягким, неярким светом. Я оглядел комнату – небольшой резной деревянный столик на гнутых ножках, два низких кресла, три массивных подсвечника, стены украшены барельефами, на противоположной стене – портрет. Я вгляделся – златоволосая эльфийка с веселыми изумрудными глазами в охотничьем костюме с букетиком лесных трав в руке. Очень красивая, стройная, я бы даже сказал, манящая. Видимо, перехватив мой взгляд, эльф промолвил глухим голосом:

- Её нет. Уже больше восьмисот лет.

Я скривил губы. В таком случае, зачем ему эти пустые воспоминания? Хотя... эта девочка была бы вполне неплохим украшением любой резиденции.

Проигнорировав мою гримасу, эльф жестом предложил мне сесть за стол. Я принял любезное предложение и осторожно опустился в одно из кресел. Хозяин вышел через дверь в противоположной стене. Гонгр, по всей видимости, утратив ко мне всякий интерес, улегся в нише возле входа.

- Надеюсь, я не попал в задницу еще хуже той, из которой с таким трудом выбрался, - пробормотал я.

Эльф вернулся с небольшим подносом, на котором стояли кувшин с вином, горшочек от которого аппетитно пахло тушеным мясом с приправами, тарелки, вилки и бокалы. Расставив всё это на стол, он взял второе кресло и сел напротив меня. Жестом, он пригласил меня начать трапезу.

Отведав мяса, я был удивлен – ни одно животное, выросшее в подземных пещерах, питавшееся угольным мхом или своими "земляками" не отличается столь нежной и вкусной плотью. Хозяин улыбнулся – на моем лице совершенно ясно читалась растерянность.

- Это кролик. Они водятся только на поверхности. Чем-то напоминают здешних ушанов, только бегают быстрее и не ядовитые.

Ого! Если у ушанов отобрать их естественную защиту – ядовитые железы, при помощи которых они могут распылять перед собой облачка, вызывающие временную слепоту и рвоту, то они будут истреблены в считанные дни.

- На поверхности законы выживания менее суровы, - мягко пояснил мой собеседник.

Он налил вино, и поднял свой кубок. Повторив его жест, я осторожно, с опаской отхлебнул из своего. Мало ли... Вино оказалось на удивление легким и приятным, намного лучше того, что я пил в Лорайе.

- Итак, - промолвил эльф, откидываясь на спинку своего кресла, - моё имя Гильдэнар.

Я подозрительно взглянул на него, ожидая подвоха. Имя — явно не из наших. Чтобы кто-то из Чаек (наших морских сородичей) добровольно выдал своё родовое имя Кроту (как они называют нас) не на поле боя?

- Дэл, - буркнул я, оглядываясь в поисках возможных орудий самообороны. Однако, наткнувшись взглядом на дремлющего гонгра, я помрачнел.

Эльф кивнул и продолжил:

- Как ты уже, наверное, мог догадаться, я из Неизмененных.

Тьма! Вот оно что! Да мне и в голову не могло такое придти! Я скорее счел бы его безумным эльфом, по какой-то причине затаившегося в Глубинах, а его каменного волка – плодом моего больного воображения, чем хоть на миг допустил бы встречу с Неизмененным!

Внезапно пересохшее горло я успокоил, допив свой бокал.

- Нас осталось не так уж много, - невозмутимо продолжил Гильдэнар, - многие умерли, некоторые – сошли с ума, кое-кто бежал на поверхность.

- Но... и ты ведь тоже бываешь на поверхности, так? – спросил я.

- Очевидно, - кивнул он, - иначе я бы сейчас не потчевал тебя кроликом и вином, и не очистил бы твои раны целебными травами.

- Кстати, да, - усмехнулся я, - Клянусь когтями Гронора, пусть меня разорвёт, если я понимаю, почему ты это сделал.

Неизмененный вздохнул.

- Ты когда-нибудь слышал о простом желании помочь сородичу?

Я криво усмехнулся.

- Разумеется, слышал. Кажется, в той сказке про летающего гнома.

- Да, многое изменилось, - Гильдэнар на секунду прикрыл глаза, - Погоди-ка, ты из какого города?

- Лорайя, - ответил я, - это чуть севернее пересечения Главного тракта с тоннелем Червей.

- Я знаю, - кивнул он, - бывал там... лет триста назад. Там до сих пор главенствующее положение занимает жречество Дарящей-и-Забирающей?

Мое лицо передернулось гримасой ярости.

- Да, - с ненавистью прошипел я.

- Ого! – мой собеседник был удивлен, - Так это им ты обязан своими ранами?

Я молча кивнул, погружаясь в недавние воспоминания...

Вне себя от гнева, я двигался к выходу из храма, по пути пинками расшвыривая предметы декорации и недостаточно расторопных слуг.

- Стоять! Стой, мразь! Я не разрешала тебе выйти!

Старшая жрица-воин Кхаль-Сендра по прозвищу Пополам. Славится тем, что метким ударом своего хлыста может рассечь пополам руку взрослого бойца. В отличие от тех чопорных молодых жричек, сопровождающих Старших Матерей на совет лордов, Кхаль-Сендра предпочитает эффективность эффектности, по крайней мере в экипировке. Эту закаленную старую пантеру невозможно представить в легкомысленных парадных доспехах, едва скрывающих женские прелести. Весь её торс (кстати, надо признать — торс весьма привлекательный и могучий) скрыт под кирасой из прекрасно выделанной шкуры гонгра, украшенный знаком Дарящей-и-Забирающей.

«Что ж, догони и схвати меня, сучка. Много лет гулял твой хлыст по моей спине; смею польстить себе, что за это время я кое-чему научился».

Выйдя из храма, я до предела обострил слух. Теперь эхо её торопливых шагов не сбивает меня с толку, я «вижу» её своими ушами так же отчетливо, как если бы у меня на затылке были глаза.

Площадка перед входом в храм. Чуть больше десяти шагов, дальше она заканчивается невысоким парапетом, возвышаясь над площадью внизу на добрых тридцать метров.

Я едва заметно замедлил шаг, сжавшись пружиной: доля секунды решит всё. Шаг, второй, третий... сейчас! Падая на спину и уходя в кувырок, я буквально почувствовал, как в волоске от меня рассекает воздух в смертельном броске её проверенная плеть.

О, этот момент я многократно проигрывал в воображении и испытал заслуженное чувство триумфа, когда мои ноги в верхней точке сомкнулись вокруг её предплечья. Мощный рывок — и Пополам теряет равновесие, скользит лицом по площадке и втыкается в парапет.

Вскочив на ноги, я бросился к ней. Главное — успеть раньше, чем она опомнится. К счастью, на моей стороне неожиданность и преимущество в физической силе.

И вот он — мой момент триумфа. Наводящая ужас Кхаль-Сендра висит над площадью вниз головой, отчаянно визжа, а я стою с видом победителя, держа её за лодыжку.

Жезл Мэлие, обсидиановый стержень, с одной стороны заканчивающийся открытой ладонью, а с другой — сжатым кулаком, вылетел из её руки и с грохотом разбился пополам о камни внизу.

- Никто, - заорал я, - ни одна тварь, будь то хоть сама Старшая Мать, не посмеет мне указывать! Откройте глаза, скоты! Они утверждают, что превосходят вас потому, что способны даровать жизнь и тем сродни своей богине?! А я скажу вот что! Я, Дэл, могу оборвать ваши жалкие жизни! Держитесь от меня подальше! Если хоть одна падаль ещё хоть раз наставит на меня свой жезл, она почувствует на себе мою мощь. Я всажу в неё этот жезл открытой ладонью вперед, предварительно его раскалив. Вы все там внизу — вы слышали меня! Если хотите расправить плечи — я поведу вас. Если нет — оставайтесь червями, червями вы подохнете!

Я медленно перевел взгляд на барахтающуюся жрицу и медленно, с чувством, пальцами левой руки высморкался прямо в её перекошенное от страха и унижения лицо.

Затем я молча, рывком поднял униженную Пополам, швырнул её в направлении входа и направился подальше от храма...

- Чем ты им так насолил-то? Я, конечно, никогда не понимал культа богини смерти, но чтобы они совсем уж бесчинствовали и выгоняли из города юных парней, да еще чуть ли не калечили их, - он с сомнением покачал головой.

- Ты давно там не был, - буркнул я, с аппетитом прожевывая кусок мяса, - там не просто власть жречества... Женщины как оголтелые бьют поклоны своей богине, мужчины превратились в рабочий скот, пушечное мясо и орудия размножения. Наш народ там полностью деградировал.

- Деградировал? – Гильдэнар прервал меня, - В каком смысле?

- В прямом. Мужчина среднего роста едва достает мне до основания шеи. А туника, шитая на него же, налезет мне разве что на... – я задумался, - нет, даже туда не налезет.

Неизмененный присвистнул.

- Мда... Тогда неудивительно... А почему же, по-твоему это происходит? Разве приведенной причины не достаточно?

- Был бы дух, а сила найдется! Боятся они, вот что! Магии жреческой боятся в основном, - я яростно сжал кулаки.

Эльф покачал головой.

- Магия – как опора правления... Не должно такого быть! – затем, помолчав с минуту, он добавил, - И всё же, ты-то им чем хвост прижал?

Я ухмыльнулся.

- Да так, всего ничего... Сначала попытался расшевелить этих придурков, моих сограждан, на восстание.

Гильдэнар заинтриговано подался вперед.

- Затем, - продолжил я, - когда ничего не вышло, я фактически бросил публичный вызов власти Старших Матерей... за что был объявлен вне закона. Ну, а дальше, как и следовало ожидать, меня попытались арестовать, я проломил несколько черепов, отрубил несколько кистей, - Гильдэнар бросил многозначительный взгляд на ссохшиеся кисти рук, вплетенные в мою гриву, - и был таков. Затем, опять же, погоня... – я бросил взгляд на простреленное левое плечо, - один раз даже почти догнали, ну а после, вроде бы, оторвался, и каким-то образом добрел до того источника, - я привычно пожал плечами и сморщился от боли.

- Поня-ятно... – задумчиво протянул мой собеседник, - вон оно как...

- Знаешь, - добавил он, - ложись-ка ты, пожалуй, спать, а потом мы продолжим беседу, идет?

Я кивнул – несмотря на долгое время, проведенное без сознания, спать действительно хотелось – сказывались и раны, и непривычное вино, и съеденное впервые за несколько месяцев горячее мясо.

Неизмененный встал из-за стола, и кивнул мне, чтобы я следовал за ним. Не без труда я поднялся из-за стола и пошел за своим гостеприимным хозяином. На этот раз для отворения двери он воспользовался обычным способом – нажал на ручку. За дверью была винтовая лестница.

Осторожно ступая на поврежденные ноги – только теперь я понял, насколько содраны мои стопы – я последовал за эльфом и полез вверх по крутой лестнице. К счастью, подниматься нам пришлось недолго. Гильдэнар остановился перед высокой деревянной дверью и достал из кармана большой ключ. Замок с легким скрежетом открылся и дверь мягко распахнулась. Я вошел в небольшую комнату, содержавшуюся в идеальном порядке. Невысокая застеленная кровать, столик, на котором стояли свечи в подсвечнике и кувшин с водой, стенной шкаф, стул, справа от входа – еще одна дверь. Насколько я мог видеть – нигде не было ни пылинки.

- Комната для гостей, – пояснил Гильдэнар, - честно говоря, никогда не думал, что она будет хоть раз использована.

- Как чисто! – восхитился я.

Хозяин улыбнулся.

- Поддерживаю порядок при помощи довольно простого заклинания.

Я покосился на него, но ничего не сказал. Магия всегда была слегка за пределами моего понимания.

- За той дверью – умывальник, - продолжил он, - если что-то понадобится – просто произнеси моё имя. Спи спокойно, в моём доме ты в полной безопасности.

Я кивнул. И в самом деле – я чувствовал нездоровую умиротворенность, и прямым подтверждением этого было то, что я ни разу не вспомнил о своей дубинке, оставленной где-то в зале с источником.

- Ладно, как выспишься – спускайся в гостиную, - Гильдэнар улыбнулся и вышел, закрыв за собой дверь.

Первым делом я прошел к умывальнику и застыл, удивленный увиденным. Прямо из пола поднималась огромная полусфера, похожая на уже виденные мной, но доходившая мне до груди, а из потолка прямо над этой чашей свисали металлические трубки, заканчивающиеся затычками из неизвестного мне материала. Я вытащил одну из них, и из трубки, весело журча, заструилась вода. Скинув свои лохмотья и на время сняв повязки, я целиком залез в чашу и глянул на её дно. Вода вытекала из неё через небольшое отверстие. Пошарив взглядом, я нашел то, что искал – затычка из того же материала, по размеру подходящая к этому отверстию. Я воткнул её туда и откупорил ещё три трубки. С наслаждением откинув спину, я прикрыл глаза и расслабился.

Вылезая из "умывальника", я с удивлением обнаружил, что мои раны уже почти совсем чистые, и скоро от них останутся лишь воспоминания и очередные шрамы. Неумело приладив повязки на место, я растянулся на кровати и почти моментально уснул.

Проснувшись, я почувствовал себя как заново рожденным. Раны не доставляли мне привычной боли, воспаление прекратилось, желудок наконец-то получил долгожданную порцию еды, да еще какой еды! Ну и, кроме того, я впервые за два месяца нормально поспал.

С отвращением натянув свою рванину, я встряхнул гривой и спустился в гостиную. Гильдэнар сидел там, погрузившись в чтение какой-то книги. На столе перед ним стояло блюдо с фруктами, ломтиками мяса и хлеба и кувшин с вином. Увидев меня, он улыбнулся, отложил книгу и жестом предложил мне сесть в свободное кресло.

- Как самочувствие?

- Спасибо, - проникновенно ответил я, - лучше чем я мог бы мечтать.

- Ну уж, - усмехнулся он, - сегодня смажем твои раны толковой мазью и через недельку-другую даже шрамов не останется.

Я протестующе взмахнул рукой.

- Вот против шрамов я ничего не имею!

Гильдэнар расхохотался.

- Парень, сколько тебе лет?

- Двадцать девять, - с недоумением ответил я.

- Ну вот и представь, - весело продолжил Неизмененный, - если к двадцати девяти годам ты покрыт шрамами, как гонгр – чешуей, так что с тобой будет к тремстам?

Хм. Сравнение, конечно, хорошее... хотя я не назвал бы природный доспех гонгров чешуей. Это скорее рога, как бы парадоксально это не звучало. В Глубинах достаточно тепло, и вот шерсть каменных волков постепенно стала срастаться между собой, пока не образовала роговые пластины, нахлестнутые друг на друга.

Я пожал плечами.

- Ну не знаю...

Гильдэнар подмигнул мне.

- Я думаю, если эти шрамы и зарастут, то при желании ты быстро наверстаешь упущенное.

Я хохотнул. Верно подмечено.

- Кстати, когда я вчера упомянул о своей попытке поднять восстание, тебя это очень заинтересовало.

Эльф кивнул.

- Верно. Просто ты очень напоминаешь мне одного моего... хорошего друга.

- И что?

- Знаешь, как всё начиналось? – вместо ответа спросил он.

- Начиналось что? – не понял я.

- Нижний Мир, Глубины.

- Ну, конечно, слышал в общих чертах... были эльфы, которые отважились спуститься через жерло Вэнт Дритгхиз, избранные. Они обосновались в пещерах, постепенно возводя города... – я замолк, увидев, что Гильдэнар беззвучно хохочет.

- Что-то не так? – растерянно спросил я.

Его лицо вдруг стало серьезным.

- Всё не так, Дэл. Всё не так... Знаешь, у нас не было тюрем. И правителей тоже не было. Потом всё изменилось, - эльф прикрыл глаза, заново переживая старые воспоминания, - появились люди. Если мы – сыновья этого мира, то они – пасынки. Их век короток, и они грубы и прямолинейны. Вместо того, чтобы подыскать готовое место под жилище, они выкорчевывали живые деревья. Они убивали животных без разбора – детенышей, беременных самок; ловили рыбу во время нереста... И вот итог – сама природа отвернулась от них. Они разучились слышать деревья и землю, понимать зверей, их жизнь стала каторгой. Люди озлобились, племена стали воевать друг с другом, воевать за власть внутри племен... Они начали неудержимо размножаться, чтобы выживал хотя бы один ребенок из пяти.

Впервые они столкнулись с эльфами в Эльвалае, куда они вторглись с примитивным оружием в руках, охотясь и вырубая деревья. Эльфы проявили к ним дружелюбие и понимание – ни капля человеческой крови не пролилась на земли Эльвалая. Эльфы стали людям учителями, старшими братьями...

Мы обучали их всему – возделывать землю, ковать металл, обращаться с животными. Лишь одному мы не учили их – ненавидеть и убивать. С этим они прекрасно справились сами.

Многие племена, прослышав о мудрых учителях, приходили и на север, в Эльвалай, и на юг, в наши земли. Мы были рады помочь им, мы любили их как младших братьев. Некоторые из нас вступали в браки с людьми, и, хотя и недолгим было их счастье, но, зачастую, более полным.

И вот, пришло время королевств. Два людских королевства были основаны в ту пору. Кхирг, границы которого на севера упирались в горный хребет, на востоке – пустыня Абатар, на западе – море, а на юге нас с ними разделяла река Саилэ. Второе королевство – Карн – располагалось далеко на востоке, южнее Эльвалая. Ты никогда не замечал, что очертания нашего континента напоминают мотылька?

Я кивнул, соглашаясь.

- Так вот в те времена Карн занимал территорию правого верхнего крыла, и Кхирг ютился между левыми верхним и нижним крыльями.

Но, хотя их жизнь стала спокойной и многие опасности отступили от них, люди продолжали столь же неудержимо размножаться, и им приходилось строить всё новые и новые города. Короли сменяли королей, династии приходили и уходили, и люди стали забывать о том, что большей частью из того, что они постигли, они обязаны нам.

В ту пору мы еще продолжали жить небольшими поселениями – нам не нужны были большие города, шумные улицы, правители – мы были вполне довольны. У нас не было даже армий! Мы не знали войн... Законы не были писаны, ибо все мы понимали и уважали друг друга. Конечно, иногда случались неприятные происшествия, но и тогда мы не опускались до создания тюрем.

Виновному предоставлялся выбор – покинуть наши земли, или же некоторое время поработать на благо остальных. Их отправляли к Вэнт Дритгхиз... она тогда называлась по-другому – гора Огненных Слёз. Там были рудники. Там добывали самоцветы и некоторые металлы. Ни у кого не были скованы руки, не было никаких надсмотрщиков. Каждый работал добровольно, в меру своих возможностей. Пятая часть доставалась тебе, остальное отправляли на кораблях в родные края.

Это были годы войны, Дэл. Хотя я бы, скорее, назвал их годами всеобщего безумия. Мы, глупцы, отказывались верить своим глазам!

Когда запылали первые поселения, в этом обвинили кочевников. Затем – разбойничьи банды. Потом впервые прозвучало слово "провокация". Хотя, не всех покинул рассудок, и мы сумели в достаточно короткий срок избрать короля и начать тренировать армию. Это была новая надежда для всех, кто жил южнее реки Саилэ.

Но когда мы были готовы встретить захватчиков с оружием в руках, из Торонаста – так называлась тогдашняя столица – пришел приказ: не вступать в конфликт.

- Дэл! – он сжал кулаки, - Ты можешь себе представить – кто-то убивает твоих близких, жжёт и рушит созданное столетиями, а тебе приказывают отступать!

Да, то были годы войны. Никогда еще на рудниках у Вэнт Дритгхиз не было столько рабочих. Многих отправляли туда за "военные преступления". То есть за то, что они осмелились защищать свои дома.

- И ты оказался в их числе? – хрипло спросил я.

Гильдэнар кивнул.

- Среди нас нашелся прирожденный лидер, Альвион. Его жену и дочь убили за час до его возвращения. Их тела еще не успели остыть. А его гнев не остыл никогда.

Мне не забыть его речей, когда он пришел к нам. Он рассказывал о том, что видел, и о войне, и о предательстве людей. Мы поверили ему и пошли за ним.

А потом – суд. Судили тех из нас, кто выжил. Нам было предложено на выбор – или по сорок лет работы на рудниках, или пожизненное изгнание.

Мы выбрали первое, так как надеялись, что за сорок лет наш народ исцелится от безумия, и мы вернемся в процветающую свободную страну... Я уже ни на что не надеялся. Моя жена погибла при атаке.

Помолчав с минуту, он продолжил:

- Среди нас были те, кто видел будущее, и когда гора Огненных Слёз прослезилась в последний раз, кто-то из них сказал: "Вулкан потух. Это было его последнее слово". Прошло десять лет, и мы всё надеялись на то, что приплывшие за добычей корабли привезут глашатаев, которые объявят нам, что мы оправданы, признаны героями... Конечно, нашим мечтам не было суждено сбыться.

Постепенно, мы начали терять надежду, и в наших сердцах поселилось отчаяние. Дважды мы отправляли гонцов по суше, за вестями, но ни один не вернулся. Никто не приплывал за добычей. Мы были отрезаны от мира.

И вот, однажды кто-то первым заглянул вглубь погибшего вулкана. Мы назвали его Вэнт Дритгхиз – гора Погибшего Пламени.

Мы обнаружили, что, извергнув остатки пламени, вулкан открыл вход в огромные подземные пещеры, прежде недоступные. Мы ходили по ним и удивлялись их величию и красоте. Вопреки нашим ожиданиям, они не были безжизненны. По всей видимости, когда-то эти пещеры были открытыми, и в них жили некоторые животные, но затем, видимо, после землетрясения, их своды сомкнулись, навеки погребая их под землей. Наверное, некоторые вымерли, а оставшиеся – преобразовались. Так появились подземные куницы, каменные волки, угольный мох и железные орхидеи... Вернувшись в поселение рудокопов, мы рассказали о том, что видели, и все до одного приняли решение уйти в эти пещеры.

Поначалу мы пользовались искусственным освещением, поскольку не видели в кромешной мгле. У некоторых, - усмехнулся он, указывая на светильники на стенах, - даже остались подобные привычки, хотя я сам уже давно не нуждаюсь в этом.

Шли годы, у нас появлялись дети. К нашему удивлению, уже первое поколение значительно отличалось от нас. Дети рождались очень худосочными, но не слабыми, цвет их глаз был скорее фиолетовым, чем серым или голубым... Кожа приобрела сероватый оттенок, а волосы поблекли.

Я полагаю, что все изменения вызваны здешним воздухом. Он очень сильно отличается от поверзности, Дэл. Обрати внимание на свои боевые трофеи, - Гильдэнар кивнул на вплетенные в мои волосы руки, - здесь они ссохлись и не разлагаются, на поверхности бы сгнили в два-три дня.

Они с рождения хорошо видели в полном отсутствии освещения и великолепно ориентировались в бесконечных лабиринтах тоннелей. Мы начали создавать города. И... у нас был закон. Каждая женщина должна была рожать не менее одного ребенка в десять лет, начиная с тридцати. Мы знали, что это временная мера, и потребность в ней отпадет, как только мы будем столь многочисленны, чтобы иметь возможность защитить наш дом.

А потом всё изменилось. Третье поколение уже почти не походило на нас. Посмотри на себя и на меня – не исключено, что я твой пра-пра-пра-дед. Твоя кожа - цвета камня, твои глаза – цвета крови. Но не это главное. Твои повадки – повадки зверя, Дэл. Ты уж не обижайся.

Я был слишком потрясен, чтобы что-либо ответить, и потому просто кивнул.

- Тогда мы начали называть сами себя тёмными эльфами, и это название укрепилось за нами и среди других народов. Впервые о нас услышали наши сородичи, которые поспешили нас изгнать. Нет, мы пришли к ним без оружия в руках. Мы были шокированы, узнав, что с Кхиргом был заключен мир на позорнейших условиях – их границы продвинулись на юг почти на три дня ходьбы против прежних! И... никто не был отомщен.

Мы ушли оттуда и нас проводили холодными взглядами в спину.

А когда мы вернулись, нас ждал новый сюрприз. Два наиболее влиятельных города Глубин воевали между собой...

Постепенно, в Глубинах воцарился один закон: кто сильнее, тот и прав. Города перестали воевать между собой, но сильные имели власть над слабыми. В одних городах правили местные законы, в других – самодержавные правители, в третьих – культы различных богов и богинь.

- Дэл, - помолчав промолвил он, - это не то, к чему мы стремились.

Я кивнул. Хотя я и не видел другой жизни, но та, которую я видел у нас очень отличалась от волшебной сказки. Немудрено, что эти размазыватели соплей решили ретироваться. В Глубинах нельзя проявлять слабость — сожрут.

- Боюсь, Глубины обречены. И ничем не лучше того, откуда мы пришли. Хотя, что я буду тебе рассказывать? Сходи, убедись сам.

Я вздрогнул. Поверхность. Ни разу там не был...

- Гильдэнар, ты что, всерьез советуешь мне побывать на поверхности?

Эльф улыбнулся.

- А почему бы и нет? Я бываю там периодически.

Я застыл. В голове лихорадочно кружили мысли. Поверхность: дом людей и Чаек. Мир, с не столь суровыми законами. Раздолье для тех, кто привык брать силой и добиваться своего. Великолепный плацдарм для моей мести!

- Дэл, это другой мир. Другие законы. Пойдем... – он потянул меня за рукав.

«Великолепно, Гильдэнар, браво! О, клянусь Гронором, как благодарен я тебе за эту мысль! Другой мир, другие законы. Именно то, что мне сейчас нужно. Прекрасная возможность для раненого щенка стать матёрым гонгром. Никто из моего народа, насколько мне известно, не выбирался на поверхность надолго — дольше, чем этого требовала цель. Моя же цель потребует нескольких лет в чужом, непривычном мире. Если не десятилетий. И я должен буду провести их с пользой.

Гильдэнар, жалкий глупец, разменявший своё могущество на унылое размазывание соплей. Тысячелетний гриб, запершийся в своём маленьком мирке и льющий слёзы по своей давно усопшей самке. Ты жалок и глуп, Гильдэнар! Другой бы на твоём месте уже давно отомстил её убийцам и забрал бы в рабство их дочерей.

Ты называешь мои повадки повадками зверя, кем же ты тогда мнишь себя, отвергнутый чайками и отвергший кротов? Кому ты нужен? Мне кажется, я знаю ответ. Никому. И в первую очередь ты не нужен самому себе.»

Преисполненный презрения, я последовал за ним. Мы поднимались по винтовой лестнице очень долго, минуя открытые и закрытые двери. Воздух становился всё чище и свежее, и постепенно что-то необычное привлекло моё внимание. Вдруг я понял – свет прорезал мглу! Лёгкий, почти неразличимый для тех, кто не привык к полной темноте, свет мягко падал на металлические ступени.

- Какого демона! - вырвалось у меня, - Гильдэнар, что это?!

- Звёзды, - с улыбкой отозвался он, подводя меня к тяжелой каменной плите, которой заканчивалась лестница.

«Звёзды... - во мне закипел гнев при виде пафосно-детского выражения на его лице. Звёзды! Цветочки-бабочки! Очнись, старик! Очнись от своего тысячелетнего сна!»

Со всей силы я пнул плиту, которая с грохотом вывалилась наружу, и захромал к выходу.

«Оставайся здесь, в своей берлоге! Ты гниешь заживо, но, возможно, оно и к лучшему: если ты так и не сумел за все эти века сбросить давящий тебя груз — нет смысла тебе продолжать своё жалкое существование!»

- Я ухожу, старик! Но я клянусь набраться сил и вернуться!

Я яростно сжал кулаки; налетевший ветер растрепал мои волосы и, как мне показалось, последние слова прозвучали как будто не моим голосом.

- Вернуться, чтобы отомстить!

Читать следующую часть

Вернуться к оглавлению

Я торжествовал - победа была близка. На заре вернулись разведчики и доложили - Братья Волка на подходе, с ними Торогар, военачальник Старшей Матери Рибэлы. С их помощью мы разгромим войско восточного Кхирга. Поле боя я выбрал донельзя удачно: в этом месте южного тракта был довольно крутой спуск, заканчивавшийся мостом через небольшую, но бурную речушку. За мостом - равнина, все видно, как на ладони; на холме по нашу сторону моста тракт врезался в густой и высокий лес. Мост - единственная переправа на много миль вокруг. Конница перешла бы реку вброд, пехота, пожалуй, тоже могла бы кое-как перебраться, обозы - не пройдут.

Здесь можно было бы устроить засаду, и встретить их передовой отряд уже на входе в лес, но с учетом Братьев Волка эта предосторожность едва ли выглядела уместной. Четыре сотни тяжелых пехотинцев Торогара встретят их сразу за мостом; скорее всего, генерал Логар, командующий армией восточного Кхирга, попробует пробить их строй стремительной атакой конницы, и сразу пустить вперед легкую пехоту, затем укрепиться на мосту и потихоньку подтягивать остальные силы. Пусть попробует - не родились еще на свет такие конники, что смогли бы разбить тяжелый щитовой строй Братьев Волка, к тому же на подъеме, прямо на опушке леса, располагалась великолепнейшая позиция для моих лучников.

По словам разведчиков, враг прибудет за пару часов до заката - Логар отлично понимает, что, встав на ночлег в опасной близости от нас, до рассвета они не доживут: воевать с нами ночью - чистой воды самоубийство, так что атаковать они будут еще засветло.

- Коргана ко мне, - обернувшись, бросил я. Юноша-адъютант кивнул и убежал выполнять поручение.

Я задумался. Корган-молния, командир отряда Клинков, опытнейший боец... Я уже не раз нанимал его с его отрядом, и, хотя это влетало мне в кругленькую сумму, мне никогда не приходилось об этом жалеть. Элитные воины - непревзойденные мастера пляски меча, специалисты по ночным операциям, профессиональные наемники. Их клан существует уже сотни лет – и никому не подчиняется. Они никому не платят дань, не несут никаких вассальных повинностей. Непостижимо - и вместе с тем реально. Мне ничего не известно об их внутренней иерархии - кто руководит их кланом и руководит ли кто либо вообще. Не знаю, какими тренировками они добились того, что мечи становятся продолжением их рук. Знаю лишь то, что в любом бою им нет равных. Правда, и у Клинков есть слабое место - все как один, они никудышные наездники и не переносят долгих переходов. Поэтому, а еще и потому, что они берут почти непомерную плату, их почти никогда не нанимают для войны - много чаще для одиночных заданий, требующих высочайшего мастерства.

Я - исключение. Сработавшись с Корганом, я понял, что чувствую себя значительно увереннее, когда со мной дюжина действительно непобедимых бойцов.

- Звал, командир? - голос наемника прорезал мои мысли. Как всегда, он появился бесшумно.

Я кивнул.

- Корган, армия Логара на подходе. Они будут здесь раньше, чем через шесть часов.

- Знаю, командир. Мои ребята готовы, ты же знаешь...

- Я не об этом. Мне нужно, чтобы кхиргийцы добрались до моста не раньше заката. Не раньше, - я посмотрел в глаза наемника. С моей стороны, это был очень рискованный ход - если Клинки получают от нанимателя заведомо невыполнимое задание, они расторгают контракт, возвращают плату и уходят. И больше никогда не соглашаются на сотрудничество.

- Их несколько тысяч, командир. Ты понимаешь, что это значит? - голос Коргана прозвучал очень спокойно и тихо.

- Понимаю, - я кивнул, - это значит, что на каждого из вас приходится по несколько сотен кхиргийцев, включая кавалерию и стрелков. Но я не прошу вас их всех перебить, хотя, - я усмехнулся, - вы бы, наверное, и с этим справились. Мне нужно лишь задержать их на пару часов. Если мы дадим им бой на закате, да еще и затянем его до сумерек - мы победили без вариантов, сам понимаешь. Возьмешься?

Корган задумался.

- А если они решат встать на ночлег?

- Не решат, - усмехнулся я, - они будут атаковать сегодня. А если вдруг им придет в голову такая глупость, - я пожал плечами, - ну, тогда мы и без Торогара справились бы.

- Хорошо... - медленно протянул он, - хотя мне ужасно не нравится эта идея - но мы возьмемся. На час-полтора задержим, может, и на два сможем.

Я положил руку на его плечо, сжал пальцы.

- Справитесь?

- Командир, - в его голосе прозвучала сталь, - я хоть раз тебя подводил?

- Нет, Корган, ни разу.

Я с восхищением взглянул на лучшего из известных мне наемников.

- Я могу дать тебе кое-кого из моих ребят...

Он сморщился, сплюнул.

- Не надо. Ты же знаешь, у меня сработавшаяся команда, мы не ходим в упряжке с чужаками. Хотя, тебя бы я взял, - неожиданно добавил он.

Я был польщен до глубины души. Вот это комплимент!

- Благодарю, - сказал я, стараясь не выдать свое изумление, и, оправившись от неожиданности, добавил, - ладно, начинайте операцию. Легкого танца!

- Взаимно, командир. Жди нас часов через семь, - Корган отсалютовал мне мечом, и удалился. И как они ухитряются так молниеносно и незаметно выхватывать мечи из ножен?..

Пару минут я стоял молча, глядя вслед удаляющимся Клинкам - они не потратили ни минуты на сборы - затем почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, я увидел Эдраса, который уже пару лет негласно считался кем-то вроде моего заместителя. Вообще то, я не люблю людей и не доверяю им, но этот обладает какими-то поистине непостижимыми качествами. Невысокий, не особо крепкого телосложения; длинные, до плеч, черные волосы, посередине прорезанные узким клином седины; почти прозрачные светло-серые глаза, лицо, сплошь изъеденное шрамами - он был боевым знаменем моего войска. Те, кто бился рядом с ним, ощущали небывалый прилив сил и ярости. Страх, не успевая рождаться, умирал, едва заслышав его боевой клич.

Семь лет назад, в очередной стычке с кхиргийцами, мы отбили у них едва живого пленника. Лекари выходили его, и, едва поправившись, он присягнул мне на верность и вступил в мое войско на правах рядового ратника. Поначалу я опасался, что присутствие в наших рядах человека смутит моих бойцов, но, как оказалось, совершенно напрасно. Эдрас рубил кхиргийцев с яростью раненого тигра и никогда не брал пленных. Он не рассказывал о своем прошлом, и, как я понял, незадолго до плена он пережил какую-то сильную потерю - видимо по вине кхиргийцев, которых ненавидел всей душой. В повседневной жизни он был очень молчалив и угрюм. В трактирах он вечно забивался в угол и сидел один. И еще - как и Корган, он никогда не называл меня по имени. Всегда - "командир".

Я вопросительно взглянул на него.

- Эдрас, что у тебя?

- Братья Волка будут с минуты на минуту, командир, - резкий, хрипловатый голос, - не мешало бы проверить позиции.

- Так, - сказал я, - с этим успеем. Вот что, пусть сотники доложат о состоянии бойцов. Полный отчет. Я хочу, чтобы сегодня все прошло гладко, без неожиданностей. Кстати, ты не видел моего адъютанта?

- Я его озадачил небольшим порученьицем, - усмехнулся Эдрас, - он будет минут через пять.

- Каким порученьицем ты озадачил моего адъютанта? - я подчеркнул слово "моего", и нахмурился.

- Командир, - неожиданно жестко проговорил он, - сколько лет прошло с тех пор, как ты меня спас?

- Семь, - ответил я.

- Вот именно. Мы воюем вместе уже семь лет. Нужно быть полным идиотом, чтобы за это время не выучить твои привычки. Перед каждым мало-мальски важным боем ты спрашиваешь с сотников подробные доклады о состоянии бойцов, а не догадаться, что сражение с регулярной армией Кхирга, - он словно выплюнул это слово, - для тебя важно... - Эдрас пожал плечами.

Я усмехнулся - люди, видимо, никогда не перестанут меня удивлять.

- Благодарю. Ты не ошибся.

- Командир, ты дал Клинкам задание... не хочешь рассказать?

- Погоди, встретим Торогара - расскажу сразу вам обоим. Все равно, это сейчас ничего не изменит в моем плане. Кстати, - неожиданно для самого себя поинтересовался я, - кого бы ты оставил в резерве?

- Сотни Гайра и Тсая, - не раздумывая, ответил он.

Я кивнул, соглашаясь.

- А в летучие отряды по флангам?

- Наара и Лерию.

- Лерию? - удивился я, - почему?

- Наар и Лерия - единственные сотники, которые всегда держат контроль. У Наара это, похоже, природный дар, а Лерия прошла подготовку у Клинков.

Я вздрогнул от неожиданности. Лерия - ученица Клинков? Да разве они вообще обучают посторонних?

- С чего ты взял? - выпалил я, - ну, насчет Лерии...

- Командир, повторюсь - я не идиот. Если я вижу у кого-либо на левом плече серебристую татуировку - два вращающихся меча, причем у этого "кого-либо" налицо характерные расовые признаки и два клинка крест-накрест в ножнах на спине - у меня не остается сомнений в принадлежности этой персоны к клану Клинки.

Вот так. Я себя тоже идиотом не считаю, но впору засомневаться. Впрочем, если честно - я никогда не видел обнаженного левого плеча Лерии. Может, кстати, зря... В сотники я ее произвел не за те качества, что назвал Эдрас, и, видно, не ошибся в ней.

- А ты случайно не знаешь, какое положение она занимает в клане?

Он удивленно взглянул на меня.

- Разве я сказал, что она состоит в клане? Она прошла обучение и ушла, не сдавая экзамена.

- Не сдавая - или не сдав?

- Не сдавая. О пытавшихся сдать, но провалившихся, обычно говорят в прошедшем времени.

Я присвистнул. Откуда у него, человека, столько познаний по столь щекотливым вопросам? Ну что же, благодаря новой информации, я более или менее определился с расстановкой сил. Значит, сотню Лерии в летучий отряд... однако. Надо будет, кстати, порасспрашивать ее о Клинках. Может, и мне стоило бы у них подучиться, попросить Коргана замолвить за меня словечко. Почему-то вспомнилась битва под Ромном, когда исход сражения решили именно Клинки. Против моих, тогда еще девяти сотен, вышли полторы тысячи отборных солдат Кхирга и семь сотен ополченцев - если бы не команда Коргана, нам пришлось бы очень тяжело. К счастью, кхиргийцы были наслышаны о Клинках - в легендах Кхирга те выходили чуть ли не бессмертными духами мечей. И, когда отряд наемников, изрядно разбавленный моими лучшими бойцами, как нож сквозь масло прошел через строй их копейщиков и ураганом пронесся по всему полю боя, боевой дух противника изрядно ослаб, и внезапно атаковавшие с трех сторон летучие отряды лишь довершили начатое. Ополченцы почти сразу разбежались - их, видимо, в эти отряды палками сгоняли, а из пятнадцати сотен солдат уцелело не больше трехсот. Мы, кстати, в том бою потеряли двадцать шесть бойцов.

Если сегодня мы победим - а мы должны победить! - нашим трофеем будет весь восточный Кхирг. У нас будет не меньше недели на разграбление пограничных городов, и при должном усердии на этом поприще мы надолго отобьем у них желание воевать, да и потом разбойничьи шайки еще долгое время не будут давать им покоя. Я зажмурился, представляя, как возрастет мое влияние в Совете Семей, когда я принесу голову Логара и все сокровища восточного Кхирга. Можно будет смело рассчитывать на постоянный контракт с Клинками, на повышение степени допуска в сокровищнице знаний, в конце концов - право на основание Высокого Рода...

Громкий многоголосый вой возвестил о приходе Братьев Волка. На ходу застегивая расшитый серебром черный плащ, я быстрым шагом направился к шатру совета. По дороге я отметил, что появление союзников подняло боевой задор моих ребят до небывалых высот - под веселый гомон и громкий смех, они обменивались рукопожатиями, остротами, и дружескими зуботычинами. Многие из прибывших, сняв с поясов фляги, принялись угощать моих бойцов вином, но в этом аспекте я был абсолютно уверен в их благоразумии, и потому никоим образом не протестовал. Видя меня, Братья салютовали, поднимая кулаки, облаченные в латные перчатки вороненой стали. Салютуя в ответ, я шел, взглядом ища Торогара.

Он поджидал меня возле шатра, облокотившись на свой потрясающих размеров двуручный меч. Меч Торогара был предметом зависти и сплетен для большинства известных мне воинов моего народа. По наиболее распространенной версии, он был изготовлен кем-то из Неизмененных по заказу Старшей Матери Рибэлы. Причем именно изготовлен, а не выкован. По поводу материала мнения расходились, но одна из баллад о мече гласила:

"Из древнейшей Тьмы и Страха,

Старшей Матери веленьем,

Создал он в кромешном мраке

Меч, несущий разрушенье".

Ну, не знаю, как там насчет древнейшей Тьмы, но лезвие было угольно-черным, едва ли не шероховатым с виду - так велика была его способность поглощать свет. А в руках Торогара он, между прочим, действительно нес именно разрушение, так что в хоть в этом байки не врут.

Предводитель Братьев Волка был облачен в тяжелый - до бедер, с высоким воротником - панцирь из вороненой стали, наручи с шипами на локтях и плечах, пластинчатые поножи, переплетенные кольчужной вязью, и немного сбитые стальные сапоги. Я взглянул в его заостренное, мертвенно-спокойное лицо. Мне показалось, что со времен нашей последней встречи его кожа приобрела пепельно-серый оттенок.

- Торогар! - я шагнул к нему и сжал его руку.

- Дэл! - прорычал он, и сгреб меня в крепкие братские объятия.

- Сколько воды утекло, Тор, - в его красных глазах светилась радость, но была и капелька тоски по прошлому.

- А сколько крови, Дэл, - улыбнулся он, и мы оба расхохотались.

- Где ты пропадал все эти годы? - отсмеявшись, спросил я, - до меня не раз доходили слухи о твоей героической смерти, но я не верю, что такого сукина сына, как ты, вообще можно отправить к Гронору.

- А зря, - промолвил он, и помрачнел, - нет дыма без огня.

- Что?..

Торогар достал кинжал, слегка провел им по тыльной стороне ладони. Порез получился довольно длинный, но кровь не выступила. Ни капли.

- Тор?.. - мой голос прозвучал, наверное, немного хрипло.

- Да, Дэл. Я, - он усмехнулся, - не вполне жив.

- Тьма истинная... Но как?.. что?... - я был подавлен.

- Помнишь Кармалу? Ну, то восстание горожан...

- А, город на побережье Южного королевства? Помню, порубились на славу, - я очень отчетливо вспомнил бой на городских стенах. Было жарко, но весело.

- Это было сразу после моего отъезда. Ты ведь слышал, я уехал оттуда за пару часов до начала сражения.

- Да, Яхма видел, как ты выехал их города вслед за какой-то дамой.

- Это была Старшая Мать Рибэла под заклятием личины. Кстати, Яхма... как он там? - Торогар улыбнулся.

- Яхма... - я пожал плечами, - он погиб, когда мы пробирались к Вэнт Дритгхиз. Десять лет назад.

Торогар на секунду прикрыл глаза и склонил голову.

- Да, Дэл, много утекло и воды, и крови. Так вот, я ускакал из Кармалы с госпожой Рибэлой. Не знаю, чем я ей так приглянулся, но я возглавил один из ее рейд-отрядов. Через год я уже командовал сотней. А еще через год был бой. С нашими, - он сплюнул, - южными сородичами. И я умер.

Я содрогнулся от спокойствия, с которым он произнес эти слова.

- Не знаю, что меня держало, но я продолжал рубиться со стрелой в горле. Я перестал чувствовать боль, и когда копье пронзило мое сердце, я удивился, - с затаенной горечью промолвил он, - удивился, неужели, это - все?.. И потом я умер.

Я сглотнул.

- Мать Рибэла смогла вернуть мне жизнь, но что-то прошло не так, - он печально улыбнулся, - и вот...

Торогар беспомощно развел плечами.

- А, - воскликнул я, - Гронор меня возьми! Для меня ты по-прежнему старый рубака Тор, и мне плевать, бьется ли при этом твое сердце.

- Спасибо, Дэл, - проникновенно произнес он, - видишь ли, хоть я и перестал чувствовать боль и холод, мне приятно, что хоть кто-то воспринимает меня не как бездушного упыря.

Он порывисто хлопнул меня по плечу, и я убедился, что отсутствие пульса ничуть не убавило силу его стальных мышц.

- Кстати, Тор, я все хотел спросить, но как-то забывал... Почему вы называете себя Братьями Волка?

- А, это, - усмехнулся он, - среди кхиргийцев бытует мнение, что там, где мы пройдем, долго пируют волки. Брат брата кормит.

Я рассмеялся - как все просто.

- Вот оно что. Ладно, давай обсудим предстоящую битву, быстренько победим и напьемся до поросячьего визга в какой-нибудь трофейной таверне. Ты хоть напиться-то теперь можешь? - жестом я пригласил его в шатер.

- Если сильно постараться, - ответил он, входя.

- Эдрас! - окликнул я своего помощника.

Непринужденно-легкой походкой, человек подошел ко мне и вручил свиток.

- Отчет сотников?

- Так точно командир. Мне входить?

Я кивнул, и последовал за ним в шатер. Торогар уже сидел на импровизированной скамье (нам несколько чуждо чванство кхиргийских полководцев, обсуждающих планы битв, сидя на резных лавках, для перевозки которых требовался дополнительный обоз), изучая подробную карту местности, составленную моими разведчиками.

- Дэл, можешь дать мне в глаз, если ты не собираешься выставить пару сотен моих ребят прямо за мостом, - пророкотал Торогар.

- Видимо, тебе не суждено сегодня получить в глаз, - притворно вздохнул я, - я действительно так и планировал.

Он довольно кивнул.

- Ага, значит, тебе еще не все мозги вышибли. Так, значит две... нет, три сотни тяжелой пехоты за мостом, за ними "коридор смерти" моих мечников и твоих копейщиков, на холмах пара сотен твоих лучников...

- Два летучих отряда укроются в лесу, - вставил Эдрас, - и "черепаха", как ударная сила, когда мы разрешим им прорваться за мост.

- Черепаха? - задумчиво произнес я, - а из кого ты планируешь ее построить? Тор, ты привел четыре сотни, так?

Торогар кивнул, и я вопросительно взглянул на Эдраса.

- Три сотни Братьев в заслоне, еще сотня в "коридоре смерти". А у нас нет подходящих для черепахи щитов.

- Да, но зачем ставить в коридор тяжелую пехоту? Наши копейщики вполне управятся, - человек говорил горячо, уверенно.

- Хорошо, - задумчиво протянул Торогар, - значит, три сотни в заслон, сотня в черепаху. Из ваших - два летучих отряда по сотне, "коридор смерти" - еще сотни три, еще две - лучники на холмах...

- Нет, - перебил я его, - лучников будет четыреста. Четыре батареи. Не забывайте, что биться мы будем почти ночью.

- Ночью?! - одновременно воскликнули мои собеседники.

- Но войско Кхирга уже на марше, командир, - растерянно проговорил мой помощник, - они придут никак не позже, чем через шесть часов, а сейчас полдень...

Торогар выглядел не менее растерянным. Я самодовольно улыбнулся.

- Вы, господа, совсем забыли про Коргана. Кхиргийцы придут не раньше заката.

Эдрас попытался что-то сказать, но был слишком шокирован. Торогар громко расхохотался.

- Хитер, боец... Поручить Клинкам задержать вражью армию, - он наклонился вперед, - и они - взялись?

Я сдержанно кивнул.

- Значит - сделают, - видно, по какой-то причине Тор был уверен в Клинках еще больше, чем я, - не знаю, как, но сделают.

На несколько секунд в шатре воцарилось молчание.

- Итак, они прибудут на закате, - промолвил Эдрас, - гениальный план, командир... если он удастся, - с ноткой сомнения добавил он.

- Как бы то ни было, - решительно произнес я, - не мешало бы смочить глотку. Ничто так не вызывает жажду, как военные советы.

Я высунулся было, чтобы подозвать адъютанта, но меня остановил насмешливый голос Эдраса.

- Командир, - с усмешкой проговорил он, держа в руке большую глиняную бутыль, - не так давно мы говорили о твоих привычках.

Забрав у него сосуд, я, не особо церемонясь, рукоятью кинжала отбил горлышко и сделал большой глоток. Легкое эльвалайское вино приятно освежало; я протянул посудину Торогару. Кивнув, он отхлебнул и облизал губы.

- Раньше я был убежденным сторонником крепкого красного вина, но, пожалуй, стоит пересмотреть взгляды, - он протянул бутылку Эдрасу, но тот отрицательно покачал головой.

- Я никогда не пью перед боем, - пояснил он, и добавил, - ты же знаешь, командир.

- Эдрас, - прорвало меня, - скажи, как ты ухитряешься держать в голове все мои привычки? И, кстати, готов побиться об заклад, не только мои. Как ты замечаешь все эти мелочи?

- Командир, - вдруг посерьезнел он, - у нас, людей, слишком короткая жизнь, чтобы не обращать внимания на мелочи.

Да. Конечно же. Мне следовало догадаться, что внимательность Смертных, порой, обусловлена, всего лишь жадностью. Жизнь коротка - ни мгновения нельзя тратить впустую. Интересно, каково это - с рождения знать, что неминуемо умрешь. От болезни, от старости, от ран... И впитывать - знания, ощущения, образы, не упуская ни малейшей детали; как губка, которой суждено сгнить, жадно вбирающая в себя воду. Должно быть, оттенки этих мыслей отразились на моем лице, потому, что я вдруг услышал слегка печальный голос Эдраса.

- А знаешь, командир, свой смертный удел я бы вряд ли променял на ваше застывшее бессмертие, - он посмотрел куда-то вдаль, сквозь меня, и добавил, - извини, если обидел.

- Да нет, - усмехнулся я, - я бы тоже не согласился стать смертным. Просто мы оба привыкли к своей доле. Ладно, - я хлопнул ладонью по колену, - на чем мы порешим?

- Погоди, Дэл, - широко улыбнувшись, проговорил Торогар, - ты нам, конечно, знатный сюрприз преподнес, но и я в долгу не останусь. Мать Рибэла, - произнес он хитро прищурившись, - просила передать тебе подарок.

С этими словами, он отвязал от пояса перетянутый тесьмой кожаный мешочек. Подозрительно взглянув на старого друга, я осторожно развязал кошель, и высыпал содержимое на карту местности. У Эдраса вырвался возглас удивления, а у меня потихоньку отвисла нижняя челюсть.

Передо мной, на широком листе пергамента, испещренном линиями и кружочками, лежали три идеально ограненных шерла. И один маленький мраморный ключик.

- Ловушки душ! - выдохнул я.

Торогар с довольным видом кивнул, а Эдрас в непонимании уставился на меня.

- Ловушки? - повторил он, - что ты имеешь в виду?

С торжеством в душе (наконец-то этот всезнайка хоть чего-то не понимает!), я ответил на его вопрос:

- Понимаешь, сама душа живого существа является как бы огромным сгустком энергии, которая, собственно, и делает живое живым. Если в момент смерти - освобождения этой энергии - поблизости окажется достаточно опытный чародей со специальным образом ограненным камнем, он сможет заточить в этот камень душу, превращая его в артефакт ужасающей силы. Я правильно изложил? - уточнил я у Торогара.

- Да, - кивнул он, - но ты забыл добавить, что мощь камня зависит от природы души, заключенной в нем. В этих трех камнях - души нерожденных драконов.

У меня перехватило дыхание и потемнело в глазах. Три маленьких дракончика, убитых до того, как они вылупились из яиц. И теперь вся ярость и мощь трех существ, которым природой определено быть убийцами и разрушителями, лежала передо мной.

- Если я правильно догадался, - тихо произнес Эдрас, - ключик служит чем-то вроде рычага, приводящего механизм в действие, так?

Торогар утвердительно кивнул.

- Тор... - прошептал я, - Тор, этими камешками мы вышибем дух из всей их конницы!

- Нет, Дэл, - торжественно улыбаясь, произнес он, - бери выше. При помощи этих, - он кивнул в сторону карты, - камешков, мы разделим войско Кхирга пополам.

- Мост!.. - сдавленно выдавил я.

- Именно! - заключил Торогар.

- Господа, - устало произнес я, оглядев сидящих полукругом сотников, - как вы думаете, зачем я перед каждым серьезным боем требую у вас доклад о состоянии вверенного вам отряда?

- Возможно, чтобы жизнь медом не казалась, - буркнул Тсай. Сотник молодой, но опытный; хотя я зачастую держу его сотню в резерве - как ни странно, это сильно поднимает их боевой дух, и, выпущенные в середине сражения, они с какой-то поистине дикой яростью бросаются в самое пекло, чем наводят на врага суеверный страх.

- А что, без докладов - кажется? - заинтересовался я.

- Да уж, прямо не отличишь, - отозвался Альдаан, матерый хищник с внешностью юного менестреля. Длинные серебристые волосы, перехваченные на лбу узким кожаным ремешком, высокий лоб, аристократические брови, слегка изогнутые к вискам, миндалевидные темно-алые глаза, тонкие губы, чуть приподнятые к уголкам, заостренные уши, слегка выбивающиеся из-под прически. И примерно такое же ажурное телосложение. Ни дать - ни взять, отпрыск знатного рода, взявшийся за лютню. Так думают почти все, до тех пор, пока не увидят его в бою.

Красивое лицо искажается яростью - и становится еще прекраснее. Ноздри вздуваются, и тонкий, слегка сгорбленный нос, превращается в орлиный клюв, алый шелк в глазах вспыхивает всепоглощающим пламенем. Изящный соловей превращается в безжалостного коршуна. Альдаан-Коршун.

Меня всегда удивляла его способность эффективно управлять сотней, и одновременно рубиться в первых рядах.

- Ладно, - усмехнулся я, - разбавим дегтем. Пора заводить архив и подшивать туда все эти опусы, которыми вы меня развлекаете, - я помахал свитком с их отчетами, - особенно лаконичен был Наар, написавший: "В отряде все спокойно".

Раздались едкие смешки, и Наар виновато опустил глаза. Клоун, Тьма его возьми...

- Зато, - продолжил я, - господин Айоро, который в кабаке обращается ко мне не иначе как на "ты, козел", свой отчет представил в виде хвалебной песни "его высокоблагородию, достопочтенному господину командиру", лишь в самом конце добавив, что боевой дух милостиво вверенной ему сотни так высок, что может быть сравнен лишь с величайшим гением нашего несравненного полководца, то бишь меня. Надеюсь, что вышеупомянутый боевой дух, - я усмехнулся, - может быть сравнен с красноречием автора. Итак, приступим к основной части. Все подробно ознакомились с картой местности?

Вопрос, скорее, риторический, но бойцы закивали.

- Хорошо. Эргхиз, Айоро - вы займете позиции на возвышении, ваша основная цель - расстреливать или спешивать первые ряды кхиргийской кавалерии. Эргхиз - второй квадрат, Айоро - четвертый. Гэлнар и Тамиэль - седьмой и одиннадцатый квадраты, ваша задача - частыми залпами замедлить движение по мосту. Альдаан, Тлан, Элердор и Сайрэ - "коридор смерти". Стройтесь в пятнадцатом и двадцать первом, на ваше усмотрение. Наар и Лерия - летучие отряды. Исходные позиции - первый и четвертый квадраты.

Девушка сдержанно кивнула, ничем не выказывая удивления, зато остальные... Жестом прервав посыпавшиеся было вопросы, я закончил:

- Гайр и Тсай - в резерве. Вопросы?

Не заговори они все одновременно, я разочаровался бы в своих сотниках. А так - лишь улыбнулся, радуясь своей догадливости и внимательности. Внимательности... да, видно нам, бессмертным, придется очень многому научиться у людей. Взять, что ли, для изучения десяток кхиргийцев в плен?

- Да, Тсай, опять в резерве. Да, Лерия, именно так. Нет, на передовой - Братья Волка. Что? Нет, я не идиот. Ладно, вопросы по существу есть? - не знаю, почему, но этот вопрос всегда ставил их в тупик, - Хорошо, - кивнул я, не дождавшись ответа, - тогда у вас есть час на подготовку позиций, как закончите - доложитесь, и можете отдыхать до прибытия Коргана. Все свободны.

Сотники зашевелились, поднимаясь. Я развернулся и направился в сторону шатра, поигрывая свитком. Может, и в самом деле архив завести?..

- Дэл, - на мое плечо легла рука Лерии.

Я обернулся, глядя в лицо девушки.

- Я не стала спрашивать на совете... почему ты поручил летучий отряд именно мне?

Улыбнувшись, я коснулся пальцем ее левого плеча. Девушка слегка вздрогнула.

- Тогда... почему именно сейчас? - она казалась растерянной. Я не ответил.

- Ты не знал раньше? - тихо спросила Лерия.

- Нет, - я покачал головой.

- Тогда - как? - я снова промолчал, и девушка, не дождавшись ответа, посмотрела мне в глаза.

От ее взгляда я вздрогнул - в глубине кроваво-красных глаз затаилась, словно выжидая жертву, колючая и зубастая Сила.

- Это он, - произнесла она сквозь зубы, не отводя взгляда, - этот... человек?

Я сдержанно кивнул.

- Дэл, я, конечно, не отпираюсь от этого, - она повела левым плечом, - но, как ты заметил, не выставляю напоказ. Никто из наших, - она повысила голос, - не знает, а этот - узнал. Как?

Я вспомнил, каким тоном Эдрас говорил о татуировке на ее плече, и какие мысли это вызвало во мне, и смущенно произнес:

- Но мне показалось, что вы... ты и он, - я пожал плечами, не решаясь закончить фразу.

Лерия дернулась и покраснела. Не от стыда, от гнева.

- Это он тебе намекнул?! И ты поверил? - последние слова девушка почти выкрикнула. Я немного напрягся, готовясь к пощечине.

- Он, как ты заметила, знал о тебе то, чего не знают другие. Наводит на определенные мысли, не так ли? – я пожал плечами.

Её рука мягко легла на мое предплечье. Голос прозвучал неожиданно нежно:

- Это мне стоило бы попросить прощения, Дэл. Я ведь только что наорала на своего командира, - воительница хитро улыбнулась, - кстати, спасибо, - она неожиданно привстала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

- За что? - ошарашено спросил я.

- Ты доверил мне летучий отряд. Я ждала этого уже пять лет.

Вот так. Теперь я окончательно перестал что-либо понимать. Сначала из-за слов Эдраса я едва не получил пощечину, затем, благодаря этим же словам, удостаиваюсь поцелуя.

- Дэл, можно дать тебе совет? - неожиданно твердо спросила она.

- Конечно, - я слегка растерялся. У меня еще никто не спрашивал разрешения дать мне совет.

- Избавься от этого человека.

- Ты предлагаешь его убить? - вздохнул я.

- Убить, прогнать, избить до потери разума, сломать хребет... но лучше всего убить, - голос Лерии звучал ровно и спокойно.

- Почему? - спросил я, а в голове мелькнул другой вопрос: "А почему я не удивлен?"

- Дэл, - она вздохнула, - ты ведь знаешь, почему я не стала сдавать экзамен в клане...

Я отрицательно покачал головой; Лерия удивленно приподняла бровь.

- Хорошо, тогда расскажу тебе всю историю. В числе моих предков - Старшая Мать Калиана, хотя я не люблю об этом упоминать. Именно от нее я унаследовала истинное зрение - глядя в глаза, я могу распознать искренность намерений и внушить беспочвенный страх тем, кто не отличается силой воли. Когда я прошла обучение у Клинков, один из наставников объяснил мне, что невозможно быть одновременно танцующей-с-мечами и истинно видящей. Это означало, что, сдав экзамен, в ходе дальнейшего обучения я либо утратила бы свой дар, либо не смогла бы услышать Песнь Меча, что необходимо для танцующих-с-мечами. После долгих раздумий, я решила сохранить способность контролировать разум, к которой успела привыкнуть. Тем не менее, я прошла великолепную подготовку, и без ложной скромности могу сказать, что мне редко доводилось встречать равных мне мастеров меча, не состоящих в клане.

- Всё это очень интересно, - промолвил я, - но при чем тут Эдрас?

- Да вот вроде бы не при чем, - усмехнулась она, - только его душа полностью сокрыта от меня. Его помыслы как бы окутаны клубящимся туманом, но одно я могу сказать с уверенностью - ни к одному живому существу не испытывает он приязни или доверия. И еще - встретившись с ним взглядами, беспочвенный страх ощутила я.

Вот так оплеуха. Вот тебе и "боевое знамя полка".

- Постой-ка, - задумчиво произнес я, - а не может ли вся эта ерунда быть вызвана тем, что он наделен таким же даром, как у тебя, но в большей степени?

- Дэл, истинное зрение присуще только темным эльфам, и передается по женской линии через три поколения, - сказала Лерия без малейшей тени иронии.

- Значит, ты считаешь, что он не тот, за кого себя выдает?

- А за кого он себя выдает? - поинтересовалась Лерия, и я мысленно нарядил себя в шутовской костюм. А ведь действительно - за кого?

Я поймал себя на мысли, что я вполне разделяю мнение Лерии о дальнейшей судьбе моего помощника. Наверное, это немного кощунственно - взять и убить человека, с которым семь лет рубился бок о бок, всего лишь за то, что он поразительно много знает и не поддается гипнозу. Ладно, Эдрас, после боя мы с тобой поговорим по душам...

- Хорошо, Лерия, - помолчав, ответил я, - мы разберемся с ним завтра на рассвете, когда от армии Кхирга останутся одни трофеи.

- Да будет так, - она кивнула, - и еще: возьми этот медальон. Что-то подсказывает мне, что над тобой нависла опасность.

Воительница протянула мне медальон на цепочке. Я вздрогнул - он не имел формы! Тонкие серебряные иголочки, переплетаясь, создавали причудливые узоры, распрямлялись вновь, сливались воедино, и опять собирались в непостижимый орнамент для покоящегося внутри невзрачного серого камешка.

- Что это? - выдохнул я.

- Живое серебро, - улыбнулась Лерия, - металл, коснувшийся Хаоса. А внутри - кусочек камня с Вэнт Дритгхиз, горы Мертвого Пламени. Этот амулет мне достался от Калианы, моей прабабушки. Он облачает чарами - защищает своего носителя от злого умысла и заговора. Да хранит он тебя в эту ночь.

Я склонил голову в знак благодарности; она надела медальон на мою шею. Интересное ощущение, когда на твоей груди, рядом с сердцем, в такт ему, пульсирует, меняясь, воплощенный Хаос.

- Завтра, - усмехнулся я, вставая, - ты получишь обратно свой медальон вместе с головой Эдраса.

- Одной головы будет вполне достаточно, - рассмеялась Лерия.

Я положил руку на ее плечо.

- Ну что ж, храбрая моя сотница, взбодри как следует своих бойцов. Сегодня будет жарко, и я очень надеюсь на вас.

Отсалютовав поднятым кулаком, я зашагал в сторону шатра советов. Торогар сидел возле входа, поигрывая своим чудовищным мечом.

- Дэл! - с притворным возмущением заорал он при виде меня, - распорядись казнить своего походного виночерпия! Во всем лагере не нашлось ни капли того чудесного эльвалайского вина, которым на с угощал Эдрас! Приходится пить эту гадость, - он указал на кувшин лучшего вина, которое когда-либо делали по эту сторону пустыни Абатар.

- Обязательно, - проворчал я, садясь рядом, - ты уже распределил свою дружину?

Торогар кивнул и сделал глоток вина.

- Видишь вон то облако? - он указал на запад, - если ветер не переменится, то, возможно, стемнеет чуть раньше обычного.

- Если у Коргана все получится, вряд ли это будет иметь большое значение.

Старый друг внимательно посмотрел на меня.

- Дэл, если мы победим, я советую тебе отдохнуть хотя бы пару месяцев где-нибудь вдали от пограничья. Я не узнаю тебя - то ты сильно переживаешь по поводу исхода битвы, то настолько уверен в победе, что готов выйти с голыми руками против многотысячного воинства.

Я опустил голову.

- Тор, ты знаешь, как важна для меня эта война. Мы воюем здесь уже девять лет; девять лет назад я впервые собрал ватагу едва ли в пять десятков, через год - возглавил пять сотен. Мы сжигаем их города на юге - они возводят новые на севере. Мы убиваем тысячу - на ее месте встают две. И вот, наконец, победа близка. Разбив Логара, мы поставим Кхирг на колени - и исполнится моя заветная мечта.

- Вернуться на родину великим героем-освободителем? - прищурившись, произнес он.

- Да, - я кивнул, - я не раз говорил тебе об этом, но не рассказывал о причинах этого желания. Я родился в Лорайе, в семье Старшей Матери Мальги. В той области Нижнего Мира царит культ Мэлиэ, Дарящей-и-Забирающей. Впрочем, тебе ли, подданному Старшей Матери Рибэлы, об этом не знать?

Торогар кивнул, и я продолжил:

- Так вот, для новорожденного я выглядел на удивление крепким, что повергло в недоумение Матерей моей семьи. Я очень быстро рос и крепчал, и к моим девятнадцати годам во всей Лорайе не нашлось бы никого, включая храмовых воинов, кто рискнул бы сойтись со мной в кулачном бою. Но, к сожалению, власть жречества держалась не только на физической силе. С того момента, как мои наставницы убедились в моем превосходстве, мне отвели роль мастера-воина, в своем роде связующее звено между воинами и жрицами. Думаю ты понимаешь, что меня это совершенно не устраивало. Я, как мог, ломал и крушил авторитет Матерей, и взывал к гордости, надеясь помочь жителям Лорайи сбросить это унизительное ярмо. К моему удивлению, мои призывы ни к чему не привели - всех устраивало такое положение. В итоге я плюнул на этих идиотов, моих земляков, и во всеуслышанье объявил, что не признаю над собой власти Старших Матерей, и что если хоть одна из них осмелится мне что-либо приказать, то я отниму у нее жезл власти и распоряжусь им по своему усмотрению, предварительно его раскалив.

Естественно, не прошло и часа, как по приказу Старшей Матери Мальги за мной выслали карательный отряд во главе с ее единственной дочерью, Н'Дьярой. Драки я не помню - это был первый раз, когда я впал в состояние неистового бешенства. Придя в себя, я понял, что стою над пятью изувеченными телами, сжимая в руке огромный боевой молот (хоть убей, не понимаю, где я его взял). Кровь - своя и чужая - покрывала меня с ног до головы. На мне было несколько ран, но, к счастью, ни одна из них не была опасной. Наспех отрезав кисти правых рук у всех убитых мной карательниц, я так быстро, как мог, поспешил убраться прочь от родного города, поклявшись вернуться со знаменем прославленного завоевателя, и насладиться тем, как Мальга, из чьей дочери я сделал отбивную, будет всячески передо мной лебезить.

- А кисти? - с живым интересом спросил Торогар, когда я закончил рассказ.

- Какие кисти? - не понял я.

- Те, что ты отрубил у убитых.

- Я вплел их в волосы.

- Ух ты! - восхищенно присвистнул он, - и долго носил?

- Около года. Потом, когда выбрался из Глубин на поверхность, они очень быстро сгнили, пришлось выкинуть, - с сожалением добавил я.

- Ладно, - он хлопнул меня по плечу, - если ты соберешься духом, вполне возможно, что в твоей роскошной шевелюре появятся мягкие лапки Старшей Матери Мальги. Ведь очень удобно, - он подмигнул мне, - срубать головы, которые перед тобой склонились.

Я расхохотался и Торогар последовал моему примеру.

- Главное при этом не забывать, что не стоит самому склонять голову перед кем бы то ни было, - раздался голос Коргана за моей спиной.

- Корган! - я вскочил на ноги, обуреваемый сильнейшими эмоциями - сейчас от слов наемника зависел исход битвы.

- Задание выполнено, командир, - Корган с улыбкой отсалютовал мне, - кхиргийцы будут здесь через два с половиной часа.

- Как?! - удивленно воскликнул я, - но ведь до заката еще целых...

- Дэл, - негромко, но уверенно прервал меня Торогар, - до заката осталось не более полутора часов.

- Но мне казалось...

Торогар крепко сжал мои плечи и посмотрел в глаза.

- Что с тобой происходит, Дэл? Что с тобой? Клянусь когтями Гронора, ты сейчас похож на заблудившегося детеныша подземной куницы! Если ты не внемлешь моему дружескому совету и не возьмешь себе хотя бы год заслуженного отдыха, я свяжу тебя по рукам и ногам и отвезу на архипелаг Сломанной Сабли, откуда мы не уедем, пока не выпьем весь эль на островах. Кстати, здравствуй, Молния, - он кивнул Коргану, - если бы Дэл сказал мне, что он нанял именно тебя с твоими головорезами, я бы ни на секунду не усомнился в успехе вашей миссии.

- Благодарю, Волк, - наемник улыбнулся и присел, - приятно, что ты, спустя столько лет сохранил столь высокое мнение о моих профессиональных качествах.

- Такое трудно забыть, - проворчал Торогар.

Вот уж не ожидал, что они знакомы. Хотя - почему бы командиру одной из самых прославленных дружин во всех Глубинах не знать одного из самых лучших наемников?

- Ладно, господа. Давайте перейдем к делу. Эдрас! - крикнул я.

Человек стоял метрах в пятидесяти от нас и разговаривал с Нааром и Эргхизом. Услышав мой оклик, он жестом прервал беседу и быстрыми шагами направился к нам. Пока он шел, Корган успел что-то шепнуть на ухо Торогару, а я сделал вид что этого не заметил.

Я было заговорил, но Торогар прервал меня резким жестом.

- Дэл, если не возражаешь, сначала я выскажу свои соображения, а ты при необходимости дополнишь.

Я кивнул, и он продолжил:

- Все отряды получили задание. Я уверен в своих сотниках, ты - в своих. Мои бойцы займут свои позиции через час, раньше это не имеет смысла. Сейчас основная задача - распорядиться ловушками душ.

- Ловушки душ? - Корган удивленно приподнял бровь, - сколько их у вас?

- Три, - ответил я, - нерожденные драконы.

Наемник удивленно присвистнул.

- Итак, - произнес Торогар, - нам нужно разместить их под мостом. Если, конечно, ни у кого не появилось идеи получше.

Я пожал плечами, взглянув на Коргана и Эдраса. С их стороны также не последовало возражений, и Торогар закончил:

- В таком случае, я предлагаю направить отряд инженеров к мосту.

Я кивнул.

- А также неплохо бы определиться, кому выпадет столь высокая честь - отправить кхиргийцев к Гронору, - видя непонимающие взгляды, я добавил: - сломать ключ.

Эдрас отрицательно покачал головой:

- Мне будет не до того, я предпочитаю работать мечом.

- Да и моя зубочистка соскучалась по крови, Дэл, - усмехнулся Торогар, взмахивая своим чудовищным двуручным мечом.

- По поводу меня, как я понимаю, вопросов не возникает, - улыбнулся Корган.

Я притворно нахмурился.

- Значит, среди вас, заядлых рубак, я самый нежный и хрупкий? И моей дубинке не найдется применения на поле боя, так?

Торогар рассмеялся:

- Дэл, безо всякого преувеличения скажу, что одним движением большого пальца правой руки, ты сделаешь больше, чем мы трое вместе. А потом, если ты сочтешь, что твой счет к несчастным кхиргийцам еще не полностью оплачен, никто не помешает тебе проломить пару черепов палицей.

- Ну, только если так, - проворчал я и добавил: - Корган, вам я не даю никакого задания во время боя, действуй на свое усмотрение.

Корган удивленно взглянул на меня и пожал плечами.

- Как скажешь, командир. Постараюсь не подвести...

Торогар хмыкнул.

- А ты вообще когда-нибудь подводил заказчиков, Молния?

Корган широко улыбнулся, и, смеясь, произнес:

- Говорят, все когда-нибудь случается в первый раз.

Солнечный диск медленно исчезал среди равнин, играя полутонами, когда на горизонте появился головной отряд кхиргийской армии. В воздухе витал удушливый запах смерти - приближалась гроза. Братья Волка заняли позицию перед мостом, образовав широкий стальной полукруг, позиции на холмах были утыканы стрелами, как ежи: привычку втыкать стрелы в землю перед собой, мои бойцы переняли у лучников Южного Королевства.

Я стоял, опираясь на свою двуручную палицу, между батареями лучников и резервными отрядами, Торогар спустился к своим воинам и занял место в первом ряду, Эдрас о чем-то говорил с Альдааном и Сайрэ в "коридоре смерти".

Я прошептал короткую молитву богу войны, Гронору. Или мне показалось, или рукоять моей палицы потеплела... На груди тревожно билось живое серебро.

Как я и предполагал, Логар не стал тратить время на попытки наладить переговоры - все произошло очень быстро. Под ливнем стрел, оплачивая кровью каждый шаг, конница Кхирга врезалась в пеший строй Братьев Волка. Врезалась, и... откатилась. Перестроившись в узкий клин, всадники ударили точно в центр полукруга, и, наверное, успели удивиться - почему тяжелые пехотинцы, только что с легкостью отбившие их стремительную атаку, сейчас расступились. Но времени удивляться у них не было - пробив строй Волков, они оказались в тут же захлопнувшемся "коридоре смерти". В это время по мосту неслась легкая пехота.

Все шло по заранее намеченному плану, но что-то было не так, и это не давало мне покоя. Внезапно я понял - в ловушку попало от силы триста конников, а разведчики говорили о тысяче. Это могло означать лишь одно - семь сотен вражеских кавалеристов в данный момент приближаются к нам по нашу сторону реки. С фланга. Если не с тыла.

- Ланар, Тазайо, - крикнул я своим адъютантам, - срочно известите летучие отряды и Торогара - сейчас на нас обрушится львиная доля кхиргийской конницы!

Предупреждать Тсая и Гайра я не стал - они не первый раз в резерве и оба не глухие - уж если Логару вздумается послать конницу в сумерках через лес нам в тыл, то мои ребята не оплошают.

Весь мост был уже усеян трупами и тяжелоранеными - в воздухе постоянно летали тучи стрел. Братья Волка, расправившись с конницей, перестроились волной и отступили метров на пятьдесят, готовясь встретить бегущую на них легкую пехоту Кхирга. С досадой, я отметил, что их строй немного поредел. "Коридор смерти", уничтожив остатки кавалеристов, занял исходную позицию за спинами Братьев.

И тут случилось невероятное. С обоих флангов, как бы материализовавшись из воздуха, на моих лучников набросились по четыреста конников. Не дожидаясь моего приказа, сотники "коридора смерти" и летучие отряды кинулись наперерез вражеским силам, оставляя на передовой тяжелую пехоту Братьев Волка.

- Резерв! - во всю глотку, заглушая шум битвы, заорал я, и одновременно со мной, едва ли не громче, раздался голос Торогара.

- Дэл, сейчас!

Я оглянулся, и увидел, как по мосту, воодушевленные прекращением обстрела и разбитым построением, двинулись тяжелые пехотинцы Кхирга, в то время, как авангард легкой пехоты уже схлестнулся с Братьями. В восхищении глянув на Торогара, который вращал своим мечом с непостижимой скоростью, я сжал мраморный ключик в руке, и, резким движением большого пальца отломал головку.

В первый момент мне показалось, что ничего не произошло, затем я услышал нарастающий гул. Солдаты Кхирга в недоумении застыли на мосту; гул перешел в визг, и в ярчайшей вспышке голубого пламени мост рухнул, унося за собой около восьми сотен вражеских солдат!

С яростным ревом, Торогар со своими бойцами набросился на успевших переправиться пехотинцев. Примерно в это же время из леса выскочили оставленные мной в резерве отряды Гайра и Тсая, и кинулись на помощь лучникам. Слова бессильны передать чувства, которые пробудились во мне, когда я увидел падение моста! У меня возникло желание запеть все известные мне победные песни одновременно! Перехватив палицу поудобнее, я с боевым кличем бросился на подмогу отряду Лерии, преследовавшему кхиргийцев, убегающих в сторону леса. Ураганный ветер - и тот вряд ли мчался бы быстрее меня. Я летел, окрыленный радостью, боевым задором и жаждой убийства. Проломив череп толстому солдату, слегка отставшему от своей группы, я врезался в эту самую группу, непрерывно вращая своей дубиной. Должно быть, страшно я выглядел в тот момент...

Пару раз я почувствовал легкие уколы - должно быть, кто-то достал меня копьем; моя палица с хрустом вошла в чью то грудь, и краем глаза я заметил бегущего мне на подмогу Эдраса. В тот же миг у меня потемнело в глазах и перехватило дыхание, мгновение я пытался удержать равновесие, затем начал тяжело падать на бок.

"Надо же, - удивленно пронеслось в голове, - и не заметил, как меня ранили..."

И наступила пустота.

Тёмно-серая, клубящаяся мгла окружала меня со всех сторон. Место, где отсутствует смысл слова "где". Я лежал (летел? плыл?) в этом клубящемся "ничто".

Что со мной? Я умер?

- Еще нет, - раздался голос ниоткуда.

- Где я? - спросил я вслух, удивившись необычному звучанию своего голоса в пустоте.

- Телесно - на поле боя, а дух твой находится на пределе бытия.

Великолепно, Тьма меня возьми.

- Кто ты?

Раздался печальный смех, затем голос ответил:

- Гронор, бог войны и воинов.

У меня, если так можно выразиться, перехватило дыхание. Гронор, бог, которого я всегда почитал более других... Но, по нашим поверьям, воины встречались с ним только после смерти, а он сказал, что я еще не умер.

Внезапно, клубящаяся мгла исчезла, и я увидел себя, лежащим на полу огромного зала, стены которого были обвешаны мыслимым и немыслимым оружием, а пол, местами, залит кровью. Передо мной на широком стальном кресле, покрытом шкурой медведя, сидел Гронор, такой, каким его изобразил один сумасшедший жрец. Это, кстати, было единственное и не ставшее каноническим изображение сурового бога войны.

Я поднялся с пола и поклонился покровителю воинов. Гронор кивнул мне в ответ, встал со своего трона, и подошел ко мне. Его рука опустилась мне на плечо, и он заговорил:

- Несомненно, у тебя ко мне много вопросов. Попробую угадать некоторые из них, и поподробнее ответить. Наверное, тебя интересует, как ты здесь очутился, и суждено ли тебе вернуться в мир живых, так?

Я сдержанно кивнул.

Гронор, вздохнув, продолжил:

- Ты принял яд, и сейчас твое тело находится в состоянии, близком к смерти. Твое сердце бьется всего десять раз в минуту.

Яд??? Я застыл, не в силах пошевелиться. Трудно описать, что я чувствовал в тот момент.

- Если быть точным, - добавил мой собеседник, - то не совсем яд, скорее зелье, вызывающее длительный сон, почти неотличимый от смерти. А дух твой я смог призвать в свои чертоги исключительно благодаря амулету, который тебе дала Лерия. Зелье, как ты, наверное уже догадался, тебе дал Эдрас. Вспомни вино, которым он угостил вас на совете.

Наверное, это не совсем правильно - ругаться в присутствие бога, но я разразился такой площадной бранью в адрес этого низкого предателя Эдраса, что, услышав мой монолог, любой пират с архипелага Сломанной Сабли внимал бы мне в немом восхищении.

Гронор, подняв руку, прервал моё словоизлияние.

- Не торопись его осуждать, Дэл. Выслушав всю историю, ты поймешь, что его вины в этом нет. Как ты думаешь, кто жаждет твоего пленение, или, на худой конец, смерти?

Я рассмеялся.

- Легче перечислить тех, кто этого не жаждет.

Бог улыбнулся.

- Я не имею в виду жителей Кхирга.

Я удивленно приподнял бровь. Гронор с легким сочувствием покачал головой.

- Видимо, долгие годы войны отучили тебя мыслить логически. Смотри - тебя схватили в тот момент, когда исход битвы - да что там битвы, войны! - был фактически предрешен. Так?

Я, подумав, согласился.

- Значит, тот, кто за тобой охотился, не был заинтересован в поражении твоей армии и победе Кхирга - ведь иначе, тебя схватили бы намного раньше, верно?

Я опять кивнул.

- Значит, есть кто-то, кому выгодна победа над королевством в целом, но не ты, в качестве победителя. И кто бы это мог быть?

В моей голове, наконец-то оформился ответ, мысленно я трижды проклял себя за непроходимую тупость, и спокойным, ровным голосом произнес:

- Старшая Мать Мальга.

Гронор печально кивнул. У меня уже не было сил повторить поток ругательств.

- И этот выродок предал меня, после того, как я спас ему жизнь? Предал ради... ради чего? Золото? Власть? Чего, Тьма меня возьми, она ему наобещала? - мой голос сорвался на крик.

Бог вздохнул.

- Все не так просто, Дэл. Это очень длинная и сложная история, но я постараюсь тебе объяснить. Еще до своего рождения ты был посвящен мне. Посвящен или предназначен - это неважно, даже мы, боги, не разобрались до конца в том, какие силы и почему предназначают нам кого-либо из смертных. Важно то, что ты, равно как и все другие, посвященные мне, коих, кстати, не так уж много, с рождения наделены частицей моей силы. Вот почему, собственно, ты родился фактически великаном по сравнению со своими сородичами. Кстати, Эдрас тоже один из посвященных мне. Мы, боги, ничего не требуем от посвященных нам - разве что, иногда обращаемся с просьбой: само ваше существование приносит нам славу. Скажи, разве ты никогда не замечал восторженных взглядов малышни на свою мускулистую фигуру? А ведь многие из них после этого, и именно благодаря этому, стали воинами - и теперь почитают меня, - Гронор ухмыльнулся.

Я был слишком удивлен и озадачен, чтобы что-либо спрашивать.

- Но, к сожалению, я не самый старший и не самый могущественный из правящих ныне богов. И, наверное, не самый тщеславный, - бог нахмурился, - скажи, Дэл, а что бы ты сделал с культом Мэлиэ, Дарящей-и-Забирающей, вернувшись в Лорайю?

- Половину Старших Матерей, включая Мальгу, я отправил бы в чертоги их хозяйки, а остальных распродал бы по борделям. А с самим культом богини... - я призадумался, - да ничего, наверное. Пусть молятся ей, если хотят. Но власть жриц бы закончилась с моим там появлением.

Бог кивнул.

- Вот именно. А что есть, по-твоему, власть бога над смертными, как не власть над ними его культа и жрецов?

Я немного опешил.

- То есть, ты хочешь сказать, что я представлял угрозу для хозяйки Жизни и Смерти??

- Не совсем, - Гронор сморщился, - не то, что бы именно угрозу, но своими действиями ты бы отвесил ей здоровый щелчок по носу.

Я расхохотался от столь неожиданного сравнения.

- Так, ну ладно, допустим, что Мэлиэ действительно на меня обиделась, но при чем тут Эдрас, тем более, если он один из посвященных тебе?

Бог отвел взгляд.

- А вот тут действительно нехорошо получилось. Не буду вдаваться в подробности политических игр богов, но суть такова, что мне пришлось уступить богине в требовании отдать ей власть над его сущностью...

- Как это? - не понял я.

- А вот так, - неожиданно разозлился Гронор, - пришлось и все. Если вкратце, то случилось примерно следующее: Мальга, державшая тебя под наблюдением с момента твоего возвращения в Нижний Мир, не будучи дурой, поняла чем ей грозит твое возвращение во владения Старших Матерей, а тем более в Лорайю. Запаниковав, она собрала всех влиятельных жриц Мэлиэ со всех ваших долбаных Глубин, подробно обрисовала им ситуацию, связанную с тобой, и заразила их своей паникой. Тогда все скопище жриц под крики умирающих жертв дружно вознесло молитву своей госпоже. Если бы они просто помолились, Мэлиэ могла бы проигнорировать их вопли, но многие жрицы добровольно легли на алтарь в качестве жертв, чтобы просить богиню о помощи, уже будучи в её чертогах, и ей пришлось уступить.

Я присвистнул. Никогда бы не подумал, что эти чопорные жрицы способны на самопожертвование.

Помолчав несколько мгновений, бог продолжил:

- Не буду вдаваться в подробности и просто скажу, что у меня был небольшой должок к Мэлиэ, и когда она обратилась ко мне с просьбой отдать ей Эдраса, мне пришлось уступить - она все еще сильнее меня, кстати, во многом благодаря этим самым помешанным жрицам. Я знал, зачем ей нужен Эдрас, но я, поглоти меня Тьма, - Гронор со страшной силой ударил кулаком по своему трону, - и предположить не мог, что он использует в качестве оружия яд! Дэл, - с неожиданно любопытной интонацией спросил он, - вот скажи мне - тебе пришло бы в голову отравить своего злейшего врага? Подсыпать ему в вино яд и выпить за его здоровье, изображая преданнейшую дружбу?

Я возмущенно отверг это оскорбительное предположение.

- Вот именно! Да ни один из посвященных мне бы на такое не пошел! Ни один! Я надеялся, я предполагал, что он вызовет тебя на поединок. В крайнем случае, нападет из-за угла, но яд?!

Прошло несколько секунд, прежде, чем бог обрел контроль над собой.

- В общем, Дэл, дерьмово это всё получилось, - Гронор с досадой отвернулся.

Я подавил кипевшие во мне чувства, и тихо спросил:

- Что со мной будет?

Бог, не поворачивая головы, ответил:

- Тебя отвезут к Мальге.

- Я обречен?

- Не знаю, Дэл, - голос прозвучал очень тихо и даже как будто виновато, - не знаю. Я бог, а не предсказатель.

Несколько минут я молча разглядывал зал. Наконец, Гронор нарушил молчание:

- Дэл, я постараюсь помочь тебе, чем смогу. Я всегда ценил тебя, как одного из лучших воинов на этом континенте.

Я улыбнулся. Всегда приятно слышать комплименты, особенно если ты согласен с ними. Особенно, если они исходят от бога...

- Кстати, - вдруг оживился я, - чем закончилась битва?

- А ты как думаешь? - прищурившись спросил покровитель воинов.

Я задумался, вспоминая свои последние наблюдения.

- Я думаю, вся конница, включая ту часть, что обрушилась с флангов, полегла, - я вопросительно взглянул на Гронора, и, дождавшись его кивка, продолжил, - уничтожена также вся легкая пехота Кхирга, та часть их тяжелой пехоты, что успела переправиться и больше половины тех, под кем обрушился мост. Возможно, под стрелами погибло около двухсот их лучников. А с нашей стороны, пожалуй, около ста Братьев Волка, ну и по пятнадцать-двадцать бойцов из каждой моей сотни. Может быть, немного сильнее пострадали лучники, по которым ударила кавалерия. Итого, мы уничтожили больше половины их армии, и обратили в бегство оставшуюся часть, потеряв при этом, - я на несколько секунд призадумался, - около трехсот пятидесяти бойцов.

- Великолепно, - выдохнул Гронор, - не зря я тебя похвалил. Ты почти не ошибся. Но ты не учел одной маленькой детали, - он пристально посмотрел на меня.

- Клинки! - почти сразу сообразил я, - я не видел их с самого начала сражения!

- Вот именно. И как ты думаешь, чем они занимались?

- Ну уж вряд ли играли в карты на раздевание, - я рассмеялся.

- Дождавшись атаки конницы, Корган со своим отрядом переправился на вражеский берег, и раньше, чем кхиргийцы успели опомниться, перерезал весь офицерский состав, включая Логара. Ну, плюс к тому, они прошлись через строй лучников.

М-да. Не зная, что сказать, я промолчал. Я всегда верил в Коргана.

Бог пристально взглянул на меня, как будто ожидал вопроса, и я решился спросить:

- Неужели, я так и не смогу отомстить предателю? Знаю, - добавил я, - его разум был порабощен, но все же...

Гронор невесело улыбнулся.

- Дэл, как только Эдрас выполнил поручение Мэлиэ, его настоящее "я" вернулось к нему. Как только колесница, умчавшая тебя в сторону Вэнт Дритгхиз, скрылась из виду, он осознал, что сотворил. Превозмогая усталость - он нес тебя на спине пятнадцать километров - он бросился назад, чтобы рассказать твоим друзьям, что ты в беде.

На секунду бог задумался, затем добавил:

- А потом он бросился на свой меч.

Я сглотнул. С одной стороны, Эдрас умер тем самым воином, что семь лет назад принес мне клятву верности, с другой стороны, его поступок лишил меня возможности перегрызть глотку предателю.

- Странно, что Лерия не разорвала его в клочья сразу же, когда он вернулся, - я разочарованно пожал плечами.

- Вот именно это, как раз, и не странно, - усмехнулся Гронор, - именно она и поняла, что он опять стал самим собой. И именно она, - тихо добавил он, - возглавила погоню.

Я вздрогнул. Это чистейшей воды безумие. Даже если все мои бойцы, с солдатами Торогара в придачу, ворвутся в Лорайю, скорее всего им дадут достойный отпор.

- Лерия, - прошептал я, - зачем?..

Бог пристально взглянул мне в глаза.

- Ты очень талантливый тактик и великолепный боец, Дэл, но иногда ты поражаешь меня своей непроходимой тупостью. Будущий лорд Нижнего Мира, прославленный герой, разграбивший все богатства Кхирга. И — по иронии судьбы — холост. Интересно, зачем же бросилась его спасать отважная сотница, восхищающаяся своим командиром? Даже не подозреваю.

Внезапно, я почувствовал, что теряю материальность.

Гронор, с отчаянием в глазах, сжал мое полупрозрачное плечо.

- Они догадались снять с тебя амулет... Дэл, к сожалению мы не можем напрямую вмешиваться в судьбы смертных, но я постараюсь тебе помочь, - он схватил мою руку и крепко пожал её, - постарайся выпутаться. Мне жаль, что всё так сложилось. До встречи!

Зал вокруг меня задрожал, утратил краски и звуки, и исчез.

Я очнулся от резкой боли в левом плече, и моему затуманенному взору предстала ритуальная зала храма Мэлиэ, Дарящей-и-Забирающей, владычицы Жизни и Смерти. Прямо передо мной, широко улыбаясь, стояла Старшая Мать Мальга.

Слов не требовалось - все было понятно и так. В левой руке жрицы был раскаленный жезл власти — кусок обсидиана с локоть длиной, с одной стороны открытая ладонь, с другой — сжатый кулак, - что напомнило мне мое обещание, данное за пару часов до побега из Лорайи... Я висел в полуметре над землей, привязанный кожанными ремнями к стальной решетке. Оценив толщину ремней, я окончательно убедился в том, что мне не вырваться. Смерть и даже пытки не могли напугать того, кто, подобно мне, прошел через десятилетия наемничества, повидал всю грязь и боль обоих миров - Нижнего и Верхнего; того, кто отдавал приказ сжечь город, все население которого было заперто внутри. Но в правой руке жрицы я увидел нечто другое.

Небольшой, идеально ограненный шерл.

"Нет, нет, только не это! Лучше трижды смерть, чем вечное заточение в ловушке души, в этом проклятом камне!"

Мальга великолепно умела читать мысли по глазам... Со злорадной ухмылкой, она, тонким ритуальным кинжалом, сделала несколько надрезов на моем торсе, и медленно, величественной походкой, вышла из залы, оставив меня под присмотром нескольких младших жриц.

Я медленно умирал - кровь из надрезов, не сворачиваясь, медленно стекала по моему телу. Передо мной, покачиваясь в глубоком трансе, стояла Старшая Мать Мальга, держа на вытянутых вперед ладонях камень, в котором моей душе предстояло провести оставшуюся часть вечности.

О боги, как я мечтал о настоящей смерти! Нет, даже не просто о смерти - о прекращении существования. Да хоть о перевоплощении в дождевого червя! Я предпочел бы все, что угодно заточению в камне. И одновременно я с отчаянием смотрел на каждую каплю крови, вытекающую из надрезов, ибо она приближала меня к моему року.

Кап - падает кровь с ноги на пол, и я вспоминаю, как долгое время жил в Южном Королевстве, приводя в ужас жителей глухоманья.

Кап - и я снова переживаю захватывающий дух полет над пиратским кораблем.

Кап - и я вновь отчаянно сражаюсь над телом Яхмы.

Кап - и над моей головой опять с ревом проносится огненный шар, опаляя волосы.

Кап - и я возвращаюсь к реальности, к багрово-серым стенам ритуальной залы храма Мэлиэ.

Надо мной, хлопая крыльями, пролетела чайка, обдав лицо свежим морским воздухом; подземная куница, смешно выставив мордочку с белесыми подслеповатыми глазами, юркнула обратно в свою нору. Запах горящей смолы немного нарушал идиллию, но его компенсировало приятное журчание ручейка. Звук падающего камня напомнил о том, что в этих местах не следует пренебрегать опасностью внезапного обвала, хотя я был уверен, что серьезного обвала не будет - ведь солнце только что взошло, и барханы еще не успели как следует нагреться. Правда, немного настораживал звон металла - разве монетка, выпавшая на мостовую, может так долго подпрыгивать? Кто-то настойчиво звал меня по имени и я открыл глаза.

Перед глазами все плыло, но я различил женскую фигуру с обломком стрелы в боку и бессильно повисшей левой рукой, которая длинным мечом отбивалась от трех жриц. За её спиной шла отчаянная драка.

Лерия!

Взмах меча - и одна из жриц падает с рассеченной шеей. Свист - и Лерия вскрикивает, обожженная ударом раскаленной плети. Что-то грохает вдалеке, слышны крики. Так хочется вновь закрыть глаза, и под равномерное капанье увидеть красочные сны, но я вижу перед глазами Старшую Мать Мальгу!

- Дэл! - срывающийся на визг голос Лерии.

Она отпрыгивает в сторону от очередного взмаха плети, и, непостижимым образом, в её руке оказывается длинный кинжал. Взмах - и я отдаленно чувствую боль в правом запястье. На мгновенье разум проясняется, и, повернув голову, я вижу кинжал, застрявший между прутьев решетки. Ремень, сдерживавший мою правую руку почти перерезан! Рывок - и рука свободна.

- Прощай! - протяжный крик в другом конце залы, и я вижу, как медленно падает на пол женская фигура...

Последняя из уцелевших жриц, зажимая левой рукой рану в боку, с торжествующей улыбкой на искаженном злобой лице, движется ко мне.

От меня до Мальги - вытянутая рука. Все правильно, камень должен почти касаться моего тела в момент смерти. У меня хватит времени на два удара. Сил - на один.

Медленно, сосредоточенно, я извлек кинжал, застрявший в решетке. Собрав все силы я ударил, метясь в горло Старшей Матери. Я увидел этот удар со всех ракурсов - даже изнутри кинжала. И я промахнулся.

Но одновременно с моей рукой, в нескольких сантиметрах от нее, двигалась серая, полупрозрачная рука, сжимавшая такой же кинжал. Она - попала.

Перед моим гаснущим взглядом, издавая булькающие звуки, Старшая Мать медленным, плавным движением склонилась передо мной, постояв мгновение опустилась на колени, зажимая горло, затем тяжело рухнула к моим ногам.

Собрав последние искры гаснущего разума, я восторжествовал - победа свершилась.

Читать эпилог

Вернуться к оглавлению

В данный сборник вошли стихи, сказки и рассказы, написанные Вашим покорным слугой примерно с 1998 по 2013 год.

Должен признаться, ранние произведения кардинально отличаются от более поздних своей незамутненностью.

Что поделать, все мы взрослеем и черствеем.

Надеюсь, вам понравится хоть что-то из всей этой кипы бесполезной писанины :)

Приятного чтения!

Данный сборник содержит все креативы, вышедшие из-под пера (и клавиш) Моредхела.

Огромная просьба: если я Вам когда-то посвящал рассказ, сказку или стих, которые не вошли в данный сборник, но Вы считаете этот креатив достойным - пожалуйста, известите меня об этом по адресу [email protected]

Заранее премного благодарен!

Хотя автор и не придерживается мнения о том, что информацию, преподносимую несовершеннолетним стоит каким-то образом ограничивать, законодательство Российской Федерации обязывает меня спросить: достигли ли Вы совершеннолетия?

Да, я достиг(ла) совершеннолетия и моя психика достаточно крепка, чтобы наличие в тексте обсценной лексики, сцен насилия и секса не вызвали у меня психологическую травму.

Нет, я не достиг(ла) совершеннолетия.

Да, я достиг(ла) совершеннолетия, но вышеупомянуте вещи мне отвратительны, так что давайте-ка без них.

Город пал. Защитники сломлены.

Над руинами ветер стонет лишь.

Сиплым карканьем черные вороны

Собирают друзей на пиршество.

Чем, о Боги, мы вас прогневали?

Или вам до нас просто дела нет?

У дверей храма снежно-белого

Пали жрицы, истыканы стрелами.

Может, музы сейчас в забвении?

Или мы их неправильно поняли?

Но сгорали наши творения,

Умирали творцы в агонии.

Смолкла песня, клинком обрублена,

Лютня в стену — звуком прощальным...

Так за что, за что же мы сгублены?..

Где мы были — теперь молчание.

Белый вереск цветет над курганами,

Призывает ветер к отмщению,

Тучи по небу — сочные, пьяные...

Да падет на нас дождь забвением.

Вернуться к оглавлению

Послушай мой рассказ, рожденный. Быть может, ты осудишь меня, скажешь, что я был не прав, потому, что тебя так воспитали твои родители и наставники. А меня некому было воспитывать. У меня не было родителей. Я — Перворожденный.

Возможно, когда-нибудь будут говорить: «Все это неправда, не было никаких Перворожденных». Но подумай — если в землю не бросить зерно, то разве взойдет колос, чтобы можно было собрать с него зерна для нового посева? Весь Звездный Народ — потомки Перворожденных, а нас было не так уж много.

Мы видели, как Боги творят Мир. И, быть может, они продолжают творить его и по сей день, но сейчас это не так заметно, ибо в Мире осталось слишком мало Пустоты. Так мало, что вы, рожденные, скорее всего, никогда с нею не сталкивались. Какое же это странное и чарующее ощущение — в очередной раз, идя по знакомой тропе, заметить далеко впереди высокую гору, точно зная, что вчера ее там не было. «А что же там было?», — спросите вы. Не уверен, что вы меня поймете, но все же попытаюсь объяснить... вчера не было никакого «там». Была просто Пустота, которую нельзя увидеть, услышать или потрогать и которую Боги заполнили еще одним маленьким кусочком этого огромного Мира.

Итак, мое имя — Мэлион. Перворожденный Мэлион. Не знаю, кто, когда и почему дал мне это имя. Я пробудился с этим именем на устах, зная, что оно — мое. На языке Звездного Народа мое имя означает «Дитя Любви», но мало во мне любви, и не было у меня детства. Вместе со мной пробудились еще три сотни Перворожденных, и не было среди нас таких, кто был бы сильно схож с другими.

Одни нашли свое призвание в охоте, других больше привлекали целебные травы, третьи чувствовали в себе силу Магии. Юный Мир вокруг

нас менялся с каждым днем, а вместе с ним менялись и мы. Мы постигали его тайны и становились его частью.

Шли годы — ночь сменяла день, лето падало в осень, и с каждым мгновением мы становились старше и опытнее. Шалаши перерастали в землянки, землянки превращались в дома, каменные орудия сменялись металлическими. Нас становилось все больше, и уже не одно, а восемь поселений нашего Народа расположились в лесу Эландрил. У каждого племени появились свои обычаи и традиции, и у каждого — свой вождь. Я жил неподалеку от селения, в котором правил Эленгор Высокий, но не было надо мной ни вождя, ни Бога, и не подчинялся я никому, кроме зова моего сердца. Вам, наверное, интересно, чем я занимался — ведь я рассказывал вам об охотниках, целителях, магах... Я был воином. Первый выкованный из стали меч принадлежал мне.

Я осознал свое призвание примерно через три года после пробуждения, когда, после одной долгой и трудной борьбы, я наконец свернул шею твари, пригнувшей мне на спину, когда я, простите... ну да неважно. Тогда я решил заняться уничтожением родственников этой «милой» зверюшки и им подобных.

Мое тело постепенно покрывалось причудливой паутиной шрамов, но вместе с болью приходила сила и опыт. Ни один шорох не ускользал теперь от моих чутких заостренных ушей, ни одно малейшее движение не оставалось незамеченным для моего взора. Даже раны стали теперь заживать быстрее. Хотя, быть может, это мне только казалось из-за того, что меня теперь ранили значительно реже. Я уничтожал монстров с неимоверной скоростью, но на их места приходили такие же, или еще хуже. Временами я покидал свое прекрасно защищенное убежище в лесу, и выбирался в селение, где, к слову сказать, меня встречали достаточно неприветливо. Им, видите ли, не нравилась моя «кровожадность». Глупцы!

Им никогда не приходило в головы, что, если бы каждая тварь, убитая мною, съедала бы в год хотя бы одного из их селения, бедные зверюшки вымерли бы с голоду еще много лет назад. А они, твари, к слову сказать, еще и размножаться умеют.

Племя Эленгора меня побаивалось, недолюбливало и старалось не трогать. Ну и ладно, мне до их благодарности-то, собственно, дела не было, поскольку я уничтожал тварей из соображений несколько иных, нежели спасения скопища недальновидных сородичей. Так что я старался лишний раз у них не появляться, чтобы не спровоцировать ненужный ни им, ни мне конфликт. Хотя все же изредка я заходил, чтобы обменять накопившиеся у меня выделанные шкуры на кованые изделия — топор, меч (как я уже говорил, первый стальной меч принадлежал мне), шлем и многие другие товары местных кузнецов. При помощи топора и молота я вскоре превратил свое лесное жилище в настоящую неприступную крепость: времени у меня было хоть отбавляй, силы не меньше, а вот попытки моих лесных любимцев пробраться ко мне в гости могли когда-нибудь увенчаться успехом. Как говорится, жить захочешь — и не на такое пойдешь. А жить мне хотелось.

Временами у меня появлялось желание уйти из этих мест на несколько лет, побродить по миру, а затем, вернувшись, узреть толпы вредных животных и остатки Звездного Народа... причем остатки будут только в том случае, если эти болваны вовремя сообразят, с какой стороны надо браться за меч, и выйдут-таки на большую охоту. Но, видимо, я был слишком добрым, или, может быть, слишком ленивым, и потому остался.

Чего я никак не мог понять в поведении моих сородичей, так это того, почему они, такие дружные, добрые и хорошие, не объединят свои маленькие селения в одно большое и не обнесут его каменной стеной? Ведь так значительно легче обороняться... Ну, ладно, допустим, что, благодаря мне, племя Эленгора до сих пор по-настоящему не столкнулось с серьезной опасностью — большинство тварей было уничтожено, а остатки оных в значительной мере утратили свою храбрость в нападении на двуногих и вряд ли осмелились бы напасть даже на троих взрослых мужчин, а меньше чем по трое мои сородичи, как правило, по лесу не ходили. Ну, ладно, эти жили под моим крылышком и радовались. А остальные? Или твари водились только здесь? Или в каждом поселении был свой Мэлион? Куча вопросов, и ни одного ответа. Впрочем, свою безопасность я себе обеспечил, а остальным я не нянька.

Однажды вечером, когда я отсыпался после хорошей охоты, стоившей мне сломанного ребра, меня разбудил громкий визг. Проснувшись, я выругался, вооружился и пошел наказывать нарушителей моего покоя. Добежав до огромного дуба, я увидел прижавшуюся к нему девушку лет двадцати, из последних сил отбивавшуюся от довольно крупного монстра. Уж не знаю, какое желание взяло во мне верх — помочь сородичу или убить еще одну тварь, — но я метнул пилум. Целился я в голову, но попал в шею, что, в общем-то, тоже не так уж плохо. Как раз во время моего броска тварь полоснула девушку когтем от шеи до печени. Подбежав, я убедился, что артерии не задеты, но если ей срочно не помочь, девушка быстро истечет кровью.

Не знаю, что вы подумаете, но, чтобы обработать такую рану, мне было необходимо разорвать на ней платье. У меня перехватило дух — я никогда не видел столь совершенного женского тела. Я откинул пропитанные кровью волосы с ее лица, и узнал... Лариэль, дочь Эленгора Высокого. Приплыли. Не теряя времени, я аккуратно перенес ее к своему убежищу, промыл рану и наложил на нее повязку с мазью из целебных трав, не раз спасавших мне жизнь. Лишь после этого я смог спокойно вздохнуть и выругаться.

«Интересно, что ее понесло в лес, одну, да еще и после заката Солнца? — подумал я, — Или... не совсем уж одну? Ну конечно же, она стояла возле огромного дуба — наверняка у нее там было назначено свидание». Не знаю, почему, но это меня немного разозлило.

Затем я взглянул на нее, и понял причину столь внезапно посетившего меня приступа злости — я просто влюбился в нее. Малышка Лариэль! Я даже помнил, какую замечательную пирушку закатил Эленгор по поводу ее рождения. Я случайно оказался рядом, так мне, несмотря на мою чуждость, даже чашу вина поднесли...

«Как же быстро летит время... — подумал я, — всего-то двадцать с небольшим лет назад я пил вино за твое рождение, а теперь ты тяжело раненая лежишь без сознания на моем ложе, а я сижу рядом и смотрю на тебя влюбленными глазами, очарованный твоей красотой».

Шло время, она постепенно выздоравливала и все чаще приходила в сознание. Я кормил ее, поил теплым бульоном и отварами из трав, менял ей повязки, сидел возле нее, словом, заботился о ней, как мог. Она, по всей видимости, принимала меня за целителя из соседнего селения, так как не проявляла никаких признаков страха или отчуждения. Когда я убедился в том, что процесс выздоровления окончательно наладился и даже целители племени Эленгора не смогут ничего испортить, я сшил ей одежду из шкур, напоил сонными травами и, едва взошла Луна, понес ее к дому ее отца. Уложив ее на лавке возле дома, я постучал в дверь, и тихо удалился в лес.

Три долгих месяца провел я в одиночестве, вдруг ставшем для меня таким тяжким. Наконец, решившись, я облачился в лучшие одежды и направился к вождю Звездного Народа, Эленгору Высокому.

Я подошел к высокой дубовой двери, украшенной красивой резьбой и серебряным плетением, и, помедлив несколько секунд, громко постучал. За дверью раздались уверенные, громкие шаги, я услышал звук отодвигающейся задвижки, и передо мной предстал вождь.

— Ярких Звезд твоему дому, Эленгор.

Вождь нахмурился:

— Привет и тебе, Мэлион. Что привело тебя ко мне?

— Как здоровье твоей дочери, вождь?

Эленгор, тяжело вздохнув, ответил:

— Рана была тяжелая... наши целители сумели отвести от нее опасность, но, боюсь, этот ужасный шрам... Но постой! — вдруг воскликнул он, — Почему ты спрашиваешь об этом?! Что тебе за дело до здоровья моей дочери?

Я ухмыльнулся:

— Хотел услышать от тебя комплимент в адрес моих способностей целителя.

Вождь широко раскрыл глаза от удивления.

— Так это... это ты... тебя... — вымолвил он.

— Я. Меня, — произнес я. — Можешь не благодарить. Я пришел не за благодарностями.

— А за чем? — Эленгор, казалось, перестал что-либо понимать.

— Ну, во-первых, осведомиться о ее здоровье, — несколько секунд я молчал, собираясь духом, затем на одном дыхании выпалил, — а во-вторых, я хочу просить ее в жены.

За время нашей беседы на лице вождя отразилась удивительная гамма эмоций: настороженность сменилась удивлением, удивление — растерянностью, к растерянности добавилась благодарность, затем — полнейшее непонимание... и под конец — взрыв возмущения. Мне тогда показалось, что если бы земная твердь разверзлась прямо у его ног, он был бы менее шокирован. Когда, наконец, к нему вернулась способность говорить, он воспользовался ею в полной мере, наверстывая упущенное время:

— Да как ты смеешь?! — заорал он, покраснев от гнева, — Ты... ты...

— Я. Ты что-то имеешь против меня, вождь? — я сжал кулаки.

— Ты, мясник, чьи руки по локоть залиты кровью; ты, хищник, который и дня не может прожить, не убивая; ты, зверь, живущий в своем грязном логове, смеешь просить руки моей дочери?! — Эленгор слегка снизил голос, но, видимо, решил высказать мне то, что обо мне думают во всем поселении.

— Я, воин, который на протяжении нескольких десятилетий спасает ваше жалкое пристанище от полного искоренения; я, охотник, который спас твою дочь от верной гибели; я, целитель, который вылечил ее смертельную рану, прошу ее руки, — мне кажется, в моих глазах полыхал огонь, а в голосе звучала сталь.

— Убирайся.

— Ты отказываешь мне, вождь?

— А ты в этом сомневался?!

— Я надеялся на твое благоразумие.

Эленгор расхохотался.

— Благоразумие? Благоразумие в том, чтобы отдать мою единственную дочь на растерзание такому, как ты? Да ты еще хуже той твари, от которой ты ее спас, если ты не лжешь. Убирайся, а не то мы вышвырнем тебя. А в знак благодарности... — вождь сорвал с пальца перстень и швырнул его мне под ноги, — забирай. И запомни, если ты еще хоть раз покажешься в моем поселении — тебе не жить.

От ярости у меня потемнело в глазах. В моем взоре отражался перстень, брошенный мне как плата. В моих ушах, раздирая барабанные перепонки, бились угрозы вождя. Не говоря ни слова, я развернулся и побежал в лес.

«Вы отвергли меня, сородичи. Ты оскорбил меня, вождь. Ты отвернулась от меня, красавица Лариэль, иначе твой отец не посмел бы так разговаривать со мной. Вы предали меня. А я уничтожу вас. Вы видите меня зверем — я стану им».

У меня появилась своя Стая. Я вел тех зверей, что раньше были моими врагами, к тем, кого я раньше считал своими сородичами. Это было в день Воды, когда все женщины и молодняк, не достигший двадцати шести лет, собирался на Большом озере и устраивал гуляния. Я знал, откуда легче всего проникнуть в селение. Я шел на свой Бой.

Битва длилась недолго, они почти не оборонялись. Мы пронеслись по селению, как ураган, уничтожая все живое на своем пути. Наконец, я добежал до дома Эленгора. Как бы ни была крепка дубовая дверь, мой меч и мои мышцы оказались крепче. Когда я ворвался в дом, он стоял посреди гостиной с тяжелым копьем в руке.

— Вот мы и встретились снова, вождь, — прорычал я.

И затем я ударил. Эленгор неумело вскинул вверх руку с копьем в последней жалкой попытке защититься. Но он не умел драться. Я — умел.

Сняв факел со стены, я поджег его дом, а также все дома неподалеку.

Стая, похватав добычу, устремилась обратно в лес. Я постоял еще некоторое время, любуясь пламенем, а затем ушел. Я не заходил в свое убежище, оно больше не было моим. Я просто шел, куда глядели глаза, и вот теперь я дошел до вас, и вы услышали мою историю. Исповедь братоубийцы. А теперь — судите.

Вернуться к оглавлению

Кольца Змея мраком хладным

Обвивают маму-землю.

Тьма сгущается над нами:

Верно, скоро быть знаменью,

О конце простого мира,

Где царит тупая праздность,

Где добро в почете словом,

А на деле гниль и мерзость.

Яд змеиный - лишь лекарство,

Чтобы залечить проклятье,

Что над нами нависает

За отступничество веры.

Пусть Темнейший в год мятежный

Нас одарит вдохновеньем,

Даст нам мудрость взять ту силу,

Чтобы победить сонливость

И воспрять, ломая цепи,

Выпрямить хребет болезный

И сказать "Я, человече!"

Вопреки рабам господним.

Вернуться к оглавлению

В крайне северных просторах,

Там, где дрищет снег с небес,

Небо подпирают горы,

А под ними - жуткий лес.

Сколько в том лесу печалей -

Не сочтёт и сам Евклид.

Но хужей всего - Мочалин.

Пограничник-инвалид.

Кто, зачем и как удумал

Засадать его в тот лес?

Лучше б он в утробе умер,

Отмороженный балбес!

На его вооруженье

В тех заснеженных лесах

Состоят, уж вы поверьте,

Просто чудо-чудеса:

Спит он в юрте на колесах,

Днем он тундру бороздит

На олене низкорослом.

Доморощенный джигит!

Ух, подонок колорадский,

Как его Земля несёт?

Он содержит овцематку

И сжирает весь окот!

Но ведь это все - цветочки,

Есть и ягодка одна.

У Мочалина есть дочка,

Что людей лишает сна.

С одного лишь только взгляда

На её прекрасный лик

Ждёт расплата за усладу:

Энурез и нервный тик.

А у дочки, как в матрешке,

Есть и вовсе дар небес:

Uber-няшный ололошка,

Полосатый сучкорез.

Как в тайге увидит сучку -

Разбегайтесь, не сдержать.

Мчится как кобель на случку,

Но ни разу не сношать.

Ту несчастную деваху

Пригвоздит енот к сосне,

Разорвёт на ней рубаху

И отправит к Сатане.

По тайге не шляйтесь, дрАже,

Даже если вы кобель.

Вдруг енот улыбку вашу

Примет за другую щель...

Вернуться к оглавлению

Жарким весенним летом

Жрите люди галеты.

Оно для вкуса полезно,

И для здоровья вкусно.

Так что вкушайте люди

Эту еду с капустой.

Капуста - вообще объеденье,

Жрите её в салате

Средь овощей и пельменей,

А особенно во шпинате.

Шпинат - классная штука.

Заменяет он людям мясо.

Жрите его с луком,

Запивайте его квасом.

Квас - напиток здоровья!

Обидно, кода его мало...

Он хорош с молоком коровьим,

А оно бесподобно с салом.

Сало! Мечта поэта...

Я б его съел большую бандурочку.

Оно вкусно и так, и этак,

А особенно с соленым огурчиком.

Огурчик! Хрустящий, соленый...

Само по себе гениально.

Красивый, округлый, зеленый,

И с водочкой он идеален.

Водка! Вода живая...

Лучше её - нету.

Ну а если ты пить не желаешь,

То сиди ты и жри ты галеты.

Вернуться к оглавлению

Посреди Геспагората к небу рвутся горы Кзинта: величавые, седые, нависают над землею, тенью заслонив равнину. Сотрясая камни Кзинта, по горам над Панновалом, он вышагивает грозно; мрачным взглядом день буравит. Ни мгновения покоя он себе не позволяет - слуги мерзостного Вутры в недра тёмные стремятся, чтобы Панновал разрушить. Нет, не быть тому, паскуды! Молот во деснице Акхи разобьёт поганый череп Ишака и Обезьяны: так привыкли люди видеть древних двух Небесных Стражей. Яркий, молодой, ретивый Фрейр, будто обезьяна скачет вдаль и ввысь по небу, озаряя земли Теры гадким ярким белым светом. Баталикс же красноглазый, как осёл на склоне жизни, тихо ползает по небу, тускло отражаясь в водах. Прочь, мерзавцы! Вскинут молот, отгоняя шавок Вутры. Акха стережет границу.

Если кто-нибудь из смертных, повстречав Владыку Мира, по безумию решится заглянуть во очи Акхи, он прочтет там: "Червь ничтожный! Мне до вас нет вовсе дела. Человек или двурогий, жизнь твоя в моей деснице и от вас я жду лишь службы. Если ты, кретин безмозглый, возомнил меня защитой и покровом жалким смертным - недостоин мне служить ты и сгоришь во свете Фрейра".

Если кто-то дерзкий спросит: "Из чего же сделан Акха? Зверь он, человек иль камень?", он ответа не дождётся. Ну а те глупцы, что жаждут прикоснуться к свету Фрейра, те пусть помнят весь недолгий и мучительный остаток своей жизни неразумной: мерзок Фрейр и коварен. Те, кто видят в нем надежду - на крючке у сына Вутры. Плоть несчастных запылает, кто посмел отринуть Акху!

Вернуться к оглавлению

Смуркалось хрысло. Жухлы пли

Хмуряли, грубили сенсву;

Все сликси трувину пляли,

А момры гнувно грали сьву.

"Чугайся Бресмадрука, сын!

Зубилы жрут, когтяры хрум!

Злобняшен Жужбжуб-птицесвин

Да ярохрапен Забирун."

Но пык посклав на ту мольбву,

Мульчага ворпый цапнул дрын.

Был нудлог путь к Тумтум древу,

Он снотомленно встал один.

В дурных мечтснах он там угряз,

Но знует - пвых чрез вухлый лес.

И Бресмадрук - огнливый глаз -

Бурбля и пвыжась тут подлез.

И раз, и два! Наскврот и вкруп

Дрын ворпый фвись его и прят!

Башку забрум, остлявим труп,

Триумфолопимся назад.

"Ты Бресмадрука подмандил?

Хвала и чмок, мой сын-барбак!

Урищще! День наш накрусчил!"

И он заржухал в восторгах!

Смуркалось хрысло. Жухлы пли

Хмуряли, грубили сенсву;

Все сликси трувину пляли,

А момры гнувно грали сьву.

Вернуться к оглавлению

Видеть красоту (Прочитано)

Зазеванный рыцарь и хляби (Прочитано)

Мед и говно (трэш-пародия) (Прочитано)

Сказка о Царевне-лягушке (Прочитано)

Солнечный паучок (Прочитано)

Средний ангел (Прочитано)

Экасый Ыый Ынц (Прочитано)

Ночь пришла в Инферно, тишина и тени,

Даже Темным Лордам нужно отдыхать.

И, лениво нежась в пламенной постели,

Спит Лилит-царица, Огненная Мать.

Тихо в тёмном зале, лишь мерцает лава,

До утра не слышен демонячий смех.

А с утра над пленными учинит расправу

Злобный и ужасный Лорд Адрамелех.

Долго штурмовали мы ворота рая,

Ночью в Преисподней переводим дух.

Тихо отдыхает, силы набирая,

Вельзевул великий, Повелитель Мух.

Задремал трехглавый Цербер у порога,

Ночью не толпятся души у ворот.

И во сне чертей отчитывает строго

Мрачный и коварный демон Астарот.

Прикорнул на троне в пламенной короне

Даже сам владыка огненных пещер.

Сны о вкусном пиве и о женском лоне

Смотрит, улыбаясь, папа Люцифер.

Души тихо стонут в муках неизбежных,

В выжженных просторах воет суховей.

На перине снежной, в Тьмы объятьях нежных

Почивает Мара, госпожа Теней.

Злобные горгули по углам уснули,

Дремлют бесенята и инкуб-злодей.

Спит уставший очень в дьявольском загуле

Демон вожделения, грозный Асмодей.

Спит дракон на злате в каменной палате,

А вокруг клубится колдовской туман.

Поутру всех вражин призовёт к расплате

Повелитель моря, змей Левиафан.

Сладко спят суккубы, и во сне их губы

Сладострастно шепчут чьи-то имена.

И сквозь сон в веселье адски скалит зубы

Белиал Великий, темный демон Дна.

Вернуться к оглавлению

Над полем вороны кружили,

Зомби рвались в последний бой,

А молодого некроманта

Несли с оторванной ногой.

Он с силой на локтях поднялся,

И закричал своим врагам:

«Я видел море вашей крови,

Его пора увидеть вам».

Стрела, звеня, вонзилась в сердце,

И он издал последний вздох.

Неужто, братцы-некроманты,

Не отомстим мы за него?

Покрылся кровью черный посох,

И не ласкает больше глаз...

Лишь хрип пробитых вражьих глоток

Послужит музыкой для нас.

Над полем дух его поднялся,

Чтобы собратьев известить,

Что он личом уже не станет,

Что мир спокойно может жить.

Лишь улыбнется смерть-старуха,

Его в объятьях крепко сжав...

Он столько душ к ней в плен отправил,

Теперь в плену его душа.

Он храбр был, умен и дерзок,

Теперь в овраге он лежит,

Лишь струйка крови, как проклятье,

Вниз по щеке его бежит.

Сгустились тучи грозовые,

Над битвой грянул ураган...

Из трупов вражьих над оврагом,

Могильный вырастет курган.

Вернуться к оглавлению

Вентру: Я вас собрал сегодня здесь, друзья...

Малкавиан (отстраненно перебивает): Позволь, милейший, что ж нас собирать? Распорядилась так сама Луна, окрест планеты медленно вращаясь...

Бруха: Заткнись, пиздюк, и дай ему сказать!

Вентру: Благодарю, мой друг, но больше не ругайтесь...

Тореадорша (похотливо облизывая губки): Ах отчего же? Грубость мужикам к лицу!

Вентру: Да блядь же! Так не перейдем мы к делу!

Ласомбра: Как же ж это блядство надоело...

Цимисха (задумчиво): А что же будет, если я...

Все хором: О Каин! Нет! Пожалуйста, не надо!

Цимисха (смущаясь): А я-то думал, что вы все мне рады...

Все хором: Мы рады, но недо плоть менять!

Тореодорша (внезапно заинтересовавшись): А если Вентре сделать хуй на лбу?

Вентру (злобно): То я тебе им в рыло уебу!

Тореодорша: Прелестно! Друг Цимисх, прошу, начни...

Носферату (откровенно зевая и в процессе зева теряя часть губы): Как я устал от этой всей хуйни...

Гангрел: Но кстати! Говорили мы за блядь?

Тореодорша (оживляясь): Да-да? Давайте обо мне поговорим!

Вентру (фэйспалм): Мы допиздимся до утра и все сгорим.

Ласмобра (лениво ковыряясь в клыках): С какого хуя Вентру держит слово?

Малкавиан (безумно вращая глазами): Мой друг, но это под Луной не ново!

Бруха (злобно рыча на Малкавиана): Вертел я на хую твою Луну!

Вентру: Да блядь! Собрались обсуждать войну...

Тореодорша (строя глазки Брухе, театрально обращается к Вентру): Такой великий воин, бля, ну-ну!

Малкавиан: Друзья! Приснилось мне, что Торы зад...

Гангрел (перебивает): Её задище - просто адский ад!

Ассамит с нашивкой Инквизиции на рукаве (выходит из затемнения за спиной Гангрела): Кто "Ад" сказал? Инферналисты есть?

Вентру (в отчаянии): Пиздец какой-то. Встреча - просто жесть.

Бруха (привставая и разворачиваясь к ассамиту): Есть чо? Дай сигарету позвонить!

Ласомбра (с усмешкой): Да дайте Вентре уж договорить...

Равносша (обращаясь к Брухе, кокетливо): Давай с тобой станцуем и споём?

Тореадорша (злобно): Вот сучка! Но мы можем и втроём!

Малкавиан (загробным голосом, нараспев): Сейчас они станцуют и споют!

Ласомбра (подмигивая Гангрелу, драматическим шепотом): Ты б знал, дружище, как они сосут!

Вентру (срываясь на злобный визг): Мы, блядь, вампиры! Все мы тут сосем!

Ассамит (в полном ахуе, уходя обратно в затемнение): Вот блядь!

Тореодорша (мгновенно поворачивается и видит исчезающего Ассамита): Я здесь!

Равносша (игнорируя последние реплики, обращается к Брухе): Так может мы споём?

Вентру (прочищает горло и говорит пафосным баритоном): Вчера, о Каиниты, Камарилья...

Гангрел (озабоченно потирая спину): Ой, кажется мне Зверь наделал крылья!

Бруха (глядя Вентру в глаза): Я Камарилью на хую вертел!

Тореодорша (надув губки): Еще б меня ты так же захотел...

Глаза Цимисха внезапно загораются, он подскакивает к Тореадорше и что-то быстро шепчет на ухо. Она издаёт радостный визг и энергично кивает. Они уединяются в углу. Вентру то бледнеет, то краснеет.

Вентру (тоном пламенного революционера): Товарищи! Епископ дал приказ нам поганых камарильцев разгромить...

Из угла доносится довольный визг Тореадорши, после чего она стремительно запрыгивает на середину стола и срывает с себя блузку, демонстрируя три сиськи. Пока все удивленно пялятся, коварный Цимисх заходит сзади и втихаря приделывает ей хвост.

Вентру (убитым голосом): Ну всё, теперь совсем пиздец планёрке.

Равносша (с энтузиазмом и нотками ревности): Давайте же устроим свальный грех!

Тореадорша (посылая Равносше воздушный поцелуй): Вот это охуенная идея!

Ласомбра (с усмешкой): Я не могу не согласиться здесь.

Носферату (буднично): А я до Становления был геем...

Вентру: О Каин, всетемнейший пращур наш!...

Малкавиан (меланхолично): Вот потому зовемся мы Шабаш.

Вернуться к оглавлению

Читать

Об авторе

Акха (Прочитано)

Братья (Прочитано)

Бресмадрук (Перевод стиха Jabberwocky Л. Кэролла) (Прочитано)

Галеты (Прочитано)

Год Змеи (Прочитано)

Древняя легенда города Иваново (Прочитано)

Енот-сучкорез (Прочитано)

Забвение (Прочитано)

Колыбельная для Демоненка (Прочитано)

Напоследок (Прочитано)

Ночной бред (Прочитано)

Один на один (Прочитано)

Освобождение (Прочитано)

Ослоликий звездочет (Прочитано)

Палач (Прочитано)

Плач о Владыке Смерти (Прочитано)

Песнь о Проклятом (Прочитано)

Поэма о пизде безгрешной(Прочитано)

Рыцарь Смерти (Прочитано)

Висящий на скале (Прочитано)

Исповедь братоубийцы (Прочитано)

Шабаш (Прочитано)

Mysteriis memoria (Интерактивная книга-игра) (Прочитано)

Цикл рассказов "Ангалор"

Пролог: Ангалор (Прочитано)

Часть I: Расплата за честь (Прочитано)

Часть II: Приемыш чужаков (Прочитано)

Часть III: Вернуться, чтобы отомстить (Прочитано)

Эпилог: Разговор, который (Прочитано)

Акха (Прочитано)

Братья (Прочитано)

Бресмадрук (Перевод стиха Jabberwocky Л. Кэролла) (Прочитано)

Видеть красоту (Прочитано)

Висящий на скале (Прочитано)

Галеты (Прочитано)

Год Змеи (Прочитано)

Древняя легенда города Иваново (Прочитано)

Забвение (Прочитано)

Зазеванный рыцарь и хляби (Прочитано)

Исповедь братоубийцы (Прочитано)

Колыбельная для Демоненка (Прочитано)

Мед и говно (трэш-пародия) (Прочитано)

Напоследок (Прочитано)

Один на один (Прочитано)

Освобождение (Прочитано)

Ослоликий звездочет (Прочитано)

Палач (Прочитано)

Песнь о Проклятом (Прочитано)

Плач о Владыке Смерти (Прочитано)

Поэма о пизде безгрешной (Прочитано)

Рыцарь Смерти (Прочитано)

Сказка о Царевне-лягушке (Прочитано)

Средний ангел (Прочитано)

Шабаш (Прочитано)

Экасый Ыый Ынц (Прочитано)

Цикл рассказов "Ангалор"

Пролог: Ангалор (Прочитано)

Часть I: Расплата за честь (Прочитано)

Часть II: Приемыш чужаков (Прочитано)

Часть III: Вернуться, чтобы отомстить (Прочитано)

Эпилог: Разговор, который (Прочитано)